Прошёл год, а от отца Михаила не было ни каких известий. Светлана Григорьевна уже начала забывать о той злополучной ночи у себя в доме и всё реже вспоминала о своём «неформальном» отце-наставнике. Со своим новым мужем Олегом у неё всё было нормально, девочка чувствовала себя хорошо и заметно выросла.
Однако на душе отца Михаила, в это время, было тяжело и неспокойно; месяцы шли, а ни каких улучшений в душевно-психологическом состоянии несчастного батюшки не наблюдалось.
Ему всё время хотелось перед кем-нибудь выговориться, излить свою душу, рассказать о том, что же он пережил тогда в языческом капище, столкнувшись с чем-то таинственным и непонятным, с чем-то, что спасло его от гибели, но о чём рассказать суровым карельским инокам он не мог. Для этого нужен был кто-то другой, кто-то не из церковно-монастырской среды, со своим особым, специфическим складом ума и характера. Для этого ему нужна была именно Светлана Григорьевна, именно та женщина, из-за которой ему и довелось повстречаться с демонами, упырями и неведомыми созданиями сверхъестественной природы.
В конце концов, он не выдержал и написал Светлане Григорьевне письмо, в котором много извинялся перед нею за «свою глупость и неразумность», рассказывал о своей новой жизни на Валааме, и даже обещал приехать к ней в гости при первой же возможности. Писал он и о своих новых братьях «во Христе» и о своём новом «благочестивом наставнике». Однако сам повод для написания данного письма, сами обстоятельства, которые побудили его «взяться за перо», привели к тому, что письмо его получилось несколько необычным и довольно странным, не совсем таким, каким хотелось бы ему самому и Светлане Григорьевне. Было в письме много лишнего и трудно понимаемого для «рядового», не знакомого с историей и мифами читателя; написано оно было на нескольких листах и с многочисленными помарками. Некоторые из этих листов отец Михаил исписал ещё ранее, что называется, для себя, а затем вложил их в общую кипу листов, в качестве «дополнения».
Как он не старался, как не пытался быть кратким и предельно понятным – ничего из этого не получилось: всё равно было много надуманного и ненужного. Иногда в письме, что-то повторялось, иногда – не сходилось, порой, что-то было притянуто «за хвост». О чём-то отец Михаил, видимо, просто забыл написать, так как «работал» над письмом целых девять дней, а точнее – ночей, и писал его тайком от братии, в глубоком уединении. В общем, письмо его получилось довольно «нестандартным» и коряво-длинным, но, тем не менее, отец Михаил решил оставить всё так, как есть и ничего не менять…
***
«…Только теперь, спустя долгое время (торопливо читала взволнованная Светлана Григорьевна, первый лист «нестандартного» батюшкиного письма), я смог понять, почему именно к Вам пришла в ту ночь Екатерина Чалая, требуя дать ей покормить дитя и выпрашивая хлебушка. Ни отсутствие грудных детей на многие километры вокруг, ни Ваше одиночество, ни Ваша «греховная» жизнь не были тому причиной и являются лишь плодом моей больной фантазии, недостойной истинного служителя Святой Христовой Церкви. Всё дело в том, что вы совсем недавно поменяли свою фамилию…»
«Да, уж. Час от часу не легче, – решила было вначале Светлана Григорьевна, подумав, что с её духовным отцом творится, что-то неладное. – Как видно отец Михаил совсем плох».
Однако повнимательнее посмотрев на огромный прогал между этим и последующим абзацем и почувствовав каким-то внутренним чутьём, что отец Михаил видимо прав, она изменила своё мнение, и стала читать деле.
Чем больше она читала, тем сильнее убеждалась в том, что её первое мнение, всё-таки, было самым верным, тем сильнее в ней закрадывалось ощущение, не совсем здоровых перемен произошедших с отцом Михаилом. «Чему их там учат, – почему-то подумала она, становясь всё мрачнее и мрачнее, – откуда он это всё взял?» Слава Богу, что её любимый мужчина возится сейчас в парнике на огороде и не видит её озабоченной физиономии. Слава Богу, что её чудесная малютка, находится теперь рядом с ним, далёкая от всех этих взрослых забот и треволнений.
