Мы были лучшими подругами. Эта связь казалась мне самой неизменной и постоянной вещью в моей жизни. Благодаря этой неоспоримой константе внутри меня были спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.
Когда всё разрушилось, я так и не поняла, кто был прав, а кто виноват. Вполне возможно, что это было неизбежно при том, насколько отличаемся мы друг от друга.
Я не могу простить её. Но и забыть я тоже, увы, не способна. И каждый день уверенно твержу самой себе, что станет всё яснее, проще, лучше... Светлее станет завтра.
Понедельник.
Небо напоминает раздробленное ледяное зеркало. Я смотрю в его осколочную глубину с нелепой надеждой уловить движение заснеженного ангельского крыла.
Навстречу ко мне ежесекундно идут безликие незнакомцы. Им абсолютно неинтересно, что я гнию заживо. Для них совершенно ничего не значит тот факт, что мы ходим по одной земле и дышим одним воздухом. Тот факт, что мы все связаны.
Мне кажется, что моё серде тоже ноет, когда больно моей лучшей подруге. У неё измученное лицо и пустой взгляд. Каждый день я прихожу в частную психиатрическую клинику, чтобы просто удостовериться, что она до сих пор жива. Даже не знаю, как душа просто не покинула её измученное истощённое тело.
На ней всё время смирительная рубашка. Она говорит, что это жутко неудобно.
- Потому, что ты чувствуешь себя беспомощной? - однажды спросила я у неё.
Рассмеявшись, она качнула головой и отвветила:
- Нет. Потому, что руки затекают.
В этом была вся она. Моя несчастная больная подруга. Сумасшедшая. Уродливая. Умирающая. Одинокая. Обречённая. Исчезающая, подобно жемчужно-белому туману с приходом радужного рассвета.
Каждый раз, когда я вхожу в её палату, мои глаза безмолвно просят прощения за то, что я бессильна помочь ей. Она всё понимает и только нежно и вымученно улыбается мне самыми уголками своих бледных истерзанных губ. О самом болезненном для наших родных друг другу сердец мы обычно не говорим.
Сегодня я, разумеется, тоже иду её навестить. Наши встречи давно утратили свою особенность вместе с нетерением и ожиданием увидеть близкого человека. Я прихожу каждый день. У нас нет времени на тоску друг по другу.
За это мне тоже хочется сказать ей "прости", но моё желание не выдаёт даже губительная откровенность глаз.
- Спасибо, - сдержанно благодарю охранника, открывшего перед мной гигантскую металлическую дверь. Уже сквозь крошечное пластиковое окошко я заметила её неподвижно лежащей на полу. Когда же последняя непреодолимая для неё, пленницы, преграда исчезла, я немедленно приближаюсь к её тонкой застывшей фигуре.
- Привет, - говорит она, чуть дрогнув губами в слабой полуулыбке.
- Почему ты на полу? - растерянно спрашиваю я. - Если с тобой плохо обращаются, ты скажи...
- Нет же, - хихикнув, перебивает она меня, - всё в порядке. Они напротив настойчиво пытаются положить меня на кровать, но я оттуда намеренно падаю, как только они уходят.
Я удивлённо моргаю, видимо, это кажется ей смешным, потому как глупое хихиканье возобновляется.
- Зачем? - наконец, смятённо произношу я.
- Мне нравится лежать на полу, - слабо тряхнув плечами, надёжно стянутыми смирительной рубашкой, спокойно отвечает она. - Так гораздо удобнее думать и даже мечтать.
Мечтать. Неужели в этом месте такое возможно?..
- Думаю, даже смерть не способна сотворить из меня циника, - уверенно заявляет она. - Я всегда буду кататься на крылатых розовых пони вокруг заоблачного пряничного замка...
Я не удерживаюсь от лёгкой, как крылья бабочки, улыбки. Мне с ней так просто. Мне с ней так хорошо.
- Что стоишь? - внезапно интересуется она. - Можешь прилечь.
- Забавно звучит, - честно признаюсь я, но спустя пару секунд озадаченности всё-таки устраиваюсь рядом с моей безумной подругой.
Некоторое время мы молчим, изучая трещины на потолке, напоминающие причудливые морозные узоры.
- Вон те очертания похожи на кролика, - неожиданно восклицает она и дёргается, видимо, забыв о смирительной рубашке и попытавшись вытянуть руку вверх. Я поворачиваю голову и смотрю на её по-настоящему счастливую улыбку. - Эй, - недовольно поджав губы, - ты не туда смотришь!
Я усмехаюсь и послушно перевожу взгляд на невзрачный потолок, грязно-серый, опадающий хлопьями штукатурки. Я не вижу там ни одного кролика, она, думаю, тоже, но мне так спокойно и тепло сейчас, что я решаю принять участие в этой милой игре.
- По-моему, больше похоже на пони, - с нарочитой серьёзностью произношу я.
Она сначала хмурится, а потом вдруг заливается смехом.
- Глупая! - кричит, пытаясь сдвинуться и пихнуть меня, но скованность позволяет ей лишь тяжело извиваться и неторопливо ползти. - Ты разве не знаешь, что все пони розовые?!
Я притворно ужасаюсь своей недогадливости, а после ласково улыбаюсь, всматриваясь в её возмущённое совсем ещё детское лицо.
Интересно, она из тех людей, что никогда не унывают, и просто шутит со мной? Или она действительно настолько безумна, и все её слова не более, чем бессмысленный бред?..
Как так получилось, что она одновременно первая и последняя, у кого следует это спросить?
- В этой комнате совсем нет окон, - внезапно каким-то тихим и надломленным голосом произносит она. - Ни одного даже самого крошечного окошка. Я была бы искренне рада даже такому. В него обязательно был бы виден край голубого неба. А ещё воздух... Боже, как же я скучаю по свежести!..
