ЖЕНЩИНАМ
Когда Тане было 9 лет, мать родила двух пацанов-близнецов. Отцу, через какое-то время, дали двухкомнатную квартиру, они переехали и были счастливы. Места хватало, денег хватало, отец зарабатывал хорошо и по - большому счёту Таня нужды не ощущала. Но через год отец утонул на рыбалке и Танино детство кончилось. Мать, приходя с работы, из рыбного цеха, кидала сумку с рыбным фаршем или мороженой рыбой, потом брала ведро, веник и уходила мыть подъезды. Приходила в десять вечера, ела, стирала и не раздеваясь, плача в подушку, чтоб не слышали дети, засыпала. Танин день начинался в пять утра. С 5 до 7 часов утра она тихонько делала на кухне уроки. В комнате спали братья, в зале - мать. В семь мать вставала и сразу уходила на работу. Она не хотела видеть детей. Сердце её ныло от жалости и ласки к ним, и если утром вдруг случалось задержаться, она обцеловывала ребятишек, не в силах оторваться от родной крови. И опять плача убегала от них. Таня поднимала близнецов, до семи тридцати она их рассаживала на горшки, умывала, одевала и закинув портфель за спину, тащила в ясли. После школы, готовила обед из принесённых вечером продуктов. Стряпать не любила, да и некогда было возиться с тестом. Ей хотелось быстрее сделать домашнюю работу и пирожки, если она бралась стряпать, получались недопечённые, не вкусные. Потом гладила на семью высохшие вещи, которые мать стирала ночью. В половине шестого бежала за братьями , час прогулки и домой. Она замыливала штанишки, колготки, кофточки, измаранные в яслях и складывала в таз. До десяти вечера они отмокнут и матери проще их будет стирать. В половине девятого вечера, накормив детей, она укладывала их спать на большой диван, обоих на правый бок "валетом". На левый бок детей класть не рекомендуется врачами, там сердце. Это Таня знала, она часто ходила с братьями в поликлинику. Напевая колыбельную, мыла посуду, потом сама укладывалась с краю, чтоб дети не упали ночью. Засыпали в девять вечера мгновенно, в 5 утра Таня вставала и день начинался заново. Ей не нужен был будильник, она просыпалась сама. Срабатывало чувство ответственности, что ли. И так изо дня в день, из года в год. Конечно, мать получала пособие на детей, и в школе были бесплатные обеды у Тани, как многодетная семья они имели кое-какие льготы, но денег катастрофически не хватало. Девочки её возраста мечтали о модных сапогах, она мечтала порой хотя бы о новом лифчике или трусиках, чтоб не штопать старьё. Ей удавалось выглядеть сносно. В школе относились к ней уважительно, никто не называл её по фамилии или Танюха, Танька. Одноклассники терялись перед ней, учителя никогда не требовали справки, если она не была на занятиях. Подходила классный руководитель и спрашивала:
-Танюша, детки опять болели?
-Да, заболели. Прививки поставили и температура поднялась. Пришлось в сад не водить.
-Хорошо, хорошо, -поспешно отвечала учительница. -Ты, Таня, пару параграфов выучи, там по химии или географии, а как готова будешь- скажешь. Я учителям скажу, они тебя опросят немного. Когда сможешь, Таня, как сможешь.
Таня разговаривала со всеми одинаково, каким-то взрослым, низким голосом. Смотрела прямо в глаза, словно спрашивая: "Чему вы меня можете научить? Меня, которая в 10 лет стала матерью и хозяйкой. Что ВЫ видели? Что ВЫ знаете? Вы МОИМИ глазами посмотрите на жизнь. Не своим взрослыми, а моими детскими." На каникулах или когда мать уходила в отпуск, выпадали свободные минуты. В эти счастливые моменты Таня мечтала о взрослой жизни. Вот она выросла, братья выросли. Она будет жить одна. Обязательно одна. Будет квартира, где она закроется и никого не пустит. Замуж? Никогда. Дети? Ни за что. Только одна. Одна. Ах, какое счастье! Когда братья были малы, то еды хватало всем, хоть и не досыта. Один раз Санька пролил последний стакан молока. Случайно задев локтем. Молоко растеклось по столу белой лужей. Мальчишки припав губами, стали слизывать молоко, пока оно не закапало со стола на пол. Таня подняла голову вверх, чтоб братья не видели её слёз. "Никогда не позволю своим детям вот так жить,- подумала она. - Никогда не допущу, чтоб в доме было последнее. Лучше вообще детей не иметь, чем видеть, как они капли еды делят." А Санька и Ванька оправдывались:
-Тань, ты не ругайся, не плачь. Оно не пропало, мы его слизать успели . Мы попили молока, нам ничо не надо больше. Мы сытые.