Вспомнив, как вёл себя когда-то отец Михаил, Светлана Григорьевна живо представила себе, как молодой, горячий священник отложил в сторону большую шариковую ручку и начал расхаживать по своей келье, из стороны в сторону, о чём-то глубоко задумавшись. А надо сказать, что Светлана Григорьевна в своих представлениях об отце Михаиле во многом была права…
***
Откинув мешавшую ему ручку в сторону, отец Михаил резко вскочил со своего места, и стал расхаживать из одного конца кельи в другой, вспоминая то, что приснилось ему этой ночью. Вот он остановился в самом центре комнаты и зажмурил глаза.
…Вокруг тихо и темно. Он медленно приходит в себя и поднимается на ноги, ища в темноте иконку и молитвенник. Крестик крепко зажат у него в руке. Глаза ни как не могут привыкнуть к темноте, а сердце бешено колотится, готовое вырваться из груди.
Вдруг где-то высоко над ним загорается яркий, но приятный для глаз свет, и он видит, что находится не у себя в келье, а далеко от Валаама, на берегах великой реки Волги, среди деревянных строений волжского «Стоун Хеджа» и каменных стел допотопного святилища. Над вершинами Жигулёвских гор возвышается та огромная, великолепная Гора, которую отец Михаил видел в «мёртвую» ночь, больше года тому назад; сверху в Волгу изливается та чудесная, величественная Река, которая словно бы водопад ниспадает с остроконечной вершины Горы, рассеивая во все стороны живой серебристо-солнечный свет. Кругом виднеются радужные отблески пламенеющих огней; с одной стороны Вершины громоздятся серебристые тени древних строений и сияет луна, с другой – светит солнце и возвышается круглый в плане город, состоящиё из трёх колец земляных валов и оборонительных стен. Небо над рекою Волгой само похоже на сверкающую реку и производит впечатление усеянного звёздами Млечного пути.
– Это божественная река Раса, – обращается к отцу Михаилу непонятно откуда взявшийся старик с белою бородою, – струящаяся с Мировой Горы Меру, и ниспадающая к нам из Космоса.
Старик говорит на очень древнем, неизвестном отцу Михаилу языке, но отец Михаил отлично понимает его и чувствует себя какой-то маленькой, примитивной, впитывающей в себя безграничные знания, губкой. Внутри него происходят странные непонятные ему процессы; голова – светлеет и очищается от всего ненужного.
Тотчас же вокруг удивлённого священнослужителя появляется ещё несколько длиннобородых старцев в белых одеяниях, и он понимает, что общается с древними жрецами загадочного святилища. Один из них называет себя Дейворатом, а своих собратьев именует – дивами. Глаза старика загадочно сияют и излучают мягкий едва заметный свет. Это совсем не похоже на известную отцу Михаилу телепатию или передачу мыслей на расстоянии: отец Михаил воспринимает речевую информацию так, как ему легче и удобнее её воспринимать, он вовремя и своевременно получает ответы на все свои мысленные вопросы и уже не удивляется тому, что в речах старца иногда попадаются научно-специфические термины. Там внутри, под коркой черепной коробки, речь старика каким-то непостижимым образом преобразуется в мысленные образы и принимает вполне ощутимые, зримые формы. Помимо слов, отец Михаил видит всё, о чём ему рассказывает старик.
– Когда-то, – говорит загадочный Дейворат, – Великую Реку-Расу можно было видеть даже простым смертным людям, таким как ты, Светлана или кто бы то ни был ещё, если только этот кто-то хотел Её видёть и стремился к этому. Чаще всего случалось это на празднование летнего Солнцестояния, в русальную неделю, но бывали и другие случаи, когда Великая Река-Раса могла явить простому человеку свои Космические Воды. Ночью, эта чудесная дивная Река была похожа на звёздное небо, тонущее во Млечном пути, днём – она была синяя-синяя и пенилась бурунами белых облаков, а в непогоду – она была хмурая, но величественная. Зимой же её энергетические потоки превращались в обычный снег и сверкали серебристыми льдинками. С виду все Её действия были похожи на вполне обычные, видимые каждому человеку природные явления. На самом же деле секрет таился в той самой Энергии, из которой Она и состояла, в тех невидимых, неощущаемых на первый взгляд Космических Силах, которые буквально пронизывают все земные элементы…
Отцу Михаилу показалось, что воды странной чудо-Реки проходят прямо через него.
