Человек не сразу и не всегда распознает посылаемые ему знаки. И когда в нашу машину, отправляющуюся в туристическую поездку на Алханай, вполз обыкновенный муравей и устроился на потолке, - все заметили его, но просто улыбнулись, а потом легко и спокойно забыли про муравья, потому что за окном уже поплыли окраинные дома и улицы, за которыми начинался лес, а за лесом – небольшие поселки, огромные пространства полей, серебристые нитки рек. Забудем пока о нем и мы: я, пишущая эти строки, и вы, читающие их.
Мы ехали на Алханай и молчали, потому что не знали друг друга, потому что никто из нас, сидящих в машине, никогда не был прежде на Алханае, и потому что проплывавшие за окном леса все дальше и дальше уводили нас от привычного, родного города.
И даже когда мы остановились (по неопытности молодого водителя) среди какого-то болота и побрели в дальние кусты, прыгая с кочки на кочку, - мы думали лишь о том, что всё это досадные помехи в путешествии, обыкновенная несогласованность действий начальника и подчиненных, скучные жизненные препятствия. Перепрыгивая через очередную кочку, я почувствовала легкость в кармане куртки – и обнаружила там пустоту, хотя точно помнила, что часа полтора назад я клала в карман солнцезащитные очки, свои старые, испытанные очки с большими архаичными стеклами. Я знала, что немного похожа в них на черепаху, которая голосом Олега Анофриева поет смешную песенку, - и все же упрямо во все поездки брала их с собой. И вот теперь я прыгаю вновь на кочку, с которой только что совершила последний прыжок. Я добираюсь до кустов, но это, видимо, не те кусты, а другие. И вообще все кусты одинаковые, а между кочек блестит холодная вода, и машина на дороге уже готова к отъезду. Я и в машине долго заглядываю под сиденье, надеясь разглядеть там свои замечательные очки. Мне становится ужасно грустно, и никто из моих попутчиков не знает о моей пропаже (ведь мы по-прежнему не знакомы!) – лишь сын улыбается и говорит, что самое лучшее место для моих устаревших очков – это, конечно, то самое болото, которое мы только что проехали. Но мне ужасно обидно – и я пытаюсь разыскать их под сиденьем, ощупывая мягкую обшивку, - и вдруг ясно вспоминаю, как много лет назад я забыла свои очки в машине одного хорошего знакомого, который был даже немного ближе, чем просто хороший знакомый. И ведь я их не нашла? Или нашла? Я перестаю ощупывать обшивку сиденья и сосредоточенно пытаюсь вспомнить тот давний случай. И вот я уже не знаю, лежали эти очки в моем кармане пару часов назад, - или мне это просто показалось, а на самом деле они лежали в моем кармане несколько лет тому назад…
А не забыть ли нам пока и про очки? И пусть повествование движется дальше, как ему положено, а мы опять что-нибудь забудем – на это раз забудем про старые солнцезащитные очки.
И тогда тоже была ужасная пыль. Мы закрыли окна, но пыль оседала на наших волосах, превращая нас в тех, которыми мы когда-нибудь станем, состарившись. Пыль покрывала нашу одежду, меняя ее цвет, пыль забивалась в наши сумки, пропитывая собою все внутри них. И я уже не могла понять, в каком времени нахожусь, куда еду, и что это за пелена удушливой пыли, заполнившей собою все окружающее пространство. Внезапно открывшаяся задняя дверца вывела нас из состояния задумчивости. Вещи наши попадали на дорогу, водитель бросился их поднимать – и все это походило на эпизод смешного фильма, который мы видели в детстве. Однако участниками фильма были теперь мы сами, но было нам не очень весело.
Никто из нас, включая и молодого водителя, никогда не был прежде на Алханае. И поэтому мы пошли сначала в домик с надписью «Гидовая». Однако бывшие в нем гиды крепко спали и на наш стук в дверь не проснулись и не вышли. Навес с надписью «Лотерея» и столик под ним тоже пустовал. Мы сели в машину и поехали назад, оставляя позади «Палаточный городок», а затем и «Юрточный городок». Но дальше начиналась несносная пыль. А потом вдруг среди деревьев мелькнули деревянные домики с острыми крышами, мы свернули к ним. Это были наши кемпинги. Задняя дверь машины не открывалась, мы стали доставать сумки через сиденье, под которым я еще раз безуспешно поискала свои очки. Вытягивая свою сумку, мы оборвали у нее длинную лямку вместе с кусочком синей кожи. Из дыры сиротливо выглядывала ручка зонта.