- А я по твоему силуэту на фоне цветущей весны, - помимо воли вырывается у меня. Надеюсь, что эти слова не слишком её расстроют.
Как ни странно, но единственная эмоция, появившаяся на её лице, - это неудомение.
- О... Уже весна?.. - немного потерянно спрашивает она и стекленеет глазами, так и не дождавшись ответа.
Я ещё около минуты смотрю ей в лицо, отчаянно пытаясь отпечатать его черты у себя в истерзанной памяти. Потом вздыхаю и поднимаюсь с пыльного холодного пола. На сегодня наша встреча закончена. Всякий раз, когда её взгляд становился пустым, бесполезно что-либо говорить или делать в попытке привлечь её безнадёжно утраченное внимание. В такие моменты она полностью уходит в себя и вряд ли как-нибудь отреагирует даже на появление её столь обожаемых пони цвета самой розовой жевательной резинки.
- Я приду завтра, - прежде, чем отвернуться, тихо говорю я.
Домой я, как обычно, возвращаюсь в разбитых чувствах. Мне требуется несколько часов, чтобы окончательно прийти в себя. Наверное, было бы куда разумнее оставить все эти постоянные визиты, начать новую жизнь с чистого листа, заставить себя забыть свою уже бывшую лучшую подругу. Ничто уже не будет прежним.
Но я не могу убедить себя в том, что она бывшая. Я по-прежнему люблю её, но мне невыносима мысль о том, что теперь я близка не с ней, а с её безумием.
И как, в конце концов, вообще можно забыть кого-то дорогого сердцу? Даже притвориться, что ты забыл, невозможно. Достаточно одного только преступного желания , чтобы осознать, что человек этот на самом деле ничего для тебя не значит.
Я не хочу её забывать. Я хочу её освободить. Я хочу её вылечить. До смерти. До боли. До удушья. До исступления. До безумия.
Но я никогда никому не скажу об этом. Пусть все винят мои милосердие и сердобольность. Пусть видят во мне благородную и сострадательную добрую самаритянку. Мне всё равно. Если я признаюсь вслух в необходимости быть с моей подругой рядом, то непременно последую её примеру и сойду с ума.
Врочем, я никогда не спрашивала её. Вдруг безумцы куда счастливее обычных нормальных людей?..
Вдруг безумцы вовсе не безумцы?
Я лежу на кровати в своей небольшой, но уютной квартире и смотрю в безупречный белый потолок. Самый безжизненный белый цвет. Самый безжизненный потолок на свете. Самый безжизненный свет, от него отражённый.
Думаю, что никогда не забуду, как вместе мы придавали форму аляповатым очертаниям на больничном потолке, будто воздушным облакам сегодняшнего, подобного истрескавшейся штукатурке, разорванного в клочья поднебесья.
Вторник.
- Ты будешь плакать, когда я умру?
До этого я задумчиво перебирала её волосы, но, услышав неприятный вопрос, произнесённый с пугающе холодным безразличием, отвлекаюсь от своего малозначительного занятия и стараюсь поймать её взгляд.
- Посмотри на меня, - смирившись с тщетностью своих попыток, резко велю и немедленно удостаиваюсь пустого скучающего взора. - Я очень часто плачу по тебе живой, потому как разделяю твоё несчастье. Я считаю, что мёртвые куда счастливее нас, потому как отправляются в новый лучший мир. Поэтому я честно постараюсь не проронить ни единой слезы, но сразу предупреждаю, что у меня вряд ли это получится.
Во время моего монолога она не сводит с меня пристального изучающего взгляда. Когда я замолкаю, она с сомнением качает головой.
- С чего ты взяла, что новый мир - обязательно лучший?
- Странный вопрос для самого большого из всех известных мне оптимистов, - слегка улыбнувшись, замечаю я.
- Странный, но не риторический, - справедливо сообщает она.
- Это только надежда, - тряхнув плечами, отвечаю я.
- Надежда... Она пытает нас ожиданием, пока ей на смену не приходят разочарование и безнадёга, что из жалости нас добивают.
Я с удивлением смотрю ей в глаза. Они такие холодные и тёмные, что меня даже дрожь пробирает.
- Скажи, ты смогла бы меня убить?.. - сглотнув, неожиданно даже для самой себя задаю я мучительно страшный вопрос.
- О чём ты говоришь?.. - она невесело усмехается. - Я даже себя убить не способна. Я теперь ничто. Радуйся. На моём фоне ты можешь сойти за счастливую.
За такие слова мне хочется накричать на неё. От злости, но вызванной не обидой, а страхом.
Но я не успеваю даже рта открыть, как её взгляд вновь заволакивает непроницаемая мгла.
- Я приду завтра.
Глотая бессильные слёзы, я буквально выбегаю прочь из клиники и несусь по залитой каким-то искусственным тусклым солнцем улице. Я задыхаюсь, но не от бега и слёз, а от ледяной перчатки отчаянья, впившейся в моём несчастное хрупкое сердце.
Если оно разобьётся... Если оно разобьётся ещё хотя бы раз, то уже безнадёжно и навсегда.
Только оказавшись в квартире, я, наконец, останавливаюсь. Прислонившись к холодному металлу двери, я медленно сползаю по нему вниз, обхватываю дрожащими руками колени и утыкаюсь в них мокрым от непрошенных слёз лицом. Я сломлена. Мне очень, очень плохо.
Не знаю, сколько времени я так просидела, плотно зажмурившись и обхватив себя руками, но, когда я, наконец, вскидываюсь и распахиваю глаза, прихожая комната утопает в густых синих сумерках.
Я с трудом поднимаюсь и иду в гостиную. Там я открываю окно и долго смотрю на закатное небо сквозь чёрные прутья решётки. На такую жертву пришлось пойти, чтобы заполучить эту приличную квартиру на первом этаже, где был так велик риск, что через ничем не защищённое окно однажды проникнет грабитель.