– …Если говорить о нашей земной реке Расе, которую вы теперь именуете Волгой, – продолжал между тем старик, – то её верховья всегда имели иное от её низовий название, и зимой назывались Валгой или же Валкой (у славян, Волгой), а летом – Харой или же Сарой, Сарой Сарайте, как и та Гора Меру, которая сияет теперь перед тобой, доставляя радость и восторг. Да-да, отец Михаил, не удивляйся. Та гора, которую ты видишь сейчас – называется Меру или же Сумеру. Но в особые дни, и всегда только зимою, она становится Высокой ледяной Харой и пропускает через себя снежные потоки энергетической Реки, текущей в Волгу с «Небес», из Космоса. И в этом нет ничего удивительного: Хара или же Сара, если прочитать её название задом на перёд, будет Рахой или же Расой. Волнующаяся Раса течёт над землёй далеко среди звёзд и очень близко – среди туч; упав на землю «прямым потоком», она становится Сарой и уже не может быть Расой. А, отражаясь от горы и проходя сквозь неё, – она, вновь попадает на землю, превращаясь в Расу, и делается Вселенскою Рекою. Гора-Сара, как бы не даёт ей перевернуться с ног на голову, и восстанавливает правильное течение Космических Вод. Это память о Великом Валдайском Оледенении, отец Михаил, об эпохе обще-планетного ледникового периода! Внимай немолчным Водам Звёздной Реки, Михаил, и совсем скоро тебе откроется многое…
Дальше провал. Дальше отец Михаил ничего не видит и только вбирает в себя, изливающуюся на него информацию, поступающую вместе с водой. Время на какой-то момент застывает… Становится тягучим и ощутимым…
Но вот зрение мало-помалу возвращается к нему и вновь наступает полутемнота.
Пока молчание, пока тишина…
Почувствовав, что уже пора уходить отец Михаил неспешно направляется к выходу из святилища и смиренно благодарит дивов за своё чудесное спасение. Кто-то из темноты отвечает ему благодарностью на благодарность и говорит, что «топор не помог» и Светлане Григорьевне по-прежнему угрожает опасность. Отец Михаил с трепетом внимает дальнейшим словам неизвестных, и слышит от них много интересного; под конец ему говорят, что к его «подопечной» приходили ни потому, что «она одна» и у неё «нет мужа», а потому, что она поменяла свою прежнюю фамилию и стала – Дивной.
– Если ты хочешь более подробного ответа на эту непростую «загадку», – продолжает сверхъестественный голос, где-то далеко и одновременно близко от уха отца Михаила, – вот тебе ключевые слова: «Рама», «топор», «кшатрии», «вратьи» и «дивы-брахманы»; свяжи это всё с рекой Расой, и ты поймёшь, почему демоны стремились уничтожить именно Светлану и её дочку. Как только ответ на эти слова будет тебе известен, так тотчас же всё станет на свои места. Прощай…
То, что было дальше, отец Михаил опять не помнил.
Его возвращение из странного, «явно не явного» сна в реальность, – было быстрым и мучительным. Почему-то болела голова, в груди сильно колотилось сердце, ноги устали, как после длительной ходьбы пешком. Он чувствовал себя усталым и разбитым. Он чувствовал, что видел сон, но отчётливо понимал, что это был не совсем сон…
«Само собой разумеется, – рассуждал отец Михаил, лёжа на своей жёсткой скамейке, застланной грубым покрывалом, – что Светлана Григорьевна и её маленькая дочка не имеют к дивам ни какого отношения, и говорить о каком-то их сверхъестественном происхождении нет смысла. Нет смысла говорить и о каком-то «божественном зачатие» и тому подобной ереси. Просто, насколько я знаю, – продолжал выстраивать в соей голове логическую цепочку, дотошный священник, – Светлане Григорьевне всегда не нравилась её прежняя фамилия «Безродная» и, в конце концов, она решила заменить её на «Дивную». Случилось это, – дай Бог мне памяти, – прошлою весною…Но, если честно, понять почему злобных демонов приманила к себе именно эта её фамилия – мне пока что не под силу. Тут есть над чем поразмыслить, и есть над чем подумать».