Когда Таня поступила в техникум, получала стипендию, стали кушать досыта, но не вдоволь. Потом Санька и Ванька, в свои 10 лет, стали вечерами помогать матери подметать подъезды. Они взяли себе ещё одну пятиэтажку и на первые свои деньги, которые мать им отсчитала на кроссовки, купили Тане и матери по три гвоздики. Это был лучший подарок для этих женщин. Татьяне было уже двадцать, она работала поваром в столовой. И семья стала питаться и досыта и вдоволь. Через пять лет, в новостройке, Таня получила однокомнатную квартиру. Она целовала стены, гладила рукой пол. Переехала сразу. Хоть мать ей и говорила: "Куда ты в пустую квартиру-то? Ничего у тебя нет. Ни кровати, ни холодильника." Но Таня кинула на пол матрас, подушку и в девять вечера уснула одиноким, безмятежным сном. С каждой зарплаты она привозила сумку продуктов матери и братьям, и обязательно покупала что-нибудь себе. Она вдруг увидела себя в зеркало. Впервые за 20 лет жизни она могла спокойно вечерами оглядеть себя. Была худенькой, в подростково- гормональный период жиром некогда было обрастать. И даже работая в столовке вес не набирался. Стабильный 46-ой размер одежды. Кожа на лице гладкая, без жирного блеска. Кушали ведь в основном каши да рыбу, что мать с работы таскала. Копчёных продуктов, различных колбас, вредных для организма, не ели. Не могли позволить себе купить. Если и появлялась колбаса в их доме, то сразу делили "палку" на четыре равные части. Мать и Таня подкладывали пацанам свои куски, но те не ели, говорили, что сыты. И девочка плакала съедая свой кусок. Она хорошо запомнила солёный вкус слёз вместе со вкусом этой дешёвой колбасы. Ещё через несколько лет Таню назначили зав.производством. Она сидела в своём кабинете, одна. Контролировала работу, заключала договора со школами и магазинами. Отправляла туда полуфабрикаты, выпечку. Дома никогда себе не готовила. Детство всё было потрачено на кухню. За окном был 95-ый год. Страна менялась, менялось отношение к деньгам, к работе. Из столовки сделали неплохое кафе, стали проводить вечера, праздники. Прибыль, а следовательно и зарплата возросли. Таня всё также вставала в пять утра ,в семь была уже на работе . Она была независима, обеспечена, довольна жизнью. Именно довольна. Что-то ушло из её жизни, что делало её счастливой, но ЧТО она понять не могла. Братья, отслужив армию, остались на сверхсрочную службу, потом закончили школу прапорщиков и работали в военной части. Приезжали домой в отпуск. Они собирались за столом, пили и пели. Мать разомлев от рюмки, плакала и причитала:
-Танечка, доча, прости меня. За всю жизнь с тобой не разговаривала по-девичьи, по-женски. Ты что замуж у меня не выходишь? Тридцать пять уже. А вы, -обращалась она к сыновьям, -когда женитесь? Четверть века живёте. Таня, доча, спасибо тебе, спасибо. Ты мне таких сынов вырастила, доча. Таких мужиков подняла.