Но мы уже забыли и про это, потому что ступили на дорожку, усыпанную опавшей хвоей. Дорожка, разветвляясь, вела к кемпингам. У порога нашего островерхого домика росла белая ромашка, которую никто не сорвал. В солнечных лучах летала коричневато-розовая бабочка, и мучнисто-белые мотыльки, прижимаясь толстыми тельцами к земле, стучали тяжелыми от пыльцы крыльями, сбивая хвою. Ни бабочек, ни мотыльков никто не ловил. И огромный муравейник, расположившийся недалеко от стойки с красным пластиковым умывальником, казался самостоятельной Вселенной, которую никто не уничтожал. Я сидела на ступеньках домика, слушала шепот деревьев и дальний шум горного ручья – и мне захотелось жить тут всегда. Я не была еще в горах, я не видела еще ручья, текущего среди камней, - но уже теперь я понимала, что оказалась в удивительном, неземном, странном месте:
Сетью морщинок изрезаны горы.
Пасти оврагов – ухмылки беззубые.
…Я не хочу возвращаться в свой город,
Снова бежать за тобой тенью глупою.
Я потеряюсь в мирах параллельных.
Может быть, вспыхну яркою точкою.
…Ты не заметишь на ветках весенних
Слезы под каждою клейкою почкою.
А вечером мы пошли на ручей. Наш провожатый, наш добрый советчик в этой загадочной стране, которая зовется Алханай, - Дима Салотин, - повел нас по дороге длиною в два километра, а потом мы прошли сквозь ворота, за которыми начинался неведомый мир. Это был мир, в котором отступали в прошлое страсти, уныние, тоска и гнев. Это был странный мир, где нельзя было громко разговаривать, нельзя было ссориться и думать о плохом. По тропинке, едва видневшейся среди камней и корней деревьев, мы вышли с Димой на берег шумного горного ручья. Быстро и умело сложил Дима из тонких стволов деревьев «ванну» и рассказал, как надо в нее ложиться. Завороженные, смотрели мы на текущую стремительно воду, не решаясь войти в нее. Откуда-то вновь всплыли стихи, свои или чужие, - это было совершенно неважно:
Та же реки излучина.
Острые камни на дне.
Волей судьбы иль случая
На берегу, как во сне.
В речку войти хотела я.
Бликами манит вода.
В первый раз не посмела я.
Теперь же – не молода.
Времени воды плавные.
Дважды нельзя войти.
…Снова не видим главное,
Что нам с тобой по пути.
Никто не заметил, как быстро и решительно скинул одежду мой сын, вошел в холодную воду, лег в импровизированную ванну – и ледяная вода забурлила вокруг его тела, и у нас, стоявших на берегу в теплой одежде, - перехватило дыхание, словно это мы сами сейчас лежали там, и бурное течение уносило прочь все наши болезни, все дурные и темные мысли.
А потом Дима показал нам невидные издали и едва различимые вблизи целебные источники, рядом с которыми заботливо лежали деревянные дощечки с надписями: «Глазной», «Сердечный», «Желудочный», «От почек и печени». На дне источников лежали монетки, белели рисовые зерна, рядом на камнях лежали и другие подношения богам. Дима трижды умылся из источника, потом трижды зачерпнул ладонями воду и выпил ее. Мы последовали его примеру.
Мы и ужинали тут же, у подножия огромной горы, на вершине которой нам только предстояло быть на следующий день, - а пока мы и не подозревали об этом. Мы сидели с сыном под открытым навесом, ожидая, когда сварится вкусный лагман и поспеют бузы, которые готовила за тюлевой занавеской не очень молодая бурятская женщина. А потом ее маленькая внучка Аюна носила нам полные дымящиеся тарелки, и мы расслабленно думали о том, как хорошо было бы жить здесь всегда, где звучит нерусская речь, и где от дымящихся тарелок с вкуснейшими бузами пахнет лесом, где целый день на открытом огне кипятится огромный чайник, а на мангале неторопливо жарится настоящий сочный шашлык.
…Ночью шумели деревья над крышей нашего домика. Кто-то невидимый вздыхал и тихонько скребся в стены и двери. И бесчисленные существа, неведомые духи Алханая слетались к домику, разглядывая и изучая нас. Может быть, я уже спала, - и они просто приснились мне: трехглазые круглые существа, внимательно изучавшие нас; закрученная в спираль в форме шляпы с высокой тульей, сплошь покрытая звездами, неясная сущность; колышущиеся студенистые массы с неровными верхними краями, сквозь которые словно просвечивал бледно-лимонный лунный свет; одинокий и печальный глаз, недвижно глядевший сквозь ветви деревьев; быстрая стрелка, энергично указывающая сама себе путь и мгновенно меняющая форму. И сколько их было еще, которые не запомнились, потому что стремительно исчезали, и вместо них являлись все новые и новые.
