- Что там случилось? – встревожился Шерлок Холмс.
Мы торопливо поплыли к берегу и, ещё не выйдя из воды, услышали:
- У Шеппардов вчера во время свадебного застолья разразился ужасный скандал. Полковник исчез. Лонгли тоже исчез. Думают, что один из них убил другого.
- Кто тебе рассказал об этом? – спросил Холмс, подплывая ближе и разбрызгивая воду с волос. – Дегар? Он уже пришёл?
- Да, и привёл с собою Чеснэя и полицейского Наркрота. Вы скоро?
- Скоро. Если ты сделаешь милость и отвернёшься, чтобы мы могли выйти из воды.
- Хорошо. Я вас жду в усадьбе, - она повернулась и легко побежала по тропе, а я с удовольствием отметил, что её ноги окрепли и обрели ловкость – теперь никто ни за что не подумал бы, что эта девушка двенадцать лет провела в инвалидной коляске.
- Как же она похорошела! – невольно вырвалось у меня.
Холмс не ответил, озабоченный приведением в порядок своего туалета, только буркнул:
- Вы на собственных брюках стоите, Уотсон. Всегда считал, что любовь – сущий яд для мозга, и раз за разом твёрже убеждаюсь в этом.
Стол к чаю был накрыт в гостиной Сэмплиер-Холла. Кроме уже знакомого мне Пьера Дегара я увидел ещё двоих мужчин и подивился их, если можно так выразиться, бросающейся в глаза противоположности. Уэсли Чеснэй – я узнал его по чёрной повязке на вытекшем глазу – сидел у стола, а Наркрот стоял, упираясь задом в подоконник.
Этот, последний, был бы похож на самого Шерлока Холмса, будь в нём росту побольше, но, увы, он едва дотянул до пяти футов с четвертью. Худой, бледный, с вытянутым постным лицом, глубоко посаженными острыми глазами грязно-зелёного цвета и умным выдающимся лбом, он должен бы был вызывать невольное уважение, но никак не приязнь. Серый костюм сидел на нём безукоризненно, подчёркивая высокую талию и относительно широкие плечи. Я подумал, что субъект этот обладает незаурядной силой и ловкостью, несмотря на низкий рост и худобу.
Позже, познакомившись с его манерой говорить, я нашёл ещё меньше объективных оснований для приязни – он выговаривал слова быстро и отрывисто сквозь сжатые зубы, почти не делая между ними знаков препинания. И всё-таки вопреки всякому здравому смыслу он мне понравился. В нём ощущалась независимость свободной воли, а я очень ценю эту черту в людях, и особенно в полицейских. Забегая вперёд, скажу, что мы с ним доставили друг другу впоследствии довольно много неприятных минут, и всё же расстались добрыми приятелями.
Чеснэй, напротив, должен бы был производить приятное впечатление, даже с повязкой на увечном глазу. У него было добродушное открытое лицо с немного курносым веснушчатым носом и постоянной готовностью к улыбке. Русые волосы были густы и немного вились, поэтому и причёска выглядела не хуже, чем на головах манекенов в витрине лучшего лондонского парикмахера. Одет он был с шиком – правда, с шиком деревенским – в лёгкий бежевый костюм в колониальном стиле и высокие сапоги, сияющие не хуже солнечных бликов на зыби воды. А я не мог отделаться от ощущения, что этот добродушный и даже респектабельный вид – всего лишь маска, под которой таится совершенно неизвестная личина.
Дегара я уже описал выше, и оттого, что теперь я узнал о его связи с Роной, надо сказать, мало что изменилось.
Увидев нас с Холмсом, все трое вразнобой поздоровались, Чеснэй и Дегар привстали, а Наркрот поклонился.
- Добрый вечер, добрый вечер, – небрежно откликнулся Холмс. – Вот, господа, позвольте вам представить нашего с Роной гостя. Доктор Уотсон, из Лондона. Уотсон, это ваши коллеги - доктор Дегар и мистер Чеснэй. А это – сержант Наркрот. Роб Наркрот, из Роффа. Насколько я понимаю, Роб, вы здесь как раз из-за вчерашнего скандала у полковника?
- Да, и я бы отнёсся к этому куда спокойнее, не будь замешан в истории Лонгли.
- А я, между прочим - Доктор Уотсон тому свидетель - предостерегал его от подобного поворота событий, - спокойно сказал Дегар.- Общеизвестно, что он и полковник друг друга терпеть не могут.
- Однако, разрешение на свадьбу он всё-таки дал.
- А как бы он не дал? Клара, слава богу, совершеннолетняя.
- Ну и что же там такого произошло, на свадьбе? – спросил Холмс, усаживаясь за стол и начиная разливать чай – в этом необычном доме всё делалось не так, как принято.