Ночь мерцает мягким оранжевым светом уличных фонарей. Их всполохи часто выхватывают из темноты случайных прохожих. Мне хочется помахать кому-то из этих вечных незнакомцев рукой, но я не решаюсь. И в тот самый момент, когда печаль привычно касается моего сердца, кто-то выступает из густой тени и, замерев, медленно поднимает руку в знак приветствия.
Дрожь пробегается по всему моему телу. И мне так хочется сказать, что это только волнение. Но правда в том, что это страх - липкий, животный, оцепенелый.
Свет фонаря падает на незнакомца так, что я не могу видеть его лица, и это радует меня почти до одури, но я не могу понять почему.
Неожиданно за спиной у непонятного человека я улавливаю движение. А после всё происходит так быстро, что я не успеваю даже вздрогнуть от неожиданности. Ещё одна фигура мелькает в поле зрения и принимается душить первую.
- О господи, - вырывается у меня и я немедленно зажимаю себе рот ладонью, до обморочного головокружения боясь, что убийца за окном услышит меня.
Кроме собственного липкого ужаса есть ещё и неизвестно откуда возникшая чужая пронзительная боль. Она заставляет меня броситься прочь из гостиной в коридор, вцепиться в телефонную трубку и с третьего раза всё-таки набрать бешено трясущейся рукой злополучный номер полицейского участка.
- Алло?
- Здравствуйте, я звоню, чтобы заявить об уличном нападении, - на одном дыхании произношу я и немедленно называю адрес.
А дальше происходит то, чего в такой ситуации любой нормальный человек и я в том числе ожидает меньше всего.
Ответом мне служит злой издевательский смех.
- Что?.. - выдыхаю я, понимая, что спина от страха покрывается ледяным потом. - Что происходит?.. Почему вы смеётесь?
- Вы там больше не живёте, - весело сообщает голос. - Спасибо за звонок. До свиданья.
Резкие короткие гудки. Трубка выпадает из ослабевших пальцев. Однако я всё же нахожу в себе жалкие остатки сил, чтобы вернуться в гостиную. Там я осторожно подхожу к окну и поражённо замираю.
По тротуару, приплясывая, идёт маленькая девочка и тянет за собой крошечную старушонку. В нескольких метрах от них остановилось лимонно-жёлтое такси, из которого сначала бодро выскакивает приземистый лысый мужчина, а после медленно и флегматично буквально вытекает его надменная спутница, на двадцатисантиметровой шпильке, сияющая бриллиантами, с высокой гладкой причёской и брезгливо искривленными губами.
Оба - и преступник, и жертва - бесследно пропали.
- Что здесь происходит?.. - повторяю обескураженно.
Среда.
Всю ночь я не могу заснуть, изнемогая от беспокойства и страха. Произошедшее вечером неотвратимо становится моей навязчивой идеей.
- Кажется, я страдаю паранойей, - не удержавшись, признаюсь я во время нашей очередной встречи.
- О, - сегодня она особенно неразговорчива.
- Вчера произошло кое-что странное, но, бесчисленное количество раз проанализировав ситуацию, я начинаю думать, что странная на самом деле в ней только я, - нахмурившись, объясняю и вкратце посвящаю её в события вчерашнего вечера.
- О, - вновь также неэмоционально произносит она, но, благо, продолжает, будто бы почувствовав нарастающее внутри меня негодавание. - Ты точно не ошиблась номером, когда звонила в полицию? Ты сказала, что у тебя руки дрожали.
Мне кажется, что кто-то резко и отрезвляюще ударил меня по лицу. Только что всё встало на свои места.
- Выходит, я ошиблась и это, вполне возможно, послужило причиной смерти невинного человека?.. - шепчу я шокированно.
- Может, над тобой посмеялись не только по телефону? - хмыкает она. - Вдруг какие-то пьяные или обколотые придурки увидели смотрящую в окно девушку и решили над ней зло подшутить? Вот и разыграли на твоих глазах эту кошмарную сценку. Согласись, это куда более похоже на правду, чем то, что на светлой улице в жилом районе ещё до полноправного наступления ночи непонятный субъект сначала тебя поприветствовал, а после тихо, без лишнего сопротивления и криков был задушен вторым непонятным субъектом.
Я смотрю на неё одновременно с недоверием и благодарностью.
- Ты моя спасительница, - мягко улыбнувшись, сообщаю ей я. - Всю ночь меня мучила нервная бессонница, а ты успокоила меня всего несколькими простыми логичными фразами. Спасибо тебе. Правда, спасибо.
- Забудь, - отмахнувшись, небрежно бросает она. - Просто проникать в суть вещей - это, наверное, самое увлекательное занятие в этих стенах.
Меня вновь мучает чувство стыда, как и всегда, когда неполноценность моей подруги становится особенно явной.
- Тебе никуда не нужно идти? А то я сегодня слишком долго пребываю в рассудке... - обращается она ко мне с горькой усмешкой.
- Нет, у меня сейчас отпуск, поэтому времени достаточно, чтобы остаться с тобой.
- Навсегда? - продолжает она моё предложение и снова улыбается, но на этот раз криво и злобно. - Ненавижу это место...
- Хорошо там, где нас нет, - вздохнув, замечаю я.
- Ненавижу эту фразу, - гневно шипит она. - Утешение для презренных неудачников.
- Это вопрос веры...
- Тебе не кажется как минимум бессмысленным и нелепым верить в очевидную ложь?
- Мне кажется, что ты сегодня зла на весь мир.
- Нет, - прищурившись, резко возражает она. - Только на тебя.
Растерявшись, я слишком долго ищу ответную реплику. Когда же слова уже готовы сорваться с моих губ, я понимаю, что глаза её вновь холодны и мертвы.