Дети укладывали мать спать, потом сидели обнявшись за столом и молчали. Они в детстве ВСЁ сказали друг другу. Таня сидела посредине, а Санька и Ванька по бокам от неё. Они клали ей головы на плечи и гладили её руки. Один брат одну, другой - другую. Они гладили руки, которые их вырастили и выкормили. Которые их купали, ласкали и шлёпали. Только такую, как Таня, они видели себе в жёны. Только её образ был для них образом Женщины. Странно, семья была дружна и любили они друг друга бесконечно, но никто из троих не спешил заводить СВОЮ семью. Слишком хорошо помнили своё безрадостное, бедное детство. Потом братья уезжали и мать оставалась одна. Таня навещала её, но ночевать никогда не оставалась. Придя с работы к себе, Танюша садилась в шикарное кресло, выпивала хорошего, дорогого ликёра, парила ножки и делала педикюр и маникюр. У неё появилось время любить СЕБЯ. Думать о СЕБЕ. Никто никогда не заботился о ней. Она старшая и на ней лежали заботы о других. Что любит? Что чувствует? Чем живёт? Эти вопросы никто никогда не задавал. Было не до этого. Она даже заболеть не могла себе позволить. А сейчас она была одна, и одиночество доставляло удовольствие. Как бы закончилась её одинокая жизнь - неизвестно.
Под Новый год было много заказов на проведение новогодних вечеров. Приходилось иногда задерживаться на работе, но приходя домой ЕЁ вечер не менялся. Ванна, кресло, ликёр, сон. Подъём в пять утра. Вечером, тридцатого декабря, она собралась уже уходить. Спустилась, одетая в польскую шикарную шубу, вниз, к залу для гостей, узнать всё ли в порядке. В холле, перед входом в зал, располагался охранник. У него был небольшой диван, столик и стул. От посторонних глаз этот уголок скрывала ширма. За столом ела котлеты очаровательная девочка, лет пяти. Увидев Таню она застыла с куском хлеба в руке, а потом раздался крик:
-Ма-а-ма-а-а!
Девочка бросилась к Тане, обеими руками схватила её за расстёгнутую шубку и принялась целовать и шубу и Танины руки, одновременно плача и повторяя:
-Мамочка, мамочка моя.
Охранник, маленький коренастый мужичок, пытался оттащить ребёнка, что -то говорил, упрашивал. Выбежавший на шум администратор, запихал их в свой кабинет, подальше от гостей. У Тани был шок. Незнакомый ребёнок кричит, целует на ней одежду, называет "мамой". Охранник пытался что-то объяснить, но девочка не умолкала:
- Да ты что, не видишь, что ли, папа? Это ж мама наша! Мама! Приплыла значит, а ты говорил, что не скоро ещё, не скоро. Русалочка ты моя ненаглядная, мамочка моя.
Мужичок схватил своё дитя на руки и крикнул:
-Уходите, Татьяна Николаевна. Уходите!
Таня выскочила за дверь, в кабинете раздался плачь. Гардеробщица подала стакан:
-Пейте. Валерьянка.
Таню почему -то трясло, голова под шапкой спотела, лицо стало мокрым.
-Это Ильюха, охранник. Сосед мой, - сказала гардеробщица. - А Машка, значит, дочка егошная. Мать-то у них, два года назад, потонула. На озере вместе загорали, да и потонула на глазах у Машки. Вот Ильюха и придумал сказочку, типа чо мать русалкой стала. С девчонкой раньше бабка сидела, мать Ильюхи, а щас-то болет сильно она. В деревне живёт одна. Илья к ней Машку увезёт, да и работат спокойно. Сутки через сутки дажа работал. Деняг-та не хватат им. Мужик-то чо хороший, добрый.
-Вы мне зачем это говорите, Валентина Ивановна? -спросила Таня, глотая валерианку.
-Дык а чо ж, вы всё одна да одна.
-Мне и одной хорошо,- переведя дух, выдохнула Таня.
-Не-е-е,- протянула гардеробщица. -Каждой твари -то по паре. Господь-то двоих сотворил, а не одного. Ето помереть одному ишо можно, а жить-то одному, для себя токо, это грешно.
-Не видела я раньше Ильюху вашего.
-Он уж месяца три, как работат. А вы, Татьяна Николавна, ничо однако кроме себя не видите. Токо себя.
-Вы мне что, в мужья его предлагаете? -Таня удивлённо приподняла брови. -Да у меня рост метр восемьдесят три, а он в прыжке метр пятьдесят. Брови, ресницы белые. Бесцветный какой-то.
-Разве это главное?- вздохнула пожилая женщина. -Разве ж в жизни-то главное ЭТО? -и она пристально посмотрела в глаза Тане.
