Я выглянула в окно

               
                Я  выглянула  в  окно.
   Внизу,  возле  полуразрушенной  церкви,  в  которой помещался  «Райпищеторг», торговали  апельсинами. Обычно  , в  нише  краснокирпичной  стены,  примыкающей  к  алтарной  ее  части,  будто  изрешетчатой  пулями,  прятали  свои  стаканы  «алкаши».
             Теперь,  яркооранжевые,  горящие  на  снегу  апельсины,  которыми   ловко  манипулировала  продавщица  в  грязном  халате,  затащили  сюда    длинную  темную   массу,  в  которой, как  рыбы  в  мутной  воде,   плавали,  сновали,  бились  друг об  друга  разноцветные   неяркие  вязаные  шапки  и  потертые  ушанки.
              Апельсины  разгружали  с  вечера.   Пока,  едва  различимые  в  декабрьской  тьме,  мужики  в  грязных  халатах  таскали  ящики  в  темный  аппендикс  двора,  народ  мгновенно  проведал  про  это  событие  и  за  морозной  гущей  светящихся  окон  уже  обсуждали,  кому назавтра  идти  занимать  очередь,  и  уже    при  полной  темноте  наступившего  декабрьского  утра,  вставшие  спозоранку,  толпились  возле  продавцов,  которые,  при  неровном  тлении  свечи,  накрытой стеклянной  банкой,  взвешивали  ящики  с  заморской  редкостью.
    Свечки  были  и  в  руках  некоторых,  кто  уже  занял  очередь,  и,  несмотря  на  стужу,  мерз  возле бывшего  алтаря.   Во  всем  облике  заведующей  «Райпищеторга»  появилась  оправданная стать, и она  прохаживалась  с  видом  главнокомандующего,  среди  испускающих  чудный,  нездешний  запах  ящиков ,  то  и   дело  увеличивающий  длинную,  извивающуюся очередь,-  будто какое то  гигантское  животное,  выпустило  в  декабрьское  темное  утро  свой  непомерно  длинный  хвост.
    Мысленно,  эта  очередь даже  не  так   уж  и    мерзла  в  декабрьской   стуже, потому что  согревалась  вполне  оправданной  надеждой  заполучить  заморскую  редкость  к  праздникам,  а   те,  кто  находились  возле  продавщицы,  готовые  оплатить  положенное  количество  апельсинов,   гадали, поскольку   будут  давать  и  ожидали  подкрепления со  стороны тех  родственников,  кому  посчастливилось  поспать  подольше.
    Короче,  пока  очередь,  коченея,  прирастала  подошвами  к  бывшим  церковным  плитам,  кто- то  пустил  слух,  что  два  дня  назад,  на  Пятницкой,  давали  «сколько  хочешь"!
 « Ну  нет  уж,-  возмутился  самая  дальняя  часть  «хвоста» -Это  значит,  одним  все,  а  другим – ничего?»
     Третьи,  уверяли,  что  ящиков  много,  что  еще  с вечеру  видели,  как  привезли  полную  машину... Иные,  сомневались, -  так  им  и  покажут,  сколько  привезли…
     Пока   разрастающийся «хвост» согревался догадками,  пробило  восемь  на  главных  часах  Спасской  башни,  что  за  два  моста   и  удары,  как  ядра,   прокатились  по  мерзлой  их  поверхности,  обозначив  начало  рабочего  дня.
    Однако,  торговать  не  собирались,  и очередь, понимая  важность  происходящего ,  к  продавщице  не  приставала,  боясь,  что  та,  непременно  обвесит , в  отместку,  или  вообще  заявит,  что  не  будет  отпускать,   потому  молча стояла  возле ящиков,  прикидывая,  что,  кому,  куда  и  как…
    Из  «Райпишеторга»  вышел  вдрызг  пьяный  Витька,  известный  хулиган  и  сквернослов,  только  что  освободившийся  «по  амнистии».  Он  тоже  был  в  грязном  халате,  из растопыренных  карманов  которого  торчали  яркие  апельсины.
    Товарищи! -закричал  Витька,  едва  держась  на  ногах,  Товарищи,  с  наступающим   Вас…Новым…  Годом!..
    -Ну  вот,   еще  не  рассвело,  а   уже  назюзюкался…-  проговорил  кто- то  в  очереди…
    - Да  ящик, поди,  загнали ,  вот  и  нажрался», - проговорил  тот,  кто  со  свечой.
     -Не  связывайся,  а  то пырнет   где-нибудь  в  подворотне…
 
       Потихоньку  светало,  и  кое-кто  уже  погасил  прогоревшую  свечку,  пряча  застывшую руку  в холодный  карман  пальто…
      
                -------------------------------