- Меня там не было, - сказал Дегар.
- Зато там был я, и, будьте покойны, впечатлений получил достаточно.
- Вы, Чеснэй? – изумился Холмс – кажется, вполне искренне. - Вы были на свадьбе Клары Шеппард с Говардом Лонгли? Ну, знаете! Это уже отдаёт душевным мазохизмом.
- Господь велел нам прощать свои обиды ближним, - торжественно изрёк фельдшер. – И потом, Лонгли был осуждён, понёс наказание. Ну а в том, что Клара выбрала именно его, а не меня, ни он, ни она не виноваты – сердцу ведь не прикажешь.
- Ладно, Уэс, не отвлекайся на библию, - по-хозяйски одёрнул его Дегар. – Давай о скандале. Что там у них случилось?
- Ну, сначала-то всё было чин чином, - с видимым удовольствием начал рассказывать Чеснэй. – В полдень их обвенчал в церкви преподобный Абинер Хьюз, потом поехали кататься, потом, уже ближе к вечеру, собрались за столом в доме полковника. Гостей было, сами понимаете, ни бог весть сколько, да и те…, - Чеснэй безнадёжно махнул рукой. – В общем, из приличной публики только подружка Клары мисс Оммани, Хьюз с супругой, антиквар Перлинс и я. Когда вечер только начался, полковник и то уже был немного под хмельком, ну а дальше – больше. Начал настаивать, чтобы жених выпил с ним на брудершафт. Лонгли – ни в какую…
- Правильно, - одобрительно сказал Дегар.
- Правильно-то правильно, но только полковника это ужасно задело. Он начал кричать, что не позволит какому-то уголовнику пренебрегать его гостеприимством, что он вообще всегда был против этой «щенячьей» свадьбы – это его собственное выражение, что Клара слишком молода, чтобы выходить замуж, а Лонгли – просто скудоумный идиот, если берёт, не глядя, женщину, которую год не видел. За год, мол, могло случиться всякое.
Этих намёков наш сорвиголова жених, понятно, не выдержал - ну, и кинулся на полковника. Тот – за нож, это уж как водится. Остальные – разнимать. В общем, уже не свадьба, а содом с гоморрой. Лонгли кричит Кларе: «Это неправда! Скажи, что это неправда!» Клара рыдает. «Это неправда», - кричит за неё мисс Оммани, в крики которой никто особенно не верит. Тут я подворачиваюсь Лонгли под горячую руку, он хватает меня за воротник и хрипит мне в лицо: «Скажи мне, только правду: это твоих рук дело?»
- Зачем ему была нужна эта правда? – холодно пожал плечами Холмс. – Просто удивительно, как редко люди говорят то, что на самом деле хотят сказать.
- Целиком к вам присоединяюсь, - сказал Дегар.- Мистер Холмс, бога ради, что вы такое делаете со своими пчёлами, отчего они дают самый ароматный мёд в округе?
- Я просто не позволяю им летать, куда попало, – засмеялся Холмс. – Не даю чрезмерной свободы. Но продолжайте же, Чеснэй, и простите, что мы перебили вас.
- Когда он схватил меня за грудки, – продолжал, чуть улыбаясь, Чеснэй, - я себя крайне глупо почувствовал. А если говорить по совести, даже испугался за свой второй глаз. Но всё–таки кое-как мы его утихомирили, и он сел на своё место. Полковник тоже мало-помалу успокоился, Клара ушла проплакаться к себе, Оммани – с ней, и мы уж думали, что дело так и обойдётся. Как вдруг этот Лонгли снова вскочил, схватил себя за волосы и как закричит, словно полоумный: «Нет! Нет! Этого я вынести не могу! Прочь! Прочь отсюда! Навсегда! Навсегда!», - и опрометью бросился вон – только его и видали.
- Вот тебе и свадьба, - тихо сказала, как и все, внимательно слушавшая до сих пор Рона.
- Да уж какая тут свадьба! Мы все разошлись, кроме забулдыг – приятелей полковника – а наутро оказалось, что и полковник пропал. Сначала Клара думала, что он просто пьяный отсыпается где-то, но после полудня подняла тревогу. Не в его привычках исчезать так надолго. Спит он даже спьяну очень мало – сами знаете, да и к тому же, когда он пьян, он громогласно оповещает об этом весь Мыс.
- Лонгли тоже нигде нет, - сказал Наркрот. – Мне предписано наблюдать за ним первое время после его освобождения, но он исчез, и поэтому я не могу за ним наблюдать.
