Описывая «дурку» в славном городке Мухосранске, автор вовсе не хочет обидеть его жителей. Наоборот. Подобных заведений в нашей стране много и порядки в них везде одинаковы, а Мухосранск автор выбрал лишь потому, что городок ему очень понравился.
Отдыхая здесь как – то летом, автор влюбился в этот тихий патриархальный городок, приютившийся на берегу тихой речки Мокрухи. Попадая в Мухосранск, ощущаешь себя веке в восемнадцатом – девятнадцатом, до того тихо и размеренно протекает жизнь его обитателей. Блага цивилизации почти не коснулись Мухосранска. Здесь нет казино, театров, крупных развлекательных комплексов и многого другого. Крупных фабрик и заводов здесь тоже нет и никогда не было. Нет и многоэтажных домов – монстров, где соседи не знают друг друга. Почти все жители этого городка знают друг друга, знают всё друг о друге, на улице здороваются все со всеми. Великих потрясений городок не видел за всю свою многовековую историю, цари, генеральные секретари и президенты его никогда не посещали, крупных комсомольских строек здесь никогда не велось, военных сражений в Мухосранске и окрестностях не было. Видимо, этому способствовал тот факт, что городок лежал в стороне от больших дорог, а ведущая к нему ничем не замощённая дорога большую часть года была непроходимой. Т.е., это тишайший и неторопливый (если можно так сказать о населённом пункте) городок, где вся жизнь разворачивается так медленно, плавно и вполне предсказуемо, как течёт она (жизнь) в дурдоме.
Самым крупным (или, как сейчас принято говорить, градообразующим) предприятием города является пищевой комбинат, на котором работает около двухсот человек, что составляет добрую четверть населения городка. Так же в городе была больничка, школа, несколько магазинов и столовая, которая в период перестройки была преобразована в ресторан, от чего резко возросли цены в прейскуранте блюд, но отнюдь не их качество. В прежние, доперестроечные времена, когда наше могучее государство заботилось о культурном досуге своего народа, был в Мухосранске и Дворец культуры с кружками художественной самодеятельности и кинозалом, в котором по выходным демонстрировались художественные и документальные фильмы, вдохновлявшие отдельных представителей нашего народа на новые трудовые свершения. В смутные перестроечные годы здание бывшего Дворца купил местный кооператор Шиндиков. Он намеревался оборудовать в купленном здании торговый центр, произвёл ремонт, завёз торговое оборудование. Но в одну из тёмных ноябрьских ночей бывший Дворец полыхнул жарким пламенем с четырёх сторон. Видно, кто – то крепко позавидовал Шиндикову. И по сию пору неподалёку от здания Мухосранской администрации видно большое выгоревшее пятно от того пожара. Есть в городе краеведческий музей. Расположен он в доме бывшего купца первой гильдии и мецената Андрея Платоновича Пупкина (кстати, больничка и дом призрения так же были построены и подарены городу Андреем Платоновичем). В бывшем доме призрения, который за прошедшее время заметно обветшал и стал как бы ниже и меньше, и располагался дом – интернат для детей и подростков мужского пола с ограниченными умственными способностями, именуемый в народе «дуркой».
Мухосранск представляет собой несколько не очень длинных улочек, тянущихся вкривь и вкось вдоль речки Мокрухи. Улочки застроены когда – то новыми, а сейчас – довольно обветшавшими домишками, именуемыми «частными домовладениями». Асфальт и фонарь уличного освещения есть только около расположенного в центре городка административного здания (до революции в нём располагался купеческий банк). Никакого общественного транспорта в городе нет, и появление его в ближайшем будущем не предвидится. Весь городок можно обойти пешком (в сухую погоду) не более, чем за час. В непогоду такая прогулка никакого удовольствия не доставит, а лишь измучает. На том краю городка, что стоял ниже по течению реки располагалось городское кладбище, а рядом с ним – бывший дом призрения, нынешняя «дурка». Соседство дома призрения с кладбищем было вполне обоснованным. Зачем удлинять последний путь?