Вечером Таню не порадовал дом. Взяла ликёр, посмотрела на бутылку, поставила обратно. Не хочется. Приготовила ванночку для ног- нет желания. Не стало удовольствия от размеренной, спокойной жизни. Как девочка смотрела на неё! Как смотрела! Где-то видела она этот взгляд. Но где? Когда? В глазах было всё. Все те чувства, которые дают силы не сломаться от тягот жизни, не упасть духом, а жить. Жить вопреки и не смотря ни на что. Так смотрели на неё братья, когда были маленькими. Взглядом любви и веры, надежды и нежности, благодарности и жалости. В их глазах она читала: "Спасибо, что ты есть, сестра. Не будет тебя и мы сгинем, пропадём. Кто позаботится о нас? " И сегодня Машка смотрела на неё так же. Таня опустилась на колени возле дивана и заплакала.
Она всё забыла. Забыла! Как же случилось так? Почему? Почему тяжёлые и безрадостные моменты детства перечеркнули всё то хорошее, что было? А хорошего-то тоже было достаточно. Вот Санька утром, распихав её на диване, сказал первый раз "мама". И это слово было обращено к ней. А Ванька тут же повторил: "мама". Она засмеялась тогда от чувства гордости, от счастья, захлестнувшего её. А вот они в поликлинике ,сидят на приём к участковому терапевту. И вся очередь, в основном взрослые женщины, с восхищением смотрят на Таню. Это ж надо, сама ещё ребёнок, а с двумя ребятишками в больницу пришла. И сидят не балуются дети-то, слушаются сестру. Эти взгляды давали Тане уверенность в себе. Она выпрямляла спину, поднимала голову. Значит, так должно быть. Значит, кем-то назначено ЕЙ воспитывать детей. А ещё новогодний утренник, в детском саду. Мать отпустили с работы, чтоб она сходила к детям на ёлку. И вот сидят они вдвоём, Таня и мать, хлопают в ладоши, а ребятишки поют, стихи читают Деду Морозу. Потом, получив от него подарки, каждый бежит к родителям хвастаться. А близнецы подбежали к Тане, и наперебой заговорили о том, сколько конфет да апельсинов получили. Называли её то мама, то Таня. И воспитательница подошла тоже к НЕЙ, не к матери.
-Вы, Таня, заберите подарки. А то они порвут кулёчки и всё рассыпят.
Тане было пятнадцать лет, и обращение к ней на "вы" было из области фантастики. Получается, что тогда, в детстве, когда в ней нуждались, когда она не гуляла с девчонками, а ухаживала за братьями, когда она вперемешку со слезами глотала кусок дешёвой колбасы и делала уроки на кухне, в пять утра, это было СЧАСТЬЕ? Она вспомнила вопрос гардеробщицы: "Разве главное ЭТО?" Главное. Что в жизни главное, что быть счастливым? Что? Уж точно не ликёр, по вечерам, в Танином стакане, не педикюр и не пятая пара сапог. А что?
Утром, в семь, она была уже на работе. Илья проверял помещения после гулянки, Машка спала на диванчике. Увидев Таню, он бросился к ней:
-Простите, Татьяна Николаевна, простите, что так вот вышло. Жена у меня...
-Я всё знаю, -перебила Таня.
-Ага, ну ладно. Я щас её в деревню, к матери увезу. Садик-то не работат.
-Мать же у тебя болеет.
-Ну а каво теперь сделаш-то? Соседи може приглядят где.
-Не надо. Не вози. Вечером приезжайте за мной, сюда, - и она посмотрела на Илью сверху вниз.
-Ну ладно, -медленно ответил Илья.
Вечером, у себя в кабинете, Таня распустила волосы: "И впрямь русалка", -улыбнулась она. В дверь тихонько постучали и зашла Машка.
-Мамочка, я мешать не буду. Нет, нет, нет. Только посмотрю на тебя, только посмотрю.
Таня протянула руки к девочке и та бросилась к ней. Залезла на колени, обняла за шею. Она гладила ладошкой по Таниным щекам, заглядывала в глаза. Потом понюхала Танину шею и волосы:
-Ты, мамочка, морем пахнешь. Даже? Как все русалки и рыбки. Красавица моя, мамуся, мамусёнок мой.