Я невольно улыбнулся логической выкладке полицейского сержанта, но Холмс кивнул головой абсолютно серьёзно:
- Вы правы, Наркрот. Если Лонгли отсутствует в поле вашего зрения, вы не можете за ним наблюдать. А следовательно, нарушаете должностную инструкцию. Вам просто необходимо как можно скорее найти его. Скажите мне теперь, нуждаетесь ли вы в моей помощи?
- Не на настоящий момент, сэр. Возможно, позже я буду рад её принять, если вы не передумаете, но пока я и сам не исчерпал ещё всех возможностей.
- Позвольте мне спросить, с чего же вы начнёте?
- Думаю, что с лорда Кристофера.
- Лорд Кристофер Лонгли – родной дядя Говарда Лонгли, - для меня пояснил Холмс то, что остальным, видимо, и так было известно. – Он живёт неподалёку, за Карст-Вулидж, это в трёх милях к западу.
Я вспомнил, как уважительно Лонгли отзывался о своём дяде во время нашей беседы в Фулворте.
- Так он влиятельный человек?
- Да, и весьма. Особенно, в нашем захолустье.
- И допустил, чтобы племянник пошёл на каторгу?
Добродушное лицо Чеснэя на какой-то миг вдруг сделалось отталкивающе злым.
- А вы как думали? – почти грубо спросил он, преувеличенно поворачиваясь ко мне, чтобы иметь возможность окинуть презрительным взглядом своего единственного глаза, - будь Лонгли племянником сапожника, сумел бы он отделаться одним годом?
- Ну, раз вы хотите успеть ещё сегодня навестить лорда Кристофера, Наркрот, - сказал, вставая, Дегар, - то вам нужно отправляться к нему, не мешкая. Да и нам с Чеснэем пора. Рона, можно тебя на минуточку?
Это фамильярное обращение, хоть я и был к нему в принципе подготовлен, неожиданно сильно покоробило меня. Я почувствовал на щеках жар прихлынувшего румянца. А Рона с готовностью поднялась, и они с Дегаром вышли, о чём-то тихо переговариваясь, чуть ли не обнявшись. Следом тут же откланялись и Чеснэй с Наркротом. Мы остались с Холмсом одни.
- Вот так, - помолчав, веско проговорил мой друг, и мне не было нужды спрашивать, к чему относятся эти слова.
- То, что было между нами в Лондоне…, - наконец хрипло, давясь словами, начал я. – То есть, я не хочу сказать, что это к чему-то обязывает…
- Кого обязывает? – резко и почти так же зло, как недавно Чеснэй, спросил он. – Её? Или вас? Вы пропали на год, пережёвывая втихомолку свои рефлексии, обрывая лепестки чахлым лондонским ромашкам или посещая всех гадалок подряд. Между прочим, я-то твёрдо знал, что вы рано или поздно припожалуете. Но ей…Ей я ничего не говорил.
- Почему? – с невольным упрёком вырвалось у меня.
- Почему? – ещё злее, ещё страшнее переспросил он. – А вы не догадываетесь? К пятидесяти годам пора бы научиться, если не понимать такие вещи, то хотя бы чувствовать.
- Вы сами мне велели убираться, - удручённо напомнил я.
Он громко, показно, захохотал:
- А вы, дурак, и послушались?
- Холмс! – возмутился я. – Я вас попросил бы!
Словно шлёпнутый по губам, он резко оборвал смех и, когда заговорил, я услышал в его голосе, как бы в противовес этому издевающемуся смеху, глубокую горечь:
- Мы сами куём свои цепи, Уотсон. Сами роем себе ямы. Никто не исключение. Ни вы. Ни я. Ни Рона. Ни даже несчастный Говард Лонгли и пропавший полковник Шеппард. Всё только сами, только сами. Не на кого обижаться. Некого винить. Сами!
В тот момент впервые за вечер мне, честно говоря, показалось, что Холмс под лёгким действием какого-то наркотика.
Я встал, отодвинув стул:
- Пройдусь…
- Можно, я с вами? – неожиданно попросился он.
- Идёмте, если хотите. И если не будете возвращаться к этой теме.
- После одного замечания, - серьёзно сказал он. – О ваших лондонских отношениях Дегар знает.
- Как?! – опешил я.
- Рона рассказала ему.
- Да зачем же?
- Ну, она, очевидно, не разделяет мою точку зрения на излишность правды.
- И после этого… Он что, святой или блаженный?
Холмс остановился и прямо посмотрел мне в глаза:
- Я думаю, что он хитрый, пройдошливый сукин сын, – с совершенно неожиданной резкостью сказал он. – Но это только безотчётное впечатление.
Рот у меня раскрылся сам собой от глубочайшего изумления. Никогда ни в чей адрес не слышал я от Холмса таких слов, тем более без каких бы то ни было оснований. «Он, определённо, принял кокаин сегодня» - подумал я.