Жители Мухосранска – люди тихие, степенные. Уклад жизни – полудеревенский. Встают они с первыми (максимум, со вторыми) петухами. Многие держат скотину: коров, коз, а уж птица – в каждом дворе. Так же в каждом дворе, «на задах» располагаются огороды, а перед домами – палисадники, в которых по весне цветут пышным цветом сирень и черёмуха, а ближе к осени – золотые шары и астры. Долгими летними вечерами хозяйки, умаявшись сначала на работе, потом в огороде, сидят на лавочках у ворот, грызут семечки и обсуждают последние новости, а мужики, умаявшийеся ещё больше, сидят в посадках напротив ресторана и пьют пиво, которое теперь в нашей стране больше не дефицитный продукт, а предмет первой необходимости. Пиво, что вполне естественно, разбавляется водкой или самогоном, чтобы затраченные на него деньги не были «выброшены на ветер». Закуской особо не баловались, она «градус снижает». После определённой дозы выпитого велись выяснения отношений в том плане, кто кого больше уважает. В общем, вся жизнь мухосранцев протекала тихо и мирно.
В праздничные дни мухосранцы устраивают хлебосольные застолья с непомерными возлияниями, песнями и плясками под гармонь, мордобитием и выяснениям отношений, т.е. ничем, в этом плане, не отличаются от прочих жителей нашей страны.
В дальнем конце одной из тихих улочек возвышалось над окрестными домишками покосившееся от времени и давно не знавшее ремонта (у государства не было денег, да и руки не доходили, а меценаты в наше время не очень торопятся проявить свою щедрость) двухэтажное здание «дурки». В шестидесятых годах двадцатого века здесь был обычный интернат для детей из неполных и неблагополучных семей. Со временем дети в неполных и неблагополучных семьях Мухосранска (да и других регионов нашей необъятной Родины) всё больше и больше глупели, и обычный интернат был преобразован в «дурку».
Как медицинский, так и педагогический персонал «дурки» сохранился , в основном, с советских времён. Да оно и понятно. Особо выбирать мухосранцам в плане работы было нечего. Мизерной пенсии, выплачиваемой нашим социальноориентированным государством, едва могло хватить на чёрный хлеб, а очень хотелось намазать на этот кусок чёрного хлеба хоть немного сливочного масла. Поэтому пенсионеры вынуждены работать до тех пор, пока здоровье или начальство позволяют это делать.
Лишь изредка менялись молодые санитарки. Кто – то уезжал учиться или работать в областной центр, но большинство – по причине беременности от наиболее шустрых представителей контингента, проживающего в интернате (дурке).
Само по себе положение дел в дурдоме вполне соответствовало положению дел в нашей стране. Многое, что сейчас происходит вокруг при пристальном рассмотрении оказывается вполне характерным для любого дурдома. Убожество и нищета видны были здесь во всём: облезлые, давно некрашеные стены, ветхая одежда воспитанников, убогое меню интернатской столовой. Стоит ли перечислять дальше?
Школа в «дурке» была четырёхклассной, что для многих её учеников было почти непреодолимым препятствием на пути получения образования. (Но и обычные домашние дети большинства мухосранских семей с большим трудом преодолевали школьный рубеж. Редко кто из них поступал в техникум или ВУЗ, для большинства образование оканчивалось за школьным порогом). Впрочем, контингент этой проблемой интересовался мало. Основные волнующие вопросы – что сожрать?, где найти курево?, где достать выпивку?, кого из училок или санитарок «трахнуть» сегодня? Основные предметы, изучаемые в школе – русский язык, арифметика и, конечно же, трудовое обучение. Занятия по трудовому обучению занимали одно из ведущих мест в педагогическом образовании малолетних и малоумных идиотов и полуидиотов. Несомненно то, что полученные и усвоенные контингентом азы трудовых навыков могли помочь последнему хоть как то заработать на кусок хлеба. Нельзя сказать, что контингент сплошь состоял из лодырей и лентяев. Но, в силу ограниченных умственных возможностей и способностей, контингент не понимал своей выгоды в получении зачатков знаний. Он, контингент, хотел видеть материальную выгоду от получаемых знаний и навыков немедленно, «прямо сейчас». Мухосранцы быстро раскусили психологию контингента и охотно звали их к себе во дворы тогда, когда это требовалось для поддержания личного хозяйства – вспашки огорода, уборки урожая, помощи при строительстве и пр. Контингент, польстившись на ломоть хлеба и кусок дешёвой колбасы или тарелку картофельного супа, охотно приходил на помощь горожанам. И те, и другие были весьма довольны друг другом: горожане за мизерную плату получали почти дармовую помощь, а идиоты пополняли свой скудный продовольственный паёк и накачивали мускулатуру. Со временем эти взаимоотношения стали настолько тесными и привычными, что ни горожане, ни «дурка» уже не представляли жизни друг без друга. Довольны таким соседством были и мухосранские вдовушки: кто, как ни славные представители контингента «дурки» скрасит их одиночество в холодной вдовьей постели? И старались выбрать хлопцев покрепче. Санитары – охранники не раз вылавливали своих подопечных в домах мухосранских вдовушек.
