"...И бросился в пропасть. Если раньше нормой были: спорт, музыка, книги, то теперь – водка, наркотики, женщины...".
У меня - тоже как-то так, но НАОБОРОТ. В пропасть теперь - это спорт, музыка, книги, да очередной проект...
Есть и самая натуральная Пропасть (пропасти), где я страсть как люблю пропАсть, спасаясь от страстей-мордастей, пастей и, упаси господи, напастей... Мчусь к ним и по ним на всех парах и на своём коне педальном - небесно-горном, мускульном, с раскидистым рулевым перпендикуляром и вольным рамовым изломом. Два часа заезда по горам, по долам - пот ручьём смывает все депрессухи, повышая тельно-душевную устойчивость к любым сломам по пути с попной упругостью к возрастающим возможностям. "Родимся в вихрь! Проснёмся в небо! Смешаем чувства в волне единой!"...
По головному шлемику Скрябински демонятся "поэмо-огненные" языки пламени, тушимые только вспыхивающими из-под колёс арпеджированными аккордами дождливо-лужной грязи, да фа-диез мажорно горит взгляд за прометейными стёклышками очёчков. Хором гоним вместе - на широко интонируемой "теме разума" и кружимо-связующей "теме движения".
Но ... на одной из восходящих интонаций, в окружении беспрерывных корешковых и ямковых трелек, растущая эксперссия вдруг сине-столбенеет от одной из них и, изломно склонясь и бесповоротно накренясь головой к уровню моря, ... калейдоскопически пёстро и уклонно ниспадает в обрыв - к экстатической кульминации, оглашённой квартово-трубным воплем: "Мамульчик, ми-и-и-иленький!!!"...
Возвращение в лирико-созерцательную сферу происходит не сразу... В устойчиво-родном, призывном, только услышанном словосочетании мозг угадывает, всё-таки, непосредственно-личный голосовой инструмент вопроизведения... Это нехитрое открытие об навремя отлетевшей собственной душе хохотно дёргает тельце и обламывает-таки последний сук, за который звуковысотно придержалась вертикаль штанины - одним аккордом разорвав и её на формальные фрагменты. Заферматившийся чуть было в кустовых верхах велик додекафонно пал к моим ногам. Буду скромнее: всего навсего к одной из них, а если ещё скромнее, то не "к", а "на", и, признаться, совсем тотально: вонзившись одной из своих железин в теперь обесштаненную ногу.
И вот они, мои скулатенькие бёдрышки, подростково оттатуированные иссиня багровыми разводами цепного, рульного, педального и прочего падшего велосипедного художества и оставшиеся в одной большой дырке, старательно отпедаливают домой. Лохмотное многоголосие бывших уже штанин не в силах перекрыть попную половинку, призывно зияющую нежно-Нижним кружевом. И оно, лиловое, восторженно вспархивает и преданно трепещет шелковистым мотыльком над величественной твёрдостью седла... В тот день, по-воскресному людный, я оставляла позади себя кровавый капельный след и ... мужского зрителя, с апофеозно-финальным "браво".
И, быть даже может, мой кружевной тематизм, вписанный в падкую велосипедную партитуру, фестончиково скрасил какой-нибудь кризис того самого мужского зрителя...
И не дал ему пропасть...
Хотя бы в ближайшей ночи...