Пока отец Михаил раздумывал о Светлане Григорьевне и её фамилии, в голове сами собою всплыли «дивы-брахманы», «вратьи» и «кшатрии», тотчас же к ним присовокупилась река «Раса», а к реке «Расе» – «Рама» и «топор».
В «непристойных книгах» на различные мифологические темы, которые отец Михаил когда-то читал тайком от старших наставников будучи студентом духовной семинарии, о кшатриях-вратьях, то есть «воинах-вероотступниках», было сказано, что они попытались отобрать у брахманов их жреческую власть, но жестоко поплатились за это.
Дабы не быть истреблёнными полностью, жрецы-брахманы призвали на землю могучего воина Парашураму, то есть «Раму с топором», и вратьи были истреблены. Их род пресекся, и на Земле не осталось ни одного кшатрия вероотступника. Но в тех же самых «нехороших книгах», например в «Законах Ману», кроме всего прочего, было сказано о том, что потомками выживших кшатриев-вратьев были буйные наездники скифы и удалые стрелки саки, то есть многочисленные степные народы, ведущие кочевой образ жизни.
Сопоставив одно с другим, а так же вспомнив, что дивы-брахманы многое претерпели от злобных бойцов вратьев, он сел за маленький низкий стол, стоявший рядом со скамьёй-кроватью, и, в один присест, написал Светлане Григорьевне сразу три листа будущего «нестандартного» письма.
***
«…Дело в том, – после длинной паузы продолжил писать отец Михаил, – что здесь на Волге, кажется, существовало Великое Арийское Царство Артания или Арсания, а жрецами этого Великого Царства являлись люди, которые называли себя «дивами-брахманами» или «светлыми дивами». Вы не думайте, что со мной, что-то не то, и я тронулся умом. Нет-нет. Вера моя после этого происшествия, ни сколько не пошатнулась, а только усилилась. Но отныне я стал более веротерпим к некоторым вещам, которые идут вразрез с официальной идеологией церкви и ранее казались мне бреднями. В частности – я стал ни так враждебно относиться к жрецам и волхвам древности, как это было ранее, и не без труда, но смирился с их очевидным тождеством относительно христианских священников. Они существовали. Они существуют. И видимо, будут существовать. Просто речь идёт о параллельном нашему пространству мире, о том, что наши далёкие предки называли противостоящей тёмной Нави Правью».
Отец Михаил нервно покрутил в руках ручку и стал писать далее.
Сначала он описал Светлане Григорьевне свой дивный сон и рассказал о тех странных ощущениях, которые ему довелось испытать после пробуждения ото сна. Затем поведал о том, как славный бог Вишну в облике «Рамы с топором» перебил почти всех кшатриев на земле и «восстановил всеобщую справедливость». После этого он указал Светлане Григорьевне на явное созвучие имени «Ра-ма» и названия «Ра-са», но тут же заметил, что пока ещё не выявил связи между Рамой и Расой, кроме той, «которая и так очевидна». По его словам, однозначно прослеживается только одна линия: гора Меру, Вишну, который когда-то обитал на вершине этой горы, и река Раса, которая с этой горы ниспадает. Причём здесь Волга и «топор» – он пока точно не знает, зато может поведать свою версию о кшатриях-вратьях и дивах-брахманах.
…Далее Светлана Григорьевна читала следующее:
«Итак, пожалуй, начнём о дивах-брахманах.
Примерно пять тысяч лет тому назад, в 3-м тыс. до н.э, арии живущие на берегах Великой реки Волги, которую они называли Расой или же Рахой, создали в её сердце, на территории современной Самарской губернии, своё Великое Духовное царство Арту или же Артанию, центром которой, (охватывающим всю Самарскую Луку), была Священная область Арсания.