Вообще говоря, экосистема «Мухосранск – «дурка» представляет собой хорошо обкатанный временем живой организм, где один орган зависит от другого и немыслим один без другого. С другой стороны, если глубоко вдуматься, возникает вопрос: а так ли уж сильно психология и нравы обывателей Мухосранска (да и любого другого городка или города нашей необъятной Родины) отличаются от психологии и нравов обитателей любого дурдома? Чем вообще наша с вами, дорогой читатель, жизнь отличается от жизни обитателей дурдома? Чем наше общество отличается от контингента любой «дурки»? Давайте признаем честно, что по большому счёту – почти ничем.
Вот конкретный пример – встреча нового, 2010 года в «дурке».
Новый год – он и в Африке Новый год. Праздник – он и в Кремле, и в Белом доме и в Мухосранском доме-интернате для детей и подростков мужского пола с ограниченными умственными способностями – праздник.
Средние и младшие медицинские работники (а, проще говоря, медсёстры и нянечки) интерната (в просторечии именуемого «дурдомом» или «дуркой») с помощью истопника дяди Васи установили в обшарпанном актовом зале и, как могли, украсили хиленькую кривоватую ёлку. Педагоги и воспитатели в этом действе не участвовали, считая, что это ниже их достоинства. Да и немолодой, мягко говоря, возраст педагогов не способствовал тому, чтобы они залезали на колченогую стремянку и развешивали ёлочные игрушки. Ёлка могла бы быть получше и погуще, но главный врач «дурки» Валерий Алексеевич Плужников распорядился большую часть денег, выделенных на проведение детского праздника потратить на банкетный стол для медицинского и педагогического персонала. Персонал в этом вопросе был полностью солидарен со своим «главным». Дюжие санитары, «натасканные» на подавлении любого непослушания со стороны «контингента» в установке и украшении ёлки участия не принимали по той простой причине, что были заняты удержанием этого самого «контингента» в палатах. Иначе эти «тихие» мальчики, многие из которых на первый взгляд производили впечатление вполне нормальных подростков, могли не только раздербанить ёлку на мелкие части, но под шумок и изнасиловать половину среднего и младшего медицинского персонала. Впрочем, медицинский персонал и сам был не прочь «получить удовольствие». Поэтому, кто кого и от кого защищал было не совсем ясно, но, тем не менее, процесс установки и украшения «зелёной красавицы» прошёл без инцидентов.
Палаты в «дурке» были небольшие – в каждой проживало по четыре – пять умственно неполноценных пациентов. Надежды на полное излечение ни у кого из них не было, жизнь в интернате протекала вяло, скучно и однообразно. По раз и навсегда установленному распорядку, в половине шестого утра дежурная медицинская сестра шумно входила в палату, включала свет и делала своим подопечным успокоительные уколы. Для чего делались эти уколы, ведь контингент состоял из «тихих» больных, не мог сказать никто, но порядок есть порядок, и каждое утро этот ритуал повторялся. Было непонятно, для чего нужно будить больных в половине шестого утра, если до завтрака, который по тому же утверждённому распорядку приходился на девять часов утра, никаких процедур не было.