Сказав стандартную фразу, которую я не чувствую, а она не слышит, я ухожу. Вернувшись домой, я, несмотря на недавно восстановившееся спокойствие, ощущаю слабое покалывание уже минувшей, но ещё не забытой паники.
Сходив на кухню и осушив целый стакан ледяной воды, я прохожу в гостиную и замираю в паре шагов от дивана. Глаза мои испуганно расширяются при виде лежащей на нём большой мягкой игрушки. Это пони цвета самой розовой жевательной резинки.
Очень медленно и осторожно я отступаю назад, нащупываю на каминной полке увесистую статуэтку и вместе с ней, сдавленно дыша, обследую дом. Никого.
Вернувшись в гостиную, я не выдерживаю и кричу от ужаса и отчаянья. Розовый пони исчез.
Пятница.
- Розовые пони имеют принеприятную привычку растаивать в воздухе в самый ненужный момент, - абсолютно серьёзно сообщает мне она, когда мы в очередной раз лежим на истёртом каменном полу.
- Ты ведь шутишь, да? - не удержавшись, напрямик спрашиваю я.
- Может быть, - довольно улыбаясь, уклончиво произносит она.
- Ненавижу тебя, - хихикаю я. - Твою подругу мучают галлюцинации, а ты над ней издеваешься...
- Наверное, у тебя неделя такая. Над тобой смеются по телефону, тебя разыгрывают на улице за окном, лучшая подруга потешается над твоей умственной нестабильностью... Жди продолжения.
"Или же ты просто радуешься тому, что я становлюсь такой же сумасшедшей, как и ты", - неожиданно думаю я и ужасаюсь собственной мысли.
- Кстати, пони был довольно милым, - стараясь отвлечься, замечаю я. - Розовый-розовый.
- Как и все пони, - посмотрев на меня скептически, напоминает она. - Он просто обязан быть розовым.
- И крылатым? - подмигиваю я.
- И в блёстках, - уверенно кивнув, с видом знатока добавляет она.
Прыснув, я легонько толкаю её в плечо.
- Обожаю тебя, - растянув губы в широкой открытой улыбке, выпаливаю я. - А ты меня? - добавляю, прищурившись.
- Может быть, - повторяет она, и в следующий момент дико смеётся, когда я с сияющими радостью глазами начинаю её неистово щекотать. - Прекрати! Это нечестно!.. Нельзя щекотать людей в смирительных рубашках!!!
Мы заливисто беззаботно смеёмся, как будто по-настоящему счастливы. Может быть, думаю я, так и есть в нашем собственном утопическом мире.
Только ночью перед самым сном я вспоминаю это событие и неожиданно понимаю, что оно насквозь пронизано горечью и тоской.
Суббота.
Ранним утром перед тем, как идти в психиатрическую лечебницу, я решаю немного прибраться в кладовой. Окружённая десятками пыльных картонных коробок, я сижу на полу и неторопливо, даже с некоторым интересом перебираю и рассматриваю их содержимое.
Одна из коробок вскоре привлекает моё внимание. Она не такая, как остальные, потому что металлическая, самая небольшая в размерах и с изящным серебристым орнаментом на поверхности крышки. Я открываю её немного непослушными пальцами. Такое ощущение, будто я знаю, что там, и это заставляет меня волноваться.
Внутри лежат письма. Несколько мятых белоснежных конвертов, на каждом из которых есть мой адрес, выведенный аккуратным каллиграфическим почерком.
Теперь волнение естественно и полноправно завладевает всем моим существом. Осторожно и даже как-то трепетно я открываю первый конверт и извлекаю оттуда небольшой лист бумаги, весь испещрённый всё тем же идеальным почерком.
"Такой почерк непременно должен быть у человека, которого я полюблю всем сердцем", - внезапно думаю я и чувствую, как неоправданная одинокая слеза скользит вниз по щеке.
Я утираю её дрожащей рукой, а сердце тем временем исступлённо бьётся в груди.
Любимая,
я пишу тебе с ненавязчивой улыбкой на устах. Ты вдохновляешь меня на стихи, которых не будет ни в этом, ни в любом другом письме, но которые я обязательно прочту тебе вслух, чтобы передать хотя бы часть тех чувств, что меня переполняют. Часть моей безграничной любви.
Ты всё время обещаешь посвятить мне стихотворение. Я знаю, что ты хороший поэт, потому меня немного обижает, что мне не написано тобой даже пары чувственных строк. Или ты скрываешь их от меня?..
Ты говоришь, что выражаешь свою любовь иначе. Но как?.. Тем, что позволяешь мне писать тебе романтические письма, которые ты жестоко оставляешь безответными?
Вдруг и моё чувство к тебе такое же? Вдруг?..
Если ты не любишь меня, то я самый одинокий человек на планете.
Страдание неотъемлимо от человеческой жизни. Из этого становится ясно, что просто быть тяжело. Быть одиноким - ещё тяжелее.
Обещай мне, что убьёшь меня прежде, чем оставишь. Умоляю. Я знаю, что слишком много прошу. Если ты не способна, то вместо того, чтобы сказать, что не любишь меня и бросаешь, вложи мне нож в руку и улыбнись.
Я всё пойму. Я всё прощу. И ты меня правда больше никогда не увидишь.
На этом прощаюсь, навеки твой.
Письмо бешено тряслось в моих руках и было почти полностью мокрым от слёз. Я понимаю, что захлёбываюсь ими, и тщетно пытаюсь восстановить сорванное дыхание. Через некоторое время, так до конца и не успокоившись, я хватаюсь за следующий конверт, разрываясь между потребностью впиться в него поцелуем и желанием разорвать его на куски.
Не сделав ни того, ни другого, я извлекаю оттуда письмо, разворачиваю его и жадно принимаюсь читать.