Как и на своей исторической прародине, в землях Северного Причерноморья и в Южно-Русских степях, здешние арии строили своё царство по Вселенским Законам Арты и по строгим, раз и навсегда установленным Правилам архетипического общества. Воины Средне-волжского царства Ариев, (которые назывались рахсариями или же рахсаранами) жили вдоль юго-восточных границ Самарской Луки и охраняли их подступы от врагов зримых и реальных, облачённых в плоть и наделённых душою. Жрецы же Средне-волжского царства Ариев (которые назывались дивами-брахманами или же дивами), обитали в самом сердце Волжской Излучины и оберегали «Жемчужину Волги» от врагов «невидимых» или «нереальных», то есть потусторонних, живущих по ту сторону Яви. Рабов в Средне-волжском царстве Ариев не было; а о ремесленниках и оседлых земледельцах (или же вайшьях), мне ничего не известно и поэтому рискну предположить, что их селения находились южнее Средней Волги в её Низовьях.
Из тех немногочисленных источников, что сохранились в мифах и преданиях здешних или соседних с нами народов, а так же в священных текстах и гимнах Ригведы, можно сделать вывод, что жившие на Средней Волге арии, называли себя «ариями-артеями» или же «расейскими ариями». То есть – ариями «Вселенского Закона Арты» (ещё называемого Рита-Рта или же Рато) и ариями реки Расы, откуда и название – «расейские арии».
Когда в других царствах древних ариев к власти пришли кшатрии-вероотступники, то есть вратьи, и большинство жрецов брахманов или же дивов были перебиты ими, здесь на Средней Волге, кшатрии остались верны своим жрецам и долго защищали их от остальных вероотступников, сочетая различные тактики ведения войны, как в пешем бою, так и в колесничем сражение.
«Рама с топором», насколько я могу предполагать, был именно тем вождём, который возглавлял их полки и вдохновлял бойцов на подвиг. Его боевым оружием, как Вы понимаете, был бронзовый или может быть даже медный топор, а сражался он – стоя в колеснице и оттого назывался «колесничим бойцом». Скорее всего, это было в конце 3-го-начале 2-го тыс. до н.э., когда страшный боевой топор и первые колесницы распространились по всей Европейской степи от седого Дуная до Уральских хребтов.
Пока это только такая «версия» связи боевого топора с могучей рекой Расой, то есть Волгой, и чего-то более логически-выверенного я, на данный момент, не нашёл. Но Вы не расстраивайтесь Светлана Григорьевна (Светлана Григорьевна растерянно пожала плечами), далее – я обязательно выявлю эту «связь» и всё опишу Вам в другом письме или расскажу на словах, при нашей встрече. Пока же, я поведаю Вам о том, что знаю.
…Когда медно-бронзовый век сменился железным и настала эпоха скифских царей и кочевников, сюда с востока переселились так называемые «иные скифы», которые отстояли свою независимость в борьбе со скифами царскими и спасли остатки волжских ариев от полного истребления. Случилось это в 7 или даже 8-м веках до н.э. уже задолго после того, как все воины Скифо-сибирского мира пересели с колесниц на коней и стали бить врага тяжёлой стрелой и лёгким копьём. Позднее многие из них облачились в чешуйчатые доспехи и начали сражаться длинными мечами и длинными копьями. Но медный топор по-прежнему оставался у них ритуальным оружием и по-прежнему применялся ими лишь в особых случаях.
Да, кстати, чуть не забыл сказать об «иных скифах». Иные скифы потому и назывались «иными», что в отличие от большинства остальных скифов придерживались веры древних индоиранских богов и подчинялись лишь жрецам-дивам, а не горделивым потомкам отвергнувших свою веру воинов-кшатриев. Они не плохо позаботились о поволжских жрецах и сослужили им хорошую службу. Их маленькие укреплённые городки стояли тогда по всему Среднему Поволжью и Нижней Каме. У них были развиты земледелие, скотоводство и металлургия; но самое главное, что отличало их от кочевников скифов, так это то, что они вели оседлый, а ни кочевой образ жизни…»
На этом листок посвящённый брахманам и ариям закончился, и начался текст о неизвестных Светлане Григорьевне даях и злобных тиссо-иссах.
С этого места она уже не обращала внимания на отдельный измятые листки (один в клеточку, а другой – в линеечку), и различные – то чёрные, то фиолетовые чернила; Светлана Григорьевна аккуратно складывала листочки один на другой и пыталась быть внимательной.