После уколов часть больных снова погружалась в дрёму и сон, другие начинали движение в сторону туалета и умывальника, чтобы справить свои естественные потребности или покурить неизвестно где и как добытый чинарик, третьи что – то жевали, прячась под одеяла, чтобы другие не отняли у них жалкие крошки съестного. В общем, «дурка» потихоньку втягивалась в новый день.
Каждый новый день был похож на прошедший, как две капли воды, взятые из одного тухлого болота. После низкокалорийного завтрака, а если говорить честно, то питание в «дурке» вообще было низкокалорийным, больные, до начала школьных занятий, занимались кто чем мог. Основное требование персонала к больным было несложным – соблюдать тишину. Соблюдая тишину, больные валялись на постелях, ковыряли в носах, зажимали медицинских сестёр в тёмных углах полутёмных коридоров, в тёплое время года – слонялись по интернатскому двору. Соблюдать тишину удавалось не всегда – дети, хоть и больные на всю голову, есть дети. Между ними проходили потасовки и разборки, они громко матерились и орали друг на друга. Часто дело доходило до телесных повреждений. Несоблюдение тишины жестоко каралось санитарами. Только одна светлая мысль крепко сидела в не обезображенные интеллектом мозгах контингента: «Где найти чего – нибудь пожрать?». Вяло и вязко тянулось время с завтрака до начала занятий. Тут необходимо сказать, что находящийся в интернате («дурке») контингент подвергался педагогическому воздействию со стороны педагогического коллектива. Конечно, об уровне образовательных программ говорить не приходится, однако многие представители контингента к концу своего пребывания в «дурке» достаточно твёрдо знали почти все буквы русского алфавита, а некоторые могли довольно уверенно читать и кое – как писать. Многие даже профессию получали. Конечно, довольно простенькую – дворника, например, уборщика помещений или подсобного рабочего. После двух – трёх уроков был обед, а потом время так же медленно и вязко тянулось до ужина и отбоя. Контингент слонялся по коридорам «дурки», присматривая, где что плохо лежит. Тырили то, что плохо, по их понятиям, плохо лежало и стояло, умудрялись выменивать стыренное у местного населения на сигареты, еду и спиртосодержащие жидкости. Проходили дни, недели, месяцы и года. Ничто не менялось в жизни больных. Только контингент иногда обновлялся за счёт того, что подросших охламонов, не способных к самостоятельной жизни, переводили в «дурки» для взрослых, способных хоть на что – то – выпихивали «на свободу», нимало не беспокоясь об их дальнейшей судьбе, а их места занимали новые идиоты. Бывало, кто – то из санитарок или сестёр рожал очередного дауна или полудауна от кого – то из больных. Не скудеет наша земля на дураков. И только праздники, широко, а некоторые и продолжительно отмечаемые в нашем Отечестве, вносили какую – то свежую нотку в жизнь обитателей «дурки».
В этом месте автор считает уместным сказать, что большинство больных, составляющих «контингент» вполне успешно могли жить и дома, получая в семье куда больше внимания и душевной теплоты, чем в закрытом богоугодном заведении казённого типа со всеми его прелестями. Большинство больных были не полными кретинами и идиотами, могли выполнять простые действия, такие, как чистка картошки, подметание пола, вытирание пыли и т.п. Более взрослые воспитанники, как уже говорилось выше, были способны на несложную работу, согласно полученной специальности. Однако, родственники не торопились забирать своих деток на домашнее воспитание. Даже навещали их не часто, изредка присылая посылки. Содержимое посылки палатная санитарка (нянечка) делила на всю палату поровну, чтобы больные не устраивали драк из-за окаменевших пряников и слипшихся карамелек. При этом она не забывала и себя. И если в посылке попадалось что-то вкусненькое, типа слегка заплесневевшего куска сыра или помятой банки со сгущёнкой, это становилось добычей нянечки. Получение посылки кем-то из больных становилось тем самым радостным для всей палаты событием, которое помнилось до следующей посылки или очередного праздника.
Итак, вернёмся к предновогодней суете в дурдоме.