Любимая,
ты говоришь, что вся эта затея с рукописными посланиями, а так же моя манера излагать свои мысли смешны и убоги. Извини за это.
Я знаю, что ты не веришь в мою любовь. Знаю, что ты очень умна, практична и осторожна, потому постоянно ожидаешь от всего подвоха. Ты подозрительна и потому практически уверена в моём скором предательстве.
Да я лучше дышать перестану, чем причиню тебе боль!..
Ты усмехаешься и говоришь, что я в любом случае не смогу этого сделать, но не потому, что не способен по определению, а лишь по той единственной причине, что не имею власть над твоим сердцем.
Ты лжёшь. Ты не можешь ничего не почувствовать, если я тебя предам.
Ты говоришь, что почувствую я, а не ты. И мне немного страшно становится от этих слов. Я вспоминаю их постоянно. Прочитай это послание, пожалуйста, и в ответном или при встрече скажи, что пошутила.
Скажешь?..
Я немного обескуражен тематикой этого письма. Наверное, мне просто следует быть ещё более нежным и доверительным с тобой, чтобы помочь тебе поверить в любовь.
Давай, не в мою?..
Давай, не в твою?..
Давай, в нашу?.. Поверим? Вместе?
Давай?..
Твой.
Мои ладони конвульсивно сжимаются, комкая второе письмо, явившееся настоящей пыткой. Я не могу понять, почему же мне так больно. Я не могу вспомнить, кто такой этот загадочный человек, пишущий мне такие сентиментальные любовные письма. Но тем не менее чтение их и боль неотрывно связаны друг с другом.
Третье письмо совершенно отличается от двух предыдущих и заставляет меня исступлённо и отчаянно хватать ртом воздух.
Боже... боже... боже... ПРОСТИ МЕНЯ! Если ты попытаешься, может, у тебя получится... я готов ждать... сколько угодно... Если ты сможешь, я обещаю, я клянусь, что ты не пожалеешь... Я СДЕЛАЮ ВСЁ, ЧТОБЫ ТЫ БЫЛА СЧАСТЛИВА! Я не повторю совершённой ошибки. Ты даже не представляешь, насколько я ощущаю себя виноватым, насколько мне больно и стыдно за то, как я с тобой поступил...
ОНА НИЧЕГО ДЛЯ МЕНЯ НЕ ЗНАЧИТ. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, Я УБЬЮ ЕЁ.
Если хочешь, я убью себя.
Только скажи. Умоляю, ответь. Не молчи. Не избегай. Не сжигай мои письма, потому что, если ты ко мне всё же не вернёшься, я буду с тобой хотя бы сквозь них!..
Я знаю, что тебе плевать на мои желания и чувства. Я знаю, что это равнодушие я заслужил.
Ты только ответь, пожалуйста, есть ли у меня хотя бы крошечный шанс хоть когда-нибудь заслужить твоё прощение?..
И быть с тобой?..
Я помню, что ты сказала мне перед тем, как я предал тебя. Ты сказала, что согласна. Я тогда не понял, я был пьян и глуп, а после твоих слов стал ещё и зол, потому как мне показалось, что ты снова издеваешься надо мной.
Теперь всё прояснилось.
Ты согласилась поверить в НАШУ ЛЮБОВЬ.
А Я ТЕБЯ ПРЕДАЛ.
(Несколько сотен раз мелко написанное слово "прости".)
Несмотря ни на что всё ещё твой.
Это последнее. Больше писем нет. Я не помню, может, остальные я потеряла, выбросила или сожгла. Это неважно. Достаточно и этих трёх, чтобы воссоздать прекрасную, но печальную историю о любви.
Если бы кто-то рассказал мне её, я бы не поверила. Если бы я увидела своё прошлое со стороны, то даже тогда не поверила бы. Даже писем было недостаточно для безоговорочной веры. Без воспоминаний ничего этого не должно для меня существовать.
Но я верю. Верю. Верю.
Я не слышу, не вижу, не помню. Я ЧУВСТВУЮ.
Я верю в нашу любовь.
Резко зажмурившись, я молюсь про себя, а после распахиваю глаза, но всё равно вижу эти ужасные письма. Почему у них нет такой же особенности растаивать, как у розовых пони?..
Я вспоминаю о своей лучшей подруге. Может, она ждёт меня. Может, она знает хоть что-нибудь о том, кто так сильно любил, а после предал меня.
Был ли он прощён?..
Его нет рядом, потому, скорее всего, нет.
Как его звали? Как он выглядел? Что я чувствовала к нему? А что чувствую сейчас?.. К безымянному безликому призраку?
Обо всём этом я думаю, когда судорожно пытаюсь поймать такси. Наконец, мне это удаётся и я падаю на переднее сидение рядом с водителем. Но до того, как такси трогается с места, в салон неожиданно проникают ещё двое.
- Эй, тут уже кто-то есть, - сконфуженно замечает девушка.
- Ничего страшного, - нагло заявляет её спутник. - Нам по пути.
- Откуда вы знаете, куда я еду? - настораживаюсь я.
- Вы же только что сказали, - отвечает почему-то водитель и заводит мотор.
- Вот и чудненько, - отвратительно тянет парень и вдруг наваливается на свою подружку и принимается яростно её целовать.
Всё это мне отлично видно в зеркальце над приборной доской. Зрелище крайне противное, но я почему-то не могу оторвать от него глаз.
Вскоре мелькает странная почти сразу сгинувшая мысль, что представление было разыграно специально для меня.
Когда отражение в зеркале резко сменяется, я сначала теряюсь, не до конца осознавая происходящее. Но мне требуется всего пара секунд, чтобы разглядеть всю ту же пару, но увлечённую уже отнюдь не поцелуем. С искажённым ненавистью лицом девушка душит своего возлюбленного, яростно вцепившись длинными острыми ногтями в его тонкую беззащитную шею. Юноша неподвижен, его лицо окаменело, а глаза так же пусты и безжизненны, как глаза моей лучшей подруги в бессознательном состоянии.