«…В конце 4-го века до н.э. (читала она) в рядах воинов-рахсаранов Среднего Поволжья произошёл раскол: пришедшие с востока азиатские саки-даи, возглавляемые коварными матерями-тиссами, смутили значительную часть рахсариев, и переманили их на свою сторону. Главным тезисом агрессивной политики саков была вера в то, что это они – кшатрии, – а не жрецы-брахманы стоят ближе к богам, и повелевают всеми остальными кастами, что это именно они кшатрии – высшая богоизбранная варна, «поднятая» выше остальных каст по праву силы и своего рождения. Из её среды должен избираться царь; из её среды должны избираться брахманы; из её среды должны избираться повелители для других, более низших народов. Ибо они – цари царей, царская кровь и царский род. А по сему вполне понятно, почему многие рахсараны клюнули на эту удочку. Их смущало только то, что всем в обществе саков-даев заправляли матери-тиссы и их приспешницы-иссы, которые умело маскировали свою власть под маской лицемерного восхваления воинских доблестей самолюбивых кшатриев-вратьев и во всём потакали последним, постоянно находясь в тени даев и якобы не претендуя на какую-либо власть или первенство.
«Мужчины – это наши владыки, – говорили они, – а мы их – рабыни». На деле же выходило, совсем другое.
Даи, так же как и перенявшие на себя имя ариев-рахсаран скифы-роксараны, поклонялись Дивам, а своих жрецов называли диями с приставкой социального термина «атраван», то есть – тот же жрец. Их царский род вёл свою родословную от древних вождей-кавиев и именовался Кейянидами. У себя на родине в Средней Азии их называли асами или же ансами; в китайских источниках даже указывается страна саков-даев Анси. Но вот здесь на Волге, перед лицом, в общем-то, «своих» для них светлых жрецов-дивов происходит, что-то непонятное: многие воины даев неожиданно обвиняют диев в каком-то «тайном сговоре» с поволжскими дивами и объявляют на них охоту. Одни из диев-атраванов перебиты, другие спасаются бегством у здешних жрецов, третьи – во всём потакаю царям и их воинам, отходят на задний план и становятся обычной «прослойкой» общества. И за всем этим стоят именно их «покорные рабыни» – тисы и иссы. У них к тому времени уже появляется своё собственное древнеиранское имя: «пэри» или «паэрики»; вместе с подчинившимися им жрецами-диями их именуют «диу-пэри».
Где-то на изломе веков, может быть в 300-м или 299-м гг. до н.э., происходит их первая битва со скифами-роксаранами, и начало этой битвы видится мне во сне. Воины бьются отчаянно, но победа в этой «плеске стрел» ускользает как от одних, так и от других. Скифы-роксараны отступают на правый берег реки Волги, к Жигулёвским, то есть Дивьим горам, а саки-даи остаются на этой (или же левой) стороне Волги. Их злобные жрицы пэри и немногочисленные жрецы дии укрепляются на противоположных Дивьим горам Сокольих кручах, ну а конные полчища азиатов, откочёвывают в Волжско-Уральскую степь. Начинается другое противостояние – более длительное и изощрённое; (как говорится, терпение – обратная сторона стремительности).
В мифах древних иранцев загадочные пэри-паэрики предстают перед нами в двух различных ипостасях: с одной стороны это злокозненные существа женского рода, способные превратиться в летучую мышь и затмить свет солнца и луны, как Мушпар Пари. Но с другой стороны – это прекрасные милые девы, очаровывающие мужей своей красотою. Если они захотят, то ни один даже самый стойкий мужчина не устоит перед их искусом, как бы крепок и силён он не был. А воины древних времён отнюдь не являлись девственниками или паиньками, наоборот – они брали всё, что только можно было взять силой или умением. Если под рукой не было женщин, то можно было отправиться на другой берег Рахи и сойтись с паэрикой; если у тебя не было хорошего меча или лука, то этот самый меч или лук тебе могли дать радушные паирики: милые девы охотно принимали у себя молодых бойцов, одаривая их дорогими подарками, угощая вином и деля с ними ложе. У них ты становился неукротимым конём с неубывающей мужской силой и находил всё, что только тебе угодно…
Ой, Светлана Григорьевна, тут я немного увлёкся.