…Утром разбудил ветер. Я испугалась, что плохая погода не позволит нам пойти в горы, - и на мгновение светящиеся блестки – остатки ночных видений – вызвали легкое головокружение. Но вдруг я увидела белую ромашку у самого порога нашего временного жилища. И сейчас же родилось во мне теплое и нежное чувство любви. Я поняла, почему я люблю жизнь. Я люблю жизнь за то, что утром можно выйти из своего дома и увидеть у порога белую ромашку, которую никто не сорвал и не сорвет.
Мы сложили в рюкзак свои вещи: бутылку воды, булку хлеба, спички, три шоколадки и фотоаппарат, потом позавтракали в нашем лесном кафе и пошли по знакомой двухкилометровой дороге, желтой, от легкой пыли. Дорога, словно выложенная желтым кирпичом, вела, казалось, в волшебную страну Оз. Мы спешили за Димой, который легко и быстро шагал впереди. Разноцветный мостик через ручей принял нас и указал дальнейший путь. Трижды напившись из ручья, наполнив бутылки, - мы отправились в путь, карабкаясь в гору, преодолевая желтые гладкие камни, толстые закрученные корни деревьев. Мостик давно остался позади. Скалистая вершина манила нас к себе, но была по-прежнему далека и недоступна. Мы стремились к ней, не предполагая, что это только начало пятичасового маршрута. И когда, наконец, мы одолели ее, когда мы оказались на самой вершине Димчиг-Сумэ, - мы поверили в себя, в свои силы. Нас было человек пятнадцать, стоявших на самом верху. Пятилетний Демид, и бабушка с шестнадцатилетним внуком, и все остальные – мы одолели подъем. Бог горы принял нас и разрешил нам идти дальше. Мы еще раз оглянулись на свою тропу: «Только поднявшись на высокую гору, увидишь путь, пройденный тобой, длинный и трудный». Эта поговорка бурятского народа как раз и выражает чувства человека, преодолевшего некий жизненный этап. Но самое главное – это понимание того, что жизнь не останавливается на этой вершине. За ней следует спуск, - а затем новый подъем, иногда более крутой и более сложный, чем предыдущий. Но, оглядываясь всякий раз на пройденные вершины, человек не успокаивается, а идет вперед и вперед, стремясь к совершенству и понимая в то же время, что достичь его могут только самые светлые и самые бескорыстные из живущих на Земле.
Каждый из нас зачем-то приехал на Алханай. Одни – чтобы испытать себя, другие хотели поверить в свои силы, третьим необходимо было преодолеть жизненные препятствия. И поэтому мы шли и шли дальше. Нет, мы не искали Эльдорадо. Но строки Эдгара По, казалось, оживали в нашем сознании:
И он устал,
В степи упал…
Предстала Тень из Ада,
И он, без сил,
Ее спросил:
«О Тень, где Эльдорадо?
На склоны чер-
ных Лунных гор
Пройди, - где тени Ада!»
В ответ Она:
«Во мгле без дна –
Для смелых – Эльдорадо!»
«Excelsior! – Вперед и выше!» – и мы шли и шли вперед. Над нами нависала громадная скала, закрывая небо и весь мир. Сквозь ее толщу сочилась по каплям вода. Дима стоял лицом к скале, прислонившись к ней руками и лбом, а потом опустился на колени, прося благословения и ожидая, когда капля воды, пройдя долгий путь, смочит его голову. Мы, вслед за Димой, тоже стояли у скалы, касаясь ее холодных выпуклостей и тоже долго и терпеливо ждали крошечной капли чистой, как слеза, воды.
Скала Семейного Очага встретила нас гостеприимно. Мы положили около нее свои подношения горным богам. У скалы «Храм Ворота» бушевал пронзительный ветер, отчего мы не слышали слов друг друга. Наскальные рисунки древних людей напоминали о вечной связи времен. Не касаясь их руками, а лишь вглядываясь в очертания, сделанные многие века назад, - мы стояли перед природными воротами, собираясь пройти сквозь них дальше, ибо не нашли еще пока того, что искали, ради чего преодолели нелегкий путь.