- Нет! - выкрикиваю я и резко оборачиваясь.
На заднем сидении пусто.
- Где они? - резко выпаливаю я, безумными глазами воззрившись на водителя.
- О ком вы говорите, мисс? - нахмурившись, интересуется он.
- О парне и девушке, что сели в такси сразу после меня, - терпеливо поясняю я и немедленно удостаиваюсь подозрительного взгляда.
- С вами всё в порядке, мисс? Кроме вас в это такси никто не садился.
Когда я захожу в её палату, она впервые за долгое время стоит на ногах, тяжело привалившись к стене.
- Эй, - зовёт с обнадёженным взглядом, - не найдётся сигареты?..
Я пытаюсь вспомнить, курила ли она раньше, но не могу.
Я пытаюсь вспомнить, курю ли я, но не могу.
Роюсь какое-то время в сумочке, но так и не нахожу там ни сигарет, ни зажигалки. Беспомощно развожу руками:
- Увы.
- Какая жалость, - разочарованно тянет она. - И тоска.
Её голос чем-то похож на голос того парня из такси, которого на самом деле там не было.
- Со мной творятся странные вещи, - не выдержав, признаюсь я. - Меня мучают зрительные и слуховые галлюцинации, при чём такие реальные, что в них невозможно усомниться. К тому же появились какие-то странные письма от незнакомого мне человека, которые так и не исчезли.
- Может, они исчезают прямо сейчас, пока ты здесь, - желчно усмехнувшись, предполагает она.
- Мне всё равно! - неожиданно кричу я и обхватываю себя за плечи. - Я схожу с ума, понимаешь?! Ты должна мне помочь!..
- Попросил безумец безумца... - уныло бормочет она.
- Прекрати, - прошу я. - Скажи, что ты знаешь о моём последнем молодом человеке?..
- Это о котором? - усмехается она. - Я здесь уже давно, если ты забыла.
Если ты забыла. Если ты забыла.
Если я забыла.
- С тех пор, как ты здесь, у меня не прибавилось новых знакомых, - удручённо сообщаю я.
- О, - роняет она, - как печально.
- Ты не ответила на мой вопрос, - напоминаю ей я.
- Он кажется мне смешным и глупым. Я на такие вопросы не отвечаю.
- Послушай...
- По-твоему, я могу знать о твоём парне больше, чем ты?
- Скажи мне всё, что ты знаешь. Неважно, что. Даже просто его имя.
Несколько секунд она только недоверчиво на меня смотрит, а потом начинает громко смеяться.
- Это не шутка! - воплю я, но она не обращает внимания.
Вместе со смехом жизнь стремительно покидает её глаза. Перед тем, как застыть, она что-то неуловимо шепчет. Я читаю по губам, но осознание этих слов приводит меня в такой первобытный ужас, что я немедленно забываю о них хотя бы затем, чтобы не обезуметь на месте.
- Я приду завтра... - вновь обхватив себя руками, словно от холода, сдавленно произношу я.
Воскресенье.
- Поздравляю с днём рожденья, любимая! Это тебе, подарок, - счастливо улыбаясь, ты демонстрируешь мне перетянутую атласными лентами большую коробку.
- Не слишком тяжёлая, - взяв её в руки, немедленно отмечаю я. - Что там?
- Посмотри, - озорно сверкая глазами, советуешь ты.
- Хорошо, - влюблённо глядя на тебя из-под полуопущенных ресниц, соглашаюсь я, и мы вместе идём в мою комнату.
Там мы садимся на кровать, я кладу между нами твой подарок и сначала невесомо скольжу пальцами по пышному ленточному банту.
- Ну же, - торопишь ты меня так, будто это твой праздник, твой подарок и это ты сгораешь от нетерпения и любопытства. - Открывай скорее!
- Ещё немного - и я начну думать, что ты тоже не знаешь, что там, - хихикаю я.
- Дурочка, - нежно говоришь ты и накрываешь мою ладонь своей. Вместе мы тянем за ленту, легко распускающую бант и струящуюся вдоль наших рук.
Чуть подрагивающими от волнения пальцами я трепетно поднимаю картонную крышку и вижу большую мягкую игрушку. Пони. Розовый. Крылатый. В блёстках.
Я просыпаюсь с криком и долго ещё не могу прийти в себя и хотя бы отдышаться. Кошмар был таким реальным, что пережитый в его конце и одновременно кульминации страх до сих пор ощутим.
Медленно, но верно я подбираюсь к твёрдой уверенности в том, что пони - самые страшные звери на свете.
Думаю, ей это заявление показалось бы забавным. Она бы оценила. Она же сумасшедшая.
Может ли безумие быть заразным?..
- Также, как и любовь, - отвечает мне бесплотный голос, и я рыдаю в голос, узнавая его обладателя.
Вскочив с кровати, я иду в предрассветной дымке за мерцающими звёздами-путеводителями. Они приводят меня к знакомой до дрожи двери. Сломанными окровавленными пальцами я скольжу по пластиковому окошку. Со скрипом тяжёлая металлическая дверь открывается внутрь, и через неё я прохожу в неизвестную комнату, каким-то образом оказавшуюся внутри моей квартиры.
На кровати в любовном объятии слились двое. Их тела красивы и безупречны, но в той примитивной животной страсти, которой они придаются, слово "любовь" - олицетворение пустого бесчувственного красноречия.
Это ты, мой любимый. Ты тот, кто писал мне те письма. Ты тот, кто предал меня, изменив мне с моей лучшей подругой.
В порыве не то отчаянья, не то ненависти я бросаюсь вперёд, но прохожу сквозь кровать и переплетённых на ней двух обнажённых тел. Смешавшись, картина неожиданно разрывается, потемневшие очертания расплываются и превращаются в безобразное белое полотно, неумолимо напоминающее больничный потолок в её палате.