(Светлана Григорьевна невольно улыбнулась).
…Пока суть да дело, а к концу третьего столетия до нашей эры, значительная часть воинов-рахсаранов (или правильнее будет сказать, скифов-роксаранов) была переманена хитроумными девицами-иссами на левый берег реки Волги и присоединилась к степным сакам-даям. Да что воины – даже древние старцы-дивы, с белыми бородами, потихоньку начинали уходить к беспутным девам, забыв свой род и потеряв всякий стыд. Одни из них присоединялись к диям, и сами, в скором времени, становились диями, а другие – внезапно умирали после бурной любви со сладкой пэри или попросту исчезали бесследно, воспаряя на небо. Ходили слухи, что старцы эти «сгорали от любви» к своим подругам в прямом смысле этого слова, и что ни от одного из них не осталось ничего, кроме бледной кучки пепла или обугленных костей. При всём при этом, тоже самое, иной раз, случалось и с довольно молодыми ещё буйными воинами, любившими пэри и не рассчитавшими своих сил. По этой самой причине многие не потерявшие разум воины-роксараны остались верны своим древним традициям первых ариев, и заняли по отношению к тиссо-иссам самую непримиримую позицию.
Впрочем, была и другая причина, по которой многие скифские воины предпочли оставаться со своими дружинами и не вступать в «дружбу» с коварными паэриками.
Дело в том, что иссы-пэри прямо призывали своих приспешников к свержению действующей в Артании власти, и к поголовному истреблению всех длиннобородых жрецов-дивов. Воины-рахсараны, то есть скифы-роксараны, с детства были воспитаны в уважении к дивам и следовали тем заветам, которые впитали с молоком матери.
Жрецы, в представлении скифов-роксаранов, были обязаны заботиться о духовном благополучии страны и избегать всего, что не связано с их духовным предназначением. Они не должны были пахать, сеять, мастерить повозки и строить дома. Он никогда не брали в руки оружие и даже не прикасались к железу; подобное «прикосновение» было строжайше запрещено и считалось чудовищным святотатством.
А вот непонятные жрицы-тиссы и особенно их младшие сёстры – иссы, ни то, что брали в руки оружие или прикасались к железу – они сражались наравне с мужчинами, проливали человеческую кровь, а поклонение железному мечу возвели в «священный культ». С этого момента оборотничество и кровопролитие на левой стороне Волги стали обыденным делом; истинные жрецы отошли на задний план или исчезли вовсе. Все таинства жриц сводились к победе в бою, обретению воинской удачи и успешным действиям царя во время войны. То же самое, в этот момент, происходило почти среди всех степных народов. Вот уже более трёх сот лет кровожадный Арес правил над всею Евразийскою степью, превратив в «хищных зверей» боевые дружины лихих кочевников. В том или ином виде следы «амазонских» культов прослеживались даже у пострадавших от азиатских исс воинственных скифов. Пережитки матриархата среди скифов были очень сильны; их женоподобные жрецы энареи были гермафродитами или скопцами. Отцом-прародителем амазонок считался необузданный бог войны и побед могучий Арес, но тот же самый Арес почитался у скифов в образе железного меча и уступал по своей популярности только хранительницам царского очага – Царским Гестиям. Изображения хищных зверей, играли в скифо-сибирской культуре огромное значение. Чтобы стать зверем, а ещё точнее богом-зверем, зверобогом, надо было сначала убить этого зверя, а уже затем (выпив его кровь и облачившись в его шкуру) преобразоваться как внешне, так и внутренне, вобрать в себя лучшие качества хищника и стать непобедимым.
Здесь на Волге, под крылом свирепых матерей-тисс, сделаться «зверобогом» было куда, как проще. Ибо к тому времени в Среднем Поволжье, да и во всех древних лесостепях Заволжья, распространился противостоящий скифскому Аресу культ поклонения одноглазому богу ветров – Вайю или Вату, тому же Аресу, но в его древнеиранской ипостаси. У тех же саков-даев, да и у многих сарматов и приуральских угоров, Вату заменил собой бога войны древних иранцев Веретрагну и присвоил себе все его функции.
