Понедельник утром. Кукушка важно выходит из часов на стене и смотрит на меня неуверенно.
Я этого не вижу. Тогда, птичка делает своё знаменитое "куку" один раз. Поворачивается направо и налево, ищет шлёпанцы или подушку, летящие к ней, но после того, как она видит, что нет никакой сиюминутной опасности и всё спокойно, расслабляется и повторяет свой "призыв к действию" ещё три раза. Потом она заходит в часы, чтобы проверить который час, возвращается и исполняет ещё три клича к битве.
Я слышу эту орущую во всё горло пташку и пытаюсь вспомнить, куда я засунул свои шлёпанцы. Потом я вспоминаю — я бросил их в кукушку в прошлый понедельник, когда она пыталась разбудить меня в шесть часов утра. Птица увернулась, а тапочки, не имеющие привычек бумеранга, продолжали лететь по прямой линии, пока не вылетели в окно. А потом я вспомнил Мишу, соседа снизу, как он вскрикнул от удивления, когда два тапочка плавно спустились ему на голову, один за другим, именно тогда, когда он вышел на балкон закурить свою первую тринадцатую сигарету, на это утро и запить третьей полулитровой рюмкой.
Есть ли у меня ещё что-нибудь, чем бы я мог запустить в эту высокомерную и крикливую птицу? Я не думаю об этом слишком много. (Думать в такой час? Да вы что? Зачем издеваетесь?) Я запихиваю подушку под ухо и начинаю спускаться в подземелье предутреннего забвения.
Но, другое ухо чувствует, как что-то касается его. Я пытаюсь понять, что это может быть, но внезапное "Куку" прямо в ухо, превращает этот вопрос в риторический.
Интересно только, как птица слетела с часов.
Я раскрываю левый глаз. (Правый застрял во сне). Глаз пытается выскочить наружу, следя за птицей: кукушка перелетает со стула на стол, на картину Сальвадора Дали, затем на рисунок Гогена, и после всего, на часы. Когда глаз, красный от напряжения, привыкает к дневному свету, я уже не вижу птицу, потому, что она скрылась внутри часов.
«Эй, дорогая кукушка. Ты меня слышишь? А что у меня есть?»
Голова осторожно высовывается из дыры в часах и смотрит в мою сторону.
«Кукушечка, ты хочешь это получить? Вперед. Лети ко мне, и я тебе это дам».
Голова поворачивается налево. Поворачивается направо. Открывается и закрывается клюв. Крылья разворачиваются по сторонам, и птица пры-ы-ы-гает на мою кровать.
«Ах ты! Вот ты и попалась. Чёртова птица! Сейчас я повыдёргиваю все твои перья, одно за другим. Ты у меня почувствуешь, что я испытываю, когда ты кричишь мне в ухо. Проклятая птица!»
Я начинаю трясти и душить ее. Все больше и больше, пока вся кровать не затряслась тоже.
«Что? Что ты хочешь? Почему ты разбудила меня в такую рань?»
«Рань? Ты попросил меня разбудить тебя в семь часов. Сейчас, уже десять минут после. Я устала будить тебя. В следующий раз, используй будильник! А теперь открой глаза и вставай. Иначе ты опоздаешь».
«Я, опоздаю? Куда?»
«Ты сказал, что хочешь покататься на велосипеде до работы».
«Я сказал это?»
«Да».
«И ты поверила мне? … Ты уверена, что сегодня понедельник? … Ты знаешь, может быть, ты ошибаешься. Может быть, в действительности, ты мне только снишься? Да. Точно. Ты мне снишься, это мои грёзы».
Поцелуй был неожиданностью. Очень нежный и тепло-влажный, такой, который в силах поднять любой труп, даже мой, такой сюрприз я готов получать каждое утро.
«Не то, чтобы мне это не понравилось, но почему ты поцеловала меня сейчас?»
«Годами я не слышала от тебя, что ты обо мне грезишь».
«Да. Правда… Тогда, знаешь, давай-ка отправим детей и займёмся, эээ… ну, ты знаешь …»
«Но ты должен идти на работу».
«Разве работа убежит, если она не увидит меня сегодня?»
«Хм …»
«Вот именно. Иди сюда!»