- Предательница... - цежу сквозь плотно сжатые зубы. - Ненавижу тебя!..
И не могу понять, кому было адресовано яркое чувство: ей или тебе.
Я бегу в пустоте, пока не оказываюсь на улице, но даже там я не останавливаюсь, устремляясь вперёд по направлению к психиатрической клинике.
В твою палату я врываюсь, тяжело дыша и обливаясь слезами.
- Что ты здесь делаешь?! - выпаливаю, вжимаясь в холодную стену. - Что, чёрт возьми, ты здесь делаешь?! ПОЧЕМУ ТЫ ЗДЕСЬ?!!
Я не помню. Мне страшно. Страшно.
Она смотрит на меня снисходительно, а я падаю на колени и неожиданно вспоминаю вопрос, который она задала мне вчера перед тем, как провалиться в свой вязкий лишённый осмысленности кошмар.
- Нет... Нет!.. Нет, я не помню, как выглядит небо!..
Теперь она смотрит на меня торжествующе.
- Вот твоё небо, - говорит и поднимает голову вверх.
Всё бешено вращается и плывёт у меня перед глазами.
- Какого это было? - шепчет мне на ухо её ненавистный голос. - Душить его собственными руками?.. Постой, не отвечай... Мне всё равно. Это уж точно было не так хорошо, как наслаждаться его телом. Спорим, с тобой он и вполовину не был таким развратным и страстным, как со мной?..
В голове беспорядочно бьётся одна-единственная исступлённая мысль. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
- Сейчас в твоих глазах ещё меньше понимания, чем в моих, когда мой разум гаснет, - насмешливо замечает она. - Неужели не помнишь?.. Вспоминай же, как своими руками убила самого близкого тебе человека!..
И я вспоминаю.
- Любимая, я...
Ты тянешься ко мне, но я отстраняюсь.
- Я позвала тебя к себе не за тем, чтобы придаться любовным утехам, - сардонически замечаю.
Ты краснеешь, отводишь глаза и выдавливаешь:
- Извини.
- Это ты за что извиняешься, любимый?.. За то, что неправильно интерпретировал моё приглашение, или за то, что спал с моей лучшей подругой, м?..
Вздрогнув, ты смотришь на меня больными глазами, полными немой мольбы.
- Жалкий... - с отвращением тяну я. - Как тебе только удалось её соблазнить?.. Раньше она казалась мне разборчивее...
- Любимая...
- Прекрати скулить и хоть раз заговори, как мужчина, - резко перебиваю я. - Скажи, чёрт возьми, что я не надевала на тебя пояс верности, что мы никто друг для друга, что ты мне ничем не обязан, что женщины любят ушами, потому ты говорил мне приятные вещи, не придавая им истинного значения... Скажи, что хочешь остаться со мной, потому что я лучшая, что было в твоей убогой жизни, а с этой сучкой ты развлёкся потому, что я достала тебя своим неоправданным высокомерием, своей бунтующей требовательностью, своим ледяным равнодушием. Скажи, что тебе необходимо было разнообразие, чтобы освежить наши посредственные отношения. Скажи, что это было не по любви, а из интереса. Скажи, что в сердце я у тебя единственная. Но признайся также, что это было осознанно, добровольно, желанно, а ещё, чёрт возьми, не в последний раз!.. Скажи всё это, пожалуйста, прямо здесь и сейчас, - и, клянусь, я прощу тебя! И буду с тобой! И соберу по кускам своё разбитое сердце! И вновь поверю в нашу проклятую любовь!..
Мои глаза жгут бессильные предательские слёзы, но они вызваны скорее яростью, чем болью.
Мы оба знаем, что ты всего этого никогда мне не скажешь.
- Я не могу, - слабо произносишь ты, подтверждая мои горькие мысли. - Я правда не могу. Это всё не так. Я не хотел, чтобы это произошло... Это было случайно, глупо, по причине помутнения рассудка яростью и алкоголем... Я не говорю, что я прав, что я не виноват... А ещё... Ещё я не собираюсь поступать так снова... Никогда-никогда...
- Пре-кра-ти ску-лить!.. - повторяю я свой приказ с такой ненавистью, что ты немедленно замолкаешь и затравленно на меня смотришь.
Меня трясёт от злости. Я вцепляюсь в твою шею, заставив тебя вскрикнуть от неожиданности и боли.
- Я ненавижу тебя! - кричу от собственной бепомощности. - Я хочу, чтобы ты умер! Я хочу убить тебя! Я ненавижу тебя!.. Ты разбил мне сердце! Как ты мог сотворить такое и продолжить жить?! Что мне теперь делать с этими уродливыми осколками?! Ты должен мне! Так умри же ты, чудовище!.. Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ ЗА ТО, ЧТО, МАТЬ ТВОЮ, ДО СИХ ПОР ЛЮБЛЮ!..
- Не плачь... - хрипишь ты и своими тёплыми руками оплетаешь мою талию. - Убей меня, пожалуйста. Я совсем не против.
Это звучит так глупо, так странно, так дико, что я начинаю смеяться, но при этом мои пальцы не отпускают твою шею, только ещё сильнее сжимаются, начиная пропарывать длинными ногтями нежную кожу. Я чувствую горячую влажность твоей крови, а ещё лёгкие взволнованные прикосновения тёплых губ к моим холодным ладоням.
Это выглядит так глупо, так странно, так дико, то, что ты целуешь убивающие тебя руки.