Щель Грешников вызвала у всех участников экспедиции неподдельный ужас и вместе с тем неодолимое желание пройти и это испытание. Узкое пространство в скале могло пропустить разве что ящерицу. Солнце приветливо светило в двухметровую Щель с другой стороны, а в самом тесном тридцатисантиметровом месте затаились первобытный холод и мрак.
Но ведь я пришла сюда, чтобы испытать себя! Я пришла сюда, чтобы найти свое место в мире и поверить в себя! Я поднималась по отвесной стене, цепляясь руками и ногами за крошечные выступы, и еще не верила, что сумею переступить и преодолеть метафорический порог, воспетый И. Тургеневым. Я ползла по каменному туннелю вслед за сыном, и уже руками касалась теплых, нагретых камней с другой стороны, а ноги мои были еще там, в темноте и сырости. Внезапно мне показалось, что я не выдержу, что надо повернуть назад, и я опять оказалась внутри скалы. «Excelsior!» - и я поняла, что никогда не прощу себе своей трусости и внезапной слабости. Я подтянулась на руках, царапая кожу, ногами нашли опору – и вот я на другой стороне, вместе с улыбающимся сыном. Из Щели выползают остальные наши попутчики и тут же устало опускаются на широкие, плоские, нагретые солнцем желтые камни.
Потом был опять подъем. И опять спуск. Дорожки среди скал обрамлены невысокими барьерами, сложенными из камней. Мы тоже наклонялись вниз, несмотря на усталость, подбирали камни и клали их на верх импровизированной ограды, освобождая тем самым путь идущим следом за нами.
И уже когда силы были совсем на исходе, когда шли вверх, цепляясь руками за выступающие камни, чтобы не упасть, когда слова песни В. Высоцкого о горах стали зримой реальностью, - нам открылась скала, уходящая высоко в небо. Она словно немного раздвинулась, образуя гигантский шатер, – и мы вошли внутрь него и прислонились спиной к холодным стенам, поросшим мхом. Это была священная скала, дающая энергию Космоса. Казалось, напевы «Гэсэра» рождались сами собой, они словно материализовались, - и силы наши восстанавливались, и можно было идти дальше:
Это было, когда начало
Изначальное рассветало;
Загоралось первое зарево,
Созидалось первое марево;
Не всходила еще трава,
Не звучали еще слова
В первый раз поведанной былью,
И была еще легкой пылью
Наша твердая мать-земля.
Около скалы Чрево Матери мы задержались надолго, потому что вся женская половина нашего сплоченного отряда самоотверженно втискивалась внутрь низкой сырой пещеры, оставляя там подношение. Затем надо было лечь на землю и, вжимаясь в узкий лаз, забраться в него с головой, чтобы суметь зачерпнуть из темной влажной глубины горсть земли. Потом опять мы втискивались в пещеру и там промывали под капающими сверху каплями воды то, что оказывалось в руках: это могли быть камешки, или веточки, или просто песок. Я вытащила желтоватый камень, покрытый острыми углами, и отдала его сыну, потому что камень этот символизировал будущего ребенка – моего внука, которому предстояло жить на Земле.
Потом был небольшой привал около домика ламы, а потом мы обступили огромный камень, покрытый странными треугольными выемками. Положив ладонь на этот камень, можно было загадать желание, которое сбывается в течение трех лет, потому что выемки эти были не земные, а космические, как и все в этом удивительном заповедном месте, зовущемся Алханаем.
После этого начался спуск. В некоторых местах мы буквально катились вниз по отвесной тропе, бегущей под углом восемьдесят градусов. Но уже манил к себе блестящий ручей, и слышался шум водопада. И хотя все мы неимоверно устали, но по-прежнему бережно обходили бабочек и мотыльков, потому что в заповедном лесу Алханая, как в фантастических романах Р. Брэдбери, нельзя было вторгаться в чужую жизнь, нельзя было нарушать священного равновесия. Мы боялись спугнуть доверчивых бурундуков, у которых можно было сосчитать полоски на спинке и волоски на пушистых хвостиках. Мы издалека рассматривали крошечных ящериц, замерших на обращенных к солнцу камнях. И даже комары как будто знали, что охраняются государством, - и потому почти не кусались.