Илья топтался возле двери. За три месяца работы он видел Таню несколько раз. Она напомнила ему умершую жену. И тоненькой фигуркой, и причёской, и взглядом. Но никак он не думал, что и дочь сравнит Таню с умершей матерью. А истерики от ребёнка тем более не ожидал.
- Сегодня Новый год, мамочка. Помнишь, сколько ты пирожков стряпала на Новый год? С ягодой, помнишь? Я пол помыла, а папа пылесосил. И пыль я вытерла. Да, да, да, -шептала Машка на ухо Тане.
-А как же ты пол помыла? Ты же маленькая.
-Ты что? Я большая уже. Папа же сказал, что ты приплывёшь к нам, когда я вырасту. Ты приплыла, значит я уже выросла.
Тане стало так хорошо от этих маленьких ручек, поглаживающих её лицо, от тёплого детского дыхания, щекочущего ухо. И девочка разомлела, пригрелась, прижалась к Таниной груди своим телом, а голову положила на плечо. "Как Санька и Ванька, как в детстве", -подумала Таня.
-Ты на машине? -спросила она Илью.
-Но, ага. Токо жигуляха-то старый, но ничо пока. На ходу.
-Ты почему слова не договариваешь? Токо, ничо. Это неправильно, -сказала Таня.
-Дак чо время-то на слова тратить? Некода. Жисть-то она быстрая штука.
-Поехали.
Они вышли из кафе. До Нового года оставалось три часа. Илья не спрашивал куда ехать, всё было понятно и очевидно без слов. Пока тряслись в старом "Жигуле", Машка уснула на Таниных руках. Илья, подъехав к своему дому, помог Тане выйти из машины, открыл подъезд, пальцем показал на квартиру. Таня кивнула. Так она и вошла в Ильюхин дом с пятилетним ребёнком на руках, для которого стала матерью день назад. Мужчина включил торшер, стоящий в коридоре, верхний свет мог разбудить дочь. Таня посмотрела на Илью и потрясла головой. Он понял её, кивнул, подошёл и снял шапку с её головы. Потом присел, расстегнул на Таниных ногах сапоги и снял их. Она прошла в комнату. Эта квартира напомнила ей детство. И игрушки на подоконнике стоят рядком, и диван в том же углу, что стоял у них. Положив Машку на диван, Таня скинула шубку. Она знала, что Илья подхватит шубу. Так и произошло. Они были знакомы пару дней, но понимали друг друга, словно прожили вместе несколько лет. Стали раздевать ребёнка:
-Голова-то под шапкой спотела у неё.
-Ага. Упарилась малость. Поди и спина мокрая.
-Тихонько щас снимем одёжу, чтоб не проснулась.
-Я это, пойду...
-Машину ставить?
-Но, ага. Замкну вас.
-Но давай.
Девочка заговорила во сне, позвала мать. Илья положил на диван подушку, и Таня обняв Машку легла. Когда через полчаса он вернулся из гаража, на его постели спали две женщины. Одна настоящая, другая- будущая. Он укрыл их пледом, разобрал детское спальное кресло и уснул. Новый год они встретили во сне. Ильюхе снился гараж, машины, а откуда-то сбоку ему махали и звали к себе Таня и Маша. Машутка купалась в озере с мамой-русалкой, смеялась и была счастлива. Тане снился зелёный луг и много детей. Они бежали за ней с цветами в руках и кричали "мама". Солнечный луч выскользнул из-за туч, обжёг ей щёку и она проснулась. Рядом, на подушке, сидела Маша:
-Разбудила тебя, да? Не дала поспать? Чай с молоком принесла тебе, как ты любишь. А пока на диван залазила, разли-и-ла-а-а, - и она заплакала.
Таня улыбнулась, поняв, ЧТО ей обожгло лицо.
-А сколько времени?- спросила она. -Уже светло?
-Сейчас восемь часов, папа сказал. Он курочку подогревает, покушать.
-Сколько?! Восемь?!
С десятилетнего возраста Таня вставала в пять утра, даже в выходные. Она никогда не просыпала, никогда её собранный организм не давал сбоев. Почему так случилось? Что-то менялось в жизни? Появилось что-то новое? Или это забытое старое? Илья принёс в комнату , на тарелке, курицу. Поставил на стол шампанское, ситро, конфеты.