Решено было устроить новогодний концерт, нечто вроде конкурса художественной самодеятельности между палатами. Победившую палату предполагалось поощрить печеньем. Коробка просроченного печенья давно лежала на складе столовой и ждала своего часа. Палатную санитарку и педагога - воспитателя, которым, зачастую, в виду низких ставок оплаты труда, была та же нянечка, подготовивших победителей, предполагалось отметить в приказе и поощрить их небольшой денежной премией. Контингент под руководством своих «мамок – нянек» принялся учить стихи и песни, задорные частушки, зачастую придумываемые здесь же.
Вот и наступил торжественный день. Весь контингент загнали в актовый зал под охрану санитаров. Предварительно была вытоплена интернатская баня, которую топили раз в две недели, хотя по санитарным нормам воспитанников необходимо было купать каждую неделю. В общем, баню вытопили, контингент слегка отмыли от грязи, вшей и соплей, и получистые, не очень опрятные, бедно одетые и дурно пахнущие отроки были усажены на колченогих скамьях под охраной санитаров, замерших в напряжённых позах и готовых к пресечению любого неповиновения со стороны контингента. Медицинский персонал и учителя занимали три первых ряда стульев. Больные сидели по привычке тихо, пуская слюни или ковыряя в носах не очень чистыми пальцами с обкусанными и обломанными ногтями. Медперсонал делился друг с другом свежими новостями и анекдотами. Курящие периодически выходили покурить. Все ждали Валерия Алексеевича, а он, как на зло, задерживался на собрании в отделе здравоохранения. Время тянулось медленно, но, наконец, приехал и «главный». Он поднялся на сцену и поздравил всех собравшихся с наступающим праздником. После него на сцену вышла сестра – хозяйка, отчиталась по итогам прошедшего года и тоже поздравила всех с наступающим. Контингент сидел тихо с тупыми лицами и пустыми глазами. После всех выступающих с отчётами и поздравлениями, вышла старшая санитарка тётя Паша и объявила о начале концерта художественной самодеятельности больных. Концерт начался.
Вы видели мультипликационный фильм «Путешествие Нильса с дикими гусями»? Там есть эпизод спасения Нильсом города от полчища крыс. Помните походку крыс? Вот точно такой походкой вышел на сцену первый выступающий – представитель шестой палаты Игорёк, как представила его тётя Паша на правах ведущей концерта. Это был неуклюжий паренёк лет двадцати с блуждающей по его лицу улыбкой задумчивого идиота. Через несколько месяцев он должен был покинуть стены интерната и выйти в самостоятельную жизнь. В принципе, в определённом смысле слова, он уже давно вышел в эту самую взрослую жизнь. Уже несколько воспитательниц и нянечек родили от него, а учительница химии была на шестом месяце беременности в результате того, что Игорёк застал её как – то одну после уроков в лаборантской. Это было несколько странно, т.к. по внешнему виду Игорёк больше походил на человека нетрадиционной ориентации: растительность на лице у него полностью отсутствовала, а упитанный зад был несколько шире узких плеч. Подойдя шаркающей походкой на полусогнутых ногах к краю сцены, он промямлил противным невнятным хриплым голосом: «Стихотворение». Потом немного подумал, откашлялся, громко втянул ноздрёй вытекающую из носа соплю и продолжил: «Называется «Просьба к маме». Снова втянул повисшую соплю и невнятно забормотал:
Покорми полудауна с ложечки,
Поиграй c ним в игрушки немножечко
А потом пусть один играет
Иль картинки в журнале «читает»
Окончив чтение, Игорёк облегчённо вздохнул, как после тяжёлой работы, неуклюже поклонился и той же «крысиной» походкой, оттопырив тяжёлый зад, покинул сцену и хотел выйти из зала, но был остановлен санитаром и водворён на место. Усевшись, он громко пукнул, чем вызвал взрыв хохота в рядах контингента, достал из кармана кусок засохшего хлеба и стал сосредоточенно его грызть, отключившись от всего происходящего.
После Игорька на сцену вышли три отрока явно идиотского вида одетые в костюмы снежинок и, взявшись за руки, изображая хоровод запели:
Разгуляйся хоровод вокруг ёлочки
Наши нянечки сегодня словно тёлочки.