…Всю ночь мне снились скалы. А утром мы пошли с сыном к ручью, соорудили, как учил Дима, «ванну», - и вошли в священный источник. Мы трижды входили в него и выходили. А на другой день мы ушли далеко вверх по течению, где водопады были стремительными, где уже не было людей и где тропинка едва угадывалась среди камней. Мы вновь окунулись в глубокой «ванне», посидели под широкой струей ледяной воды. Наверное, это был волшебный ручей. Иначе я никак не могу объяснить, отчего человек не простужается после него, - а, напротив, словно молодеет и ощущает небывалый прилив сил, и словно очищается духовно и физически.
***
Путешествие наше подходило к концу. И, как всегда бывает в жизни, - настало время вспомнить, с чего же все началось? О чем предупреждали нас знаки, не осмысленные нами? Что надо было временно забыть, чтобы потом понять свой пройденный путь?
Помните муравья, отправившегося с нами в машине из города? Это было напоминание и предупреждение нам о том, что любое живое существо на Земле имеет право на собственную жизнь. И чтоб не произошло необратимых катаклизмов, как с бабочкой Брэдбери, - надо просто уметь смотреть себе под ноги. Этому учит Алханай.
Помните неудачи, преследовавшие нас в начале пути? Никто не виноват в них. Это тоже напоминание нам, что Природа мудрее и разумнее любой цивилизации. И любая цивилизация – это лишь жалкая копия неподражаемой Природы. И этому учит Алханай.
Наконец, история с моими очками. Я не случайно потеряла их. Я должна была забыть о них, потому что они напоминали мне о человеке, предавшем меня когда-то. Я должна была внутренне поверить в свое предназначение, несмотря на боль потерь, обманов и предательств. Этому тоже учит Алханай.
Наконец, скажу о том, о чем еще не успела сказать. Только на Алханае происходят удивительные встречи, в которых словно соединяется прошлое и будущее, как в метаморфозах К. Кастанеды. И каждый из нас хранит в сердце своем эти необычные встречи.
Почему я подошла к трем девушкам, спускавшимся с гор с огромными рюкзаками за плечами? Что заставило меня подойти к ним? …Когда-то в детстве мой дедушка рассказывал мне о чешском городе Брно, который он освобождал от фашистов. У него даже была книжка, на обложке которой написано было название города. И я часто рассматривала ее, слушая дедушкины рассказы. Так почему же я подошла к этим девушкам? Это удивительно простая история. Я спросила девушек, откуда они приехали, и они сказали, что из Брно. И я машинально достала фотоаппарат и сфотографировала их вместе с моим сыном. И мне показалось, что я одновременно нахожусь здесь, среди кедров и сосен Алханая, - и там, в Кишиневе, в маленькой дедушкиной комнатке, где лежит на столе книжка с цветными фотографиями и надписью «Брно» на обложке. Я смотрела вслед уходящим девушкам, в которых слилось прошлое и будущее, запоздало вспоминая ученный мною когда-то чешский язык: «Na shledanou»(1).
И если мы встречаем на Алханае людей, которые кощунственно срывают цветы, собирая их в увядающие букеты, которые губят еще не умершую березку, чтобы разжечь костер, которые грязными ногами ступают в целебный источник, - то это означает лишь то, что и эти встречи не случайны. Значит, в нас остались еще темные мысли, и мы нечаянно можем совершить запретное действие. Если ночью в стены Вашего домика не будет царапаться доверчивый бурундук, - значит, Вы зря приехали на Алханай, то есть – Вы не знаете, зачем Вы сюда приехали. Не пришло еще Ваше время встречи с Алханаем.
И только на Алханае бывают сны, похожие на странную реальность. Человек, которого я стремилась забыть, сел за наш стол, где дымились горячие бузы. Казалось, кто-то неведомый глубоко изрезал морщинами его лицо. Он сидел напротив, но не видел нас, словно существуя в другом времени. В том времени, в котором мы когда-нибудь встретимся? Или, наоборот, окончательно расстанемся? Сквозь него словно просвечивали стоявшие невдалеке березки, и струился тихий неровный воздух, как от костра, который мы разжигали вечером с сыном.
Я проснулась утром последнего дня, силясь вспомнить сон. Но лишь тонкие струйки воздуха поднимались вверх от нагретой земли, словно всё еще дымились обугленные дрова в нашем костре.
Алханай – это одно из немногих мест на Земле, где никто не сорвет доверчивую ромашку, выросшую прямо у порога дома. Алханай – это загадочный уголок Земли, где не властна цивилизация, где она просто теряет свои права – и не в состоянии противостоять природе. Алханай – это удивительный край, где неведомым образом встречаются друг с другом прошлое и будущее.
-----
(1) До свидания