-С Новым годом, что ли?
-А пироги-то стряпать будем?
-Ну, можно бы.
-А я ещё маленькая, я тестичко мешать не умею.
-Ты опять маленькая? Вчера большая вроде была.
-Не говори. Один день маленькая, а другой- большая. Как выгодно. Да?
-Ах, Машка, хитрюга.
К весне они уехали из города, к Ильюхиной матери, в деревню. Танину квартиру продали, а Ильюхину сдали. На деньги от проданной квартиры, перекрыли крышу дома, заменили сгнивший забор, купили пару поросят. Они живут вместе уже 15 лет. Танюха, вечером, по пятницам, заводит двадцатилитровую кастрюлю теста. В субботу, с утра, начинает печь пироги. Машка из города должна на выходные приехать. Она приезжает часам к трём дня, как "пары" в институте кончаются, Маха -прыг! в автобус, и к матери, к отцу, к братьям и сёстрам торопится. Таня раздобрела за эти годы. Она носит 56-ой размер одежды и весит больше ста килограмм. Про ликёр забыла, слово "педикюр" даже не выговорит теперь. За 15 лет брака она родила Ильюхе двух девочек-близнецов и двух мальчиков-близняшек. Девочкам уже 13, пацанам-8 лет. Все детки, включая Машку, светленькие, с белыми ресничками и бровками. И когда они, по утрам, всем гуртом выходят из дома, дети в школу, взрослые на работу, соседи говорят: "Вон светлые пошли." В субботу, к вечеру, Таня с гордостью ставит на стол три таза пирожков. Один с ягодой, Машка любит. Второй -с капустой и третий с печенью или мясом. Картоха своя и поэтому с картошкой пирожков не стряпают, и так её наедятся. Осенью Илья идёт в отпуск, в сентябре, чтоб убрать урожай не спеша. В первый день отпуска, раз в год, он напивается, и начинает, по-деревенски говоря, "гонять" Танюху. Начинается с ерунды: "Надысь суп пересолила? Пересолила. А в позапрошлом годе кто поросёнка не правильно шиньгал? Руки откуда растут?" И наконец стандартное: "Кто в доме хозяин?" Илья хватает черенок от лопаты, и Танюха, притворно охая, начинает бегать по огороду. Дети спокойно сидят за столом, не обращая внимания на крики: "Помогите, убивают".
-Опять мамка с папкой играют, -говорят пацаны.
-Но, -отвечают девочки. -В прошлом годе так жа было.
-И в позапрошлом тожа. Прям дети ,-вздыхают ребята.
Мальчишки наливают по четвёртому стакану молока, берут по пятому пирожку, а может и по седьмому, не считают. Они отрыгиваются от сытости и хихикают. Танюха, побегав для вида между грядок, садится на скамейку в конце огорода. Она вытирает фартуком потную, полную шею, и обмахиваясь, говорит подбежавшему Илье:
-Ой, всё. Хватит на сёдни. Устала уж.
-Устала, да, Танюха? -улыбаясь спрашивает тихонько муж.
-Но, Ильюха. Уж взопрела вся, упыхалась чо твой паровоз.
Илья бросает черенок на картофельные грядки и садится рядом. Он кладёт ей голову на плечо и минут через десять, похрапывая, засыпает. Жена легко берёт его маленькое тело и переносит в летнюю кухню, на диван. Потом идёт в дом, проверить детей. Да это и не обязательно. Она знает, что девочки, убрали со стола, и посуда помыта, пироги прикрыты полотенчишком, чтоб не засохли. Они вылитые Таня в детстве: деловые, серьёзные, хозяйственные. Танюха возвращается в летнюю кухню. Илья, разметавшись, спит на всём диване. Она аккуратно прижимает его к стене своим крепким телом, ложится с краю, как в детстве, чтоб муж выпивши не упал ночью. Потом Танюха крестится, глядя в потолок, и шепчет свою придуманную молитву: "Спасибо Тебе за всё. За всё, что было, что есть и будет. За всё что Ты дал мне. Ни о чём не жалею, ничего не прошу. Всё принимаю, как данное Тобой. Спасибо Тебе." Спасибо.