Пальто

Игорь Агеенков
Дуют ветры пыльные… Горячие. Злые. Нетерпеливые. Потно… Вечером комары, безделье и редкие гости . А много ли дураку надо, с облезлой гармошкой, в душном июльском потемнении: пол стакана какой то дряни, подпевала со спутанными немытыми волосами, да память тоской смертной о какой-то женщине. Не то пел она, не то любила, не то ****ила- напропалую и на зло. И ищет  он пальцами ускользающий мотив, хмельной  и рваный как душа, и стертый как клавиши с отметиной грязных прикосновений. Булькает внутри, всхлипывает пьяными слезами и пальцы никак не подстроятся под сипящий звук: -не то из протершихся  мехов, не то из закрытого на замок сердца. Ага, нашел! Протянул полкуплета…слова брызнули, освежили вечер и затерялись-рассеялись в ночном тумане… Пить уже нечего и недопивший свое собутыльник, не ища причин и не прощаясь уходит в ночь. Копошатся мысли темные. Времечко…Друзей как листья сухие рассеяло, разметало …по безденежью да по неприятностям.. Только и Остались воспоминания , ненастоящие какие то , сплошь застольные. И начинаются все одинаково: «А помнишь,..выпивали в дубовой роще, .. в зеленом ресторане,..да у какого то Сени?». А дальше  опять  песни, дым , неясный рассвет и голова как плошка для помоев – полным -полна до краев говна…

Щеночек рыженький и назвали «Рыжик».Неуклюжий и хамовитый. Приблудился весною и заснул у порога ,носом в цветущие пионы. Школу окончил- он все хвостом вилял;   в армию уходил-он все скакал от радости , и пришел оттуда ,а он все от восторга повизгивал! Рожа хитрющая, а душа по- собачьи широкая и внимательная. Все прощал. Жил преданно, но со временем и хитрость пропала и весною не скулил по шавкам своим, все  ласки хозяйской ждал. Бывало одиноко дома совсем, холодно. Луна в зените немилосердная и молчаливая- льет и льет мелодию свою беззвучную, на мозги да на сердце. Выйдешь из дома покурить , а он носом в ладони и хвостом во все стороны- я согрею тебя хозяин, я обожаю тебя хозяин и выть не буду на цепи своей короткой, лишь бы ты не беспокоился понапрасну, лишь бы подходил изредка,  гладить не брезговал..

Под новый год, и не помню какой уж,  обожрался собака костей и подыхал долго. Отец,  всегда молчаливый, редко кому чувства свои показывающий, и тот не выдержал тихого поскуливания да настоящих слез, медленно катившихся  по осмысленной собачьей морде. Собрался за 30 километров врача собачьего вызывать. Собака лежала на цепи и чуда не произошло - так и издохла. А мы бесполезно и неловко стояли ,понимая ,что остались должны ей что то очень важное .И ссорились по пустякам и ругались без вдохновения…
Вот и теперь ночь и скоро двенадцать, а ты сидишь у меня в кабинете и я составляю милицейские бумаги, ненужные ,но обязательные. И к чему твои сопли о собаке, о собутыльниках, о пыльных вечерах пропитанных клееной гармошкой? Какое они имеют отношение к  битью стекол на целой улице?  Не буду греха на душу брать, никаких уголовных дел. Протокол, трое суток и иди с Богом, вставляй…
Был уже один такой….

Он пришел невысокий, извиняющийся, в немыслимом клетчатом пальто , перешитом из женского. Словно напоказ нищета свое рукоделие выставила! Ранее сидевший, за хищение народного имущества. Звучит грозно. Да, что в колхозах брать то… И статьи такой давно уж нет, но жизнь покорежила основательно. Пришел домой, - мать умерла ,а сестра прижимистая и муж видный! Выгнала бы, так брат все-таки …Так и стал жить в летней кухоньке о двух окнах – на огород и… в прошлое. А тут морозы веселые, разбитные, тресь-тресь по льдинкам; Хрусь-хрусь чужими ногами радостными, то на праздники с пьянками , то на свидание. А тут как волк, только выть боязно – соседи, и у жены муж больно правильный. Собрал втихую отопитель - еле грел, смех, да и только. Вот так и жил в полутьме-ни телевизора ни радио из экономии.. С чего сестра в милицию обратилась,- не ведомо, но служба службой, реагируй и не думай. Составил участковый материал и принес решение принимать. Модно было тогда наказывать за хищение электроэнергии. Все налицо. Жучки в пробках, отопитель ,  очевидцы кровные, настойчивые. Он и отпираться не стал, а кивал головой своей соломенной- виноват мол, хотел не замерзнуть. Кто бы и вспомнил государство ,обокраденное на 250 рублей в непонятно-реформенных денежных знаках . А ему опять все наперекосяк : еще раз суд, да по такой уж статье ,что смешно до невыносимости. И я был молодой с положенной по штату принципиальностью, провинился - отвечай. Тоже мне, государственное око….

А как повестка в суд пришла, он и повесился. Жалкий, в своем пальто всепогодном,перешитом с чужого плеча, в нелепую желтую  клетку…Лица не помню,а это ядовитое демисезонное сочетание врезалось в память навечно. В нем он и ушел на встречу с матерью, боясь замерзнуть в неласковых зимних тучах. «Зачем родился»?- и спросить не у кого. И семь лет прошло и мне уж на пенсию. А как иду мимо дома, которому не угрожает теперь  раздел имущества между родственниками первой очереди, так и вижу его -безропотного- в комнате с нарядными морозными кристалликами по стенам и давящим потолком, где он застыл износившеся куклой на тонкой ниточке электрического провода.Собранный в далекое путешествие во все ,что у него и было : штаны, рубаха выцветшая и веселенькое пальтецо ,будь оно неладно. Из мебели лишь стол, пепельница из консервной банки с коротенькими столбиками окурков. И среди этой пустоты, на полу, обрывок отсыревшего тетрадного листа, с последней  просьбой, выведенной округлым детским почерком :- « Света отдай пожалуста Ивану кусачки и пилу каторые у ниво брал. Извени што так получилось и за расходы на похороны.Леша»
 …