Во время выступления один из поющих описался, а другой стал перепрыгивать через растёкшуюся по сцене лужу, брызгая при этом на зрителей, сидящих в первом ряду. Медики и учителя, сидящие в первом ряду, вскочили и, выражая своё недовольство не вполне цензурными выражениями, пытались отряхнуться от брызг мочи.
После певцов на сцену вышел невысокий крепыш Витенька с тупым выражением лица, любимец младшего медицинского персонала, и стал на счёт выжимать столовую ложку. Нянечки и медсёстры любили его за выносливость в постели и за то, что ему было всё равно, с кем из них ложиться в постель – со старенькой тётей Пашей или сопливой Светкой, убиравшейся в туалете и умывальнике. Зал принялся дружно считать: «раз, два, три…», но, так как мало кто из контингента мог без ошибок досчитать до семи, то счёт повторялся снова и снова. Скоро Витеньке надоело махать рукой с зажатой в ней ложкой, и он швырнул ложку в зал, угодив прямо в глаз учительнице русского языка тощей Веронике Гавриловне, за что тут же получил от санитара в ухо, взвыл, злобно оскалился и заплакал, утирая лицо рукавом ветхой рубахи. Десятилетний Сашенька из восьмой палаты лихо вскочил на сцену и громко проорал противным визгливым дискантом:
Встали нянечки в кружок,
Встали и примолкли.
Дядя Вася ёлку сжёг
На большой помойке.
Потом он так же лихо отвечал на вопросы, которые ему задавала тётя Паша:
- Когда к нам приходит зима?
- Когда истопник дядя Вася напивается водкой до усрачки, тушит котлы в котельной и орёт: «Товарищ, я вахту не в силах стоять!».
- А когда приходит ночь, Сашенька?
- А когда ты, старая профура, щёлкаешь выключателем! –
проорал гневно Сашенька и смачно харкнул прямо в широко открытый от удивления рот тёти Паши. Санитар тут же применил к нарушителю порядка меры физического воздействия, так врезав гадёнышу по шее, что Сашенька громко икнул на весь зал и покорно опустился на пол, прикрыв глаза. После этого происшествия зал немного оживился. Вышедший на сцену шестнадцатилетний даун Витя из третьей палаты довольно внятно прочитал:
Дядя Петя наш охранник
Медсестёр он любит трахать
Трахнул Аллу он и Полю,
А теперь хотит и Олю.
- Не «хотит», а «хочет», громко заржав, выкрикнул один из санитаров. Зал дружно загоготал.
- Он много чего хочет, а Ольгу хотит, проорал другой санитар. Зал опять взорвался смехом. Ржал, громко гогоча и контингент. Полудурки тоже были в курсе всего происходящего в интернате. Идиоты и кретины тоже ржали, хотя было очевидно, что смеются они за компанию, не понимая причины смеха.
Завершал концерт семилетний Владик из пятой палаты, проказник и выдумщик, каких поискать. Однажды он скрепил брюки, рубашку и ботинки и привязал это сооружение к потолочной лампе. Дело происходило ночью, свет в палате был выключен и пожилой санитар дядя Кеша, войдя в темную палату и увидев на фоне окна повешенного, громко икнул, упал на пол, дёргаясь в конвульсиях, и затих. Только утром коллеги – санитары вынесли усопшего дядю Кешу, прикрыв простынёй. Местный патологоанатом поставил диагноз: «сердечная недостаточность», а Владика на пять дней поместили в карцер. Худенький белобрысый мальчик с мечтательной улыбкой и оловянным выражением глаз довольно внятно и громко прочитал:
Я читаю эту хрень
Мне читать её не лень
Я стишочек вам прочту
И печенье получу!
Тут тётя Паша прослезилась, громко высморкалась в несвежий платочек и, достав из кармана измызганного халата огрызок сухаря, протянула его Владику. Тот выхватил огрызок грязными ручонками, быстро запихнул его в рот и закивал головой в знак признательности. (Необходимо сказать, что халаты персоналу выдавались регулярно, но многие санитарки и медсёстