Мы спустились к бухте всё по той же тропинке – другой там попросту не было – и пошли берегом по мелководью. Закат по-настоящему ещё не начался, но солнце клонилось, с запада на него наступали тёмные плотные облака, и свет сделался жёлтым, пронзительным. В нём появилась тревожная нотка. Мы шли молча – Холмс чуть впереди, я – сзади, и поэтому, когда он внезапно остановился, я не сразу понял, что заставило его это сделать. Но только замер он на месте, точно вкопанный, и я чуть не ткнулся в его закаменевшую спину.
- Ну что ж, - в следующий миг с ужасающим спокойствием проговорил он. – Лонгли я, во всяком случае, нашёл.
В этом месте на берегу лежал большой зеленоватый валун, скрытый наполовину в воде. Во время прилива на него наносило песок, а при отливе пенные языки оставляли на его боках грязные потёки. Со стороны воды к нему привалилось что-то крупное, тёмное, настолько неуместное здесь, на залитом солнцем берегу, что я даже не сразу привёл в согласование зрение, рассудок и слух, уловивший мрачную реплику Холмса, чтобы суметь опознать этот предмет, как мёртвое тело.
Человек лежал вниз лицом, но всё равно я сразу, как и Холмс, узнал всего лишь раз виденного мной в Фулворте моего собеседника– Говарда Лонгли. На нём был тот же самый неброский костюм – как видно, и для свадьбы в его чемодане не нашлось ничего презентабельнее – на откинутой в сторону восковой руке ярко блестело новенькое золотое кольцо.
- Он утонул? – тихо спросил я.
Холмс присел на корточки, всматриваясь:
- По всей вероятности, да. Крови не видно. Повреждений как будто бы нет. Но, сами понимаете, это только поверхностное суждение. Жаль, что Наркрот, должно быть, уже уехал. Ему следовало бы это видеть.
- А мы что будем делать? – спросил я. – Наверное, нельзя трогать его с места?
- Зачем нам его трогать? Помогите-ка перевернуть, Уотсон, - и мой последовательный друг принялся обыскивать карманы трупа.
- Использованный билет на дилижанс, - констатировал он, завершив осмотр. – Семь фунтов бумажками, ценник из ювелирного магазина в Фулворте на девять гиней три шиллинга и начатое письмо – всего две строчки: «Я ошибочно полагал, что человеческой мерзости всё же есть предел, а теперь не знаю, как с этим дальше жить...». Гм…Похоже на начало предсмертной записки.
- Так значит, самоубийство?
- Всё это вообще многое значит, - загадочно ответил Холмс, пряча письмо в карман.
- Что же вы делаете?
- Я и сам его покажу Наркроту. А до тех пор рассмотрю получше при хорошем освещении… Вы, кажется, прибыли через Уартинг, Уотсон? – вдруг спросил он, полоснув по мне свинцово-серой молнией своего взгляда.
Я смешался, но не успел ничего ответить, потому что сзади нас раздался удивлённый возглас, и к нам почти бегом приблизился маленький сухощавый старичок-еврей в лапсердаке и широкополой шляпе.
- Боже мой! Боже мой! – вскричал он, увидев мёртвого Лонгли. – Что за трагедия! Что за несчастье! Господь всемогущий, ты видишь это? Отчего они всё сыплются и сыплются на нашу голову? Разве мы грешнее других? Разве Чаячий мыс – проклятое место на земле?– я почувствовал, что старик готов кликушествовать в этом духе до бесконечности, и покосился на Холмса – как он воспринимает неожиданный дивертисмент?
Холмс воспринимал спокойно – он неторопливо вытащил портсигар, выбрал себе папиросу по вкусу, жестом предложил угоститься и мне, убрал портсигар обратно в карман, вытащил спички, дал мне прикурить, прикурил сам, аккуратно загасил спичку и только после этого сказал с едва заметным наклоном головы:
- Моё почтение, мистер Перлинс.
«Перлинс, - подумал я. – Значит, это тот самый антиквар, который был на свадьбе у Шеппардов».
- Здравствуйте, почтенный хозяин Сэмплиер-Холла, да упокоятся с миром бесприютные души ваших предков, - ответил старик, снимая шляпу и низко кланяясь. - Я очень надеюсь, что этот несчастный погиб, не умножая тяжести греха вашего рода.
Похоже, старик был немного, что называется, «с приветом».
- Мистер Перлинс, - заговорил Холмс, тут же заставив меня усомниться и в его рассудке тоже, - Солнце ещё не зашло, тело вынесло с приливом, потому что в пять часов его здесь ещё не было, и тому есть свидетели. Вы видите, что я не один, что я курю – к тому же, заметьте, много курю. Оставьте подозрения – молодой человек, по всей видимости, покончил с собой. Вы сами были у Шеппарда вчера, и это от вас я надеялся узнать о причине возможного самоубийства этого юноши. Господин Чеснэй рассказал, будто полковник с женихом серьёзно повздорили. Как будто бы дело даже чуть не дошло до холодного оружия. Так оно всё и было, мистер Перлинс? Здесь нет никакой ошибки?
- Здесь совершенно нет никакой ошибки, уважаемый рыцарь, - медленно, с чувством собственного достоинства ответил антиквар. – Со свойственной ему прямотой полковник высказал сомнения в нравственной чистоте новобрачной, чем спровоцировал в молодом человеке совершенно естественный порыв гнева.
- Но ведь за нож, кажется, схватился полковник?
- Да, но это потому, что господин Лонгли вперёд схватился за горло полковника, разгорячённого, к тому же, напитками. И очень разгорячённого, должен признать.
- Ну а что было потом?
- Всё приготовилось к кровопролитию. Казалось, гроза уже неизбежна, но, к величайшему счастью, сэр Чеснэй знал заветное слово. Он прошептал его на ухо светлейшего сэра Говарда, и это было всё равно, что обращение разъярённого льва в смирную кошку.
- Подождите-подождите… Так значит, Чеснэй пошептал что-то на ухо Лонгли, и тот совершенно успокоился? Сразу же?
- Как по мановению крыла ангела. Он возвратился на своё место и сидел, как изваяние скорби, поникнув головой. Но в битву не рвался.
- И ушёл внезапно?
- Ну, это как сказать. Он вдруг вскочил с места и громко возопил к небесам, а уж потом бросился прочь так, словно за ним гнались собаки.
- А полковник?
- Полковник предался объятиям Морфея непосредственно за столом, склонив голову на грудь и оглашая окрестности громким храпом. По просьбе Клары мы препроводили его во флигель, где он имел обыкновение проводить время, и разошлись по домам, ибо час был поздний. Но скажите мне правду, мистер Сэмплиер, - вдруг проговорил он, таинственно понижая голос, – вы носите на шее то, что я дал вам?
К моему удивлению, Холмс вытянул из-за пазухи за шнурок и показал ему серебряный крестик, окружённый удивительным орнаментом, в котором листья омелы переплетались с какими-то луковками.
- Но вы никогда не снимаете его?
- Ни в коем случае, это же в моих интересах.
- Вы правы, - успокоено кивнул Перлинс. – Это очень сильный оберег. Но всё же, вы не обидитесь, если я взгляну на тело поближе – так сказать, для разрешения сомнений?
Холмс посторонился, а странный человек нагнулся и, то и дело бросая на нас опасливые взгляды через плечо, с особенным вниманием оглядел шею покойного, а потом оттянул ему веки, чтобы взглянуть на конъюнктивы.
- Анемии нет, - наконец, с сомнением проговорил он.
- Мистер Перлинс, - обиделся Холмс. – Я дал вам слово.
- Но что же теперь с ним делать? Насколько я понимаю, господин Наркрот может заинтересоваться этой смертью – не послать ли за ним?
- Это невозможно – Наркрота нет сейчас на Мысу, - ответил Холмс.
- В таком случае… Может быть, вы позволите положить пока тело в часовне? Высокочтимые лорды не будут против?
- Ну что вы! Что могут иметь высокочтимые лорды против несчастного парня?
- Тогда давайте поскорее перенесём его, пока солнце не закатилось.
Я и раньше знал о маленькой старой часовне в полуподвале дома Сэмплиеров. Там в стенах покоились урны с прахом каких-то отдалённых предков Холмса, и висела икона, разобрать на которой что-либо представлялось нереальным. Там было довольно холодно из-за какой-то особенной системы водяного охлаждения, и туда мы отнесли тело несчастного Лонгли, после чего Перлинс очень поспешно откланялся.
- Странный тип, - заметил я, озадаченно глядя ему вслед.
- Да, немного, - согласился Холмс.
- Что он такое говорил о ваших предках?
- А, - отмахнулся Холмс, как если бы речь шла о чём-то малосущественном, - Он думает, что я – вампир.
- Что-что? – я почувствовал, что моя нижняя челюсть стала как-то уж слишком тяжела и тянет вниз.
- Вычитал где-то в анналах истории – а он человек в этой области очень начитанный – что мои дальние предки по отцовской линии состояли в родстве с небезызвестными Цепечами. Репутация у нашего дома мрачная, Сэмплиеры никогда не были хлебосольными хозяевами, да ещё эта трагедия в нашей семье, из-за которой дом надолго опустел… Пищи для пересудов сколько угодно. К тому же, одно время я действительно пил кровь, посылая за ней на бойню – по рекомендации доктора Кастора, помните? Как укрепляющее средство.
- Помню. Но ведь надо быть безумцем, чтобы…
- Ну, вы, наверное, и сами заметили, что рассудок бедняги Перлинса не в лучшем состоянии.
- Но зачем вы подыгрываете ему?
Холмс улыбнулся:
- Мы заключили своего рода пакт о ненападении. Теперь вежливо раскланиваемся. Он чувствует себя защищенным от моих клыков, а я – от осинового кола. Вампир там или не вампир, а осиновый кол, вонзённый в сердце, вещь малоприятная, - и Холмс очень выразительно повёл лопатками.
Я начал понимать:
- Так этот шрам на вашей спине – его работа?
- Да, и мне ещё повезло, что рядом оказался Дегар. Он оттолкнул его руку и оказал мне помощь. Так что я обязан своему будущему зятю жизнью.
Упоминание о будущем зяте, как о вопросе решённом, снова больно задело меня – я помрачнел. К тому же, в словах Холмса я услышал желание эту обязанность Дегару отслужить - хотя бы тем, чтобы не препятствовать его браку с Роной. «А мне ты разве совсем ничем не обязан?» - исподволь кольнула меня недостойная мысль, и я испугался, как бы Холмс не угадал её, как он вообще частенько угадывал мои мысли.
Мы вышли между тем из часовни и снова оказались возле каменного очага с медным тазом, только огонь под ним уже не горел, а сам таз был накрыт крышкой.
- А это, - кстати спросил я, указывая на него, - новое хобби? Надеетесь поразить будущего зятя кулинарными талантами?
- Это всего лишь малиновое варенье – не более того, - сказал Холмс.- Рона собрала малину, получилось довольно много. Она его поставила варить, а я немного приглядел за процессом. Простите, бога ради, - усмехнулся он. – Я не хотел вас шокировать. И напрасно вы отказались попробовать – по-моему, оно удалось.
- Отчего же? Я готов выпить с ним чая, если за столом не будет Дегара или Чеснэя. Или, может быть, простите, в вашем доме такие условия уже немыслимы?
- Уотсон, - серьёзно сказал Холмс, - Вы позволяете себе лишнее. Со мной это вам так сойдёт – памятуя о нашей многолетней дружбе. Но – и это мой вам совет – при Роне задевать Дегара даже не пытайтесь, не то ваша затея со сватовством провалится в самом начале.
- Она что же, так безумно любит его? – упавшим голосом спросил я.
Он покачал головой:
- Не думаю.
- Тогда я не понимаю…
- И слава богу. Когда вы, Уотсон, начинаете что-то, действительно, понимать, у меня появляются все основания схватиться за голову. Это чревато тяжёлыми осложнениями, ваше понимание… Ну-ну, не обижайтесь, - он с неожиданной теплотой обнял меня за плечи. – Конечно, я, как всегда, немного ехидничаю и поддеваю вас, но в одном я, безусловно, прав – поверьте: чем бесхитростнее вы будете держаться, тем больше у вас шансов найти применение тому колечку, которое вы то и дело нащупываете сквозь ткань кармана.
Я смутился: оказывается, Холмс заметил кольцо. Кажется, я даже покраснел, потому что он засмеялся и ещё крепче сжал мои плечи.