Отныне, как и Веретрагна, – он мог являться людям в образе большекрылого ворона, медведя или волка, мог стать оленем, кабаном или конём. Иногда он был юношей, иногда – статным мужем, а иногда – любовником крылатых дев-горгоний и грай, отождествляемых с общеиранскими пэри.
Мало того, по представлениям древних иранцев, скифов и сарматов он жил на вершине огромной горы, внутри тёмной пещеры, где-то среди пиков Уральских гор, в древности называемых Рипейскими. Одноглазые демоны аримаспы и «стерегущие золото» «волкоголовые» грифы, считались его отпрысками, но почему-то постоянно враждовали между собой из-за золота.
Говорят, что Вата или же Вайю – являлся прообразом странного создания славянских мифов – Вия, и ведал делами мёртвых по ту сторону Яви.
Как бы то ни было, но к концу третьего века до н.э. истинные дивы, живущие на правом берегу Волжской Излучины, подались куда-то в Дивные горы, а угнездившиеся на левом берегу неверные дии – заняли их место. Скифы-роксараны превратились в роксаланов, и двинулись на юго-восток, вслед за языгами; оставшиеся в их городках арии-артеи подчинились пришлым североиранцам-арсам или же аорсам, ну а гневные колдуньи-пэри на время забыли о наскучивших им дивах и занялись другими делами.
Теперь круг их интересов лежал далеко от здешних мест в степях Северного Причерноморья, у берегов Днепра. Именно там, на берегах древнего Борисфена разворачивались основные события за обладание царской короной (а точнее, тиарой) скифов и враждовали два царских рода Паралатов и Кейянидов.
Как утверждают многие античные историки – борьба была нешуточной. Сармато-азиатский род царей Кейянидов почти полностью уничтожил всех царских скифов Паралатов, и разорил Скифию. Всюду были пожарища и смерть; не жалели ни детей, ни стариков, ни женщин; на смену Великой Скифии пришла Великая Сарматия.
Однако, об этом пока всё.
Теперь перехожу к названию упырей.
Так как Вы очень внимательный и пытливый человек, Светлана Григорьевна, то я думаю, что Вы не смогли не заметить определённую схожесть и даже созвучие названия «упырь» и названия – «пэри». Вот-вот Светлана Григорьевна, к этому я и клоню…
В «поучениях против язычества», говорится, что до того как начать поклоняться Перуну славяне клали требы упырям и берегиням. Берегини, в данном случае, – это пэри или паэрики, если хотите, (тем более что, заменив букву «б» на букву «п», мы получим вполне схожее с паэриками имя – «перегини»); тогда как упыри – это, противостоящие паэрикам-пэри, дии или же дыи. Сравните название «пэри» и «а-пэри», «ан-пэри», то есть «не пэри», «антипэри»; а теперь переложите его на слово «упырь»… Вот и всё Светлана Григорьевна – круг замкнулся. Дии, обитавшие на другом берегу Волги, напротив пэри-берегинь, стали, в конце концов, «анти-пэриями» или упырями, и уже «оттуда» распространили своё «упыриное имя» по всему славяно-тюркскому миру, спустя столетия. Замечу, между прочим, что древние тюрки и обитавшие рядом с ними сарматы-аорсы никогда не смешивали упырей с дивами или дэвами, и всегда именовали их особым именем – «убыр-увыр»…
– Ну, пока хватит, – решив немного развеяться, дала себе передохнуть Светлана Григорьевна, утомлённо потирая глаза. – Пора маленько проверить голову, после всех этих пэри-непэри.
Затем она прибрала кое-что на кухне, выпила чаю, и вновь взялась за листки, уже на свежую голову.
Теперь в «необъятном письме» отца Михаила рассказывалось о том, как «Дивные горы» превратились в горы «Девичьи» и стали принадлежать грозным девам, а также о том, как на Средней Волге опять появились светлые дивы и, на какое-то время, «древняя Ведическая вера» вновь вернулась в Поволжье.
Однако перед этим – был длинный экскурс в индоиранскую и скифо-сарматскую мифологию, рассказ о саках-дая, исседонах и массагетах, рассуждения о этногенезе сарматов. «Мифо-историческое» отступление обещало быть долгим.