- Я убью тебя, - задыхаясь, шепчу я. - Я убью тебя и сойду с ума. Я сойду с ума и в суде меня оправдают. Ты виноват. Ты виноват. Ты во всём всегда виноват. А я права. Но я не буду свободна. Меня оправдают, признав невменяемой и посадят навсегда гнить в псих-лечебнице. А эта сука будет меня навещать. Будет доверительно заглядывать в глаза, нести всякую чушь, надеясь меня развеселить, и испытывать никому не нужную мерзкую жалость!.. Эта сука, что предала меня, отняла тебя, эта ненавистная грязная подлая сука будет свободна и счастлива, а я буду никчёмным зловонным дерьмом, запертым в крошечной коробке без окон с глухой металлической дверью!.. И я там состарюсь... и я там умру... Но прежде... прежде я сойду с ума и забуду этот кошмар.
Вместе мы лежим на полу. Мои пальцы всё ещё смыкаются на твоём горле, хотя ты уже мёртв.
Я не уйду. Мне некуда пока спешить. У меня же отпуск. Семь чёртовых дней для разоблачения опутавшей меня непроницаемой паутиной иллюзии.
Я не уйду. Я подожду, пока ты похолодеешь.
- Я буду жить в спокойном размеренном мире. Это будет своеобразной скучной утопией. Однажды она разлетится на куски, треснет по швам, расползётся, будет похожа на крошащийся потолок в моей новой вечной темнице, и тогда я вспомню, что я больна, что я одинока, что я грешна. А ты...
Я смотрю в твои пустые стеклянные глаза. Как у неё. Как небо то, что никогда не было небом, а только сухим истерзанным потолком.
- А ты спи, - шепчу тебе в губы, целую их, силясь согреть живым теплом своего дыхания. - Увидимся завтра.
- Я не помню... - сорванным голосом бормочу я, а перед глазами скользят одинаковые бесцветные стены, пол и потолок больничной палаты. - Я не помню, как выглядит настоящее небо...
- А небо не помнит, как выглядишь ты, - холодно звучит её голос, и она склоняется надо мной, бешено вращается, как и весь остальной мир, и непонятно мне, улыбается она или плачет.
- Ты не права... - вяло произношу я. - Там на потолке не кролик... Там на самом деле пони... Он розовый. Для меня он розовый, крылатый... в блёстках...
Я пытаюсь протянуть руку и указать на него, но неожиданно понимаю, что верхняя часть моего туловища скована объятьями смирительной рубашки.
- Какой ещё кролик?.. И хватит уже о своих пони. Слишком много значения придаёшь той глупой дешёвой игрушке. И вообще... Тебе следует проще относиться к жизни, - покачав головой, замечает она. - Не стоило из-за банальной измены убивать человека, а после гнить заживо взаперти.
- Я же поверила... Он же просил... Понимаешь?..
- Ничего я не понимаю. Видимо, это то самое понимание, от которого сходят с ума. Поэтому ты здесь, а я уже ухожу.
Я ненавижу её, но мне хочется кричать и просить её остаться хотя бы ещё на мгновение. Я хочу выбраться отсюда и жить, но одновременно с этим, будь в этой комнате окно, без лишний раздумий я бы выбросилась через него, ни секунды не залюбовавшись на скрытое беспамятством небо.
Дойдя до двери, она на мгновение оборачивается и, глядя мне прямо в глаза, отчётливо произносит:
- Увидимся завтра.
- Увидимся завтра, - отвечаю и улыбаюсь вымученными истресканными уголками губ.
Я знаю, что лгу. Она знает, что лжёт. Мы знаем о лжи друг друга.
Но мы притворимся, что у нас есть на осознание этого целая вечность.
Кто знает, может однажды её коснётся то же понимание, что и меня, и она будет лежать рядом в невзрачной грязно-белой, как потолок и придуманное небо, смирительной рубашке.
А пока я буду миллионы раз мысленно повторять единственный стих, что я посвятила тебе, но уже слишком поздно, чтобы ты смог его прочитать и улыбнуться, догадавшись, что я люблю тебя точно также, как ты любишь меня. До мелькающих в хрустальном поднебесье заснеженных ангельских крыльев и несколько счастливых бесконечностей назад.
Давай не будем плакать на могилах друг у друга,
Давай не будем расслабляться в мнимой доброте.
Давай сломаем грани замкнутого круга,
Давай мы незаметно растворимся в звёздной высоте.
Давай останемся родными, прежними, я умоляю!..
Давай солжём, что лишнее тепло, что воздух нам не нужен.
Давай попробуем представить, что тебя я обнимаю,
Давай же притворимся, что не был мною ты задушен!..
Давай придумаем тебе дыханье, новый пульс,
Давай я стану твоим сердцем, чтобы биться!..
Давай я за тебя убитого, уснувшего на век проснусь!
Как жаль, что вечно спящему тебе я не смогу присниться!..
Давай согреемся в заснеженных объятьях лета,
Давай замёрзнем в пылком цветении зимы.
Давай я буду для тебя мечтой заветной,
Давай ты будешь исполнением моей мечты.
Давай мы растворимся в сладостном "вчера",
Давай представим, что у нас в нём затерялась вечность.
Давай ты влюбишься в меня, как жертва в палача,
Давай покойник мне покажет, что такой нежность?..
Давай признаемся, что ты холодный и далёкий принц,
Давай в последний раз ты будешь меркантильно рад.
Давай не будет жалких похорон и лживо скорбных лиц,
Давай из праха твоего я сотворю безжизненный бриллиант.
Давай же совместим несовместимые слова и чувства,
Давай летать, сидеть на звёздах и ловить белых ворон.
Давай оправдан смертью будешь ты, а я - безумством,
Давай я расскажу тебе, мой друг, как мил оксюморон.
П/А: Буду крайне признательна тому читателю, что героически прочтёт до конца оплот моей неистовой фантазии и при этом не только не деградирует, но и не останется равнодушным. С удовольствием приму любую оценку, в том числе конструктивную и обоснованную критику, так как именно она ведёт по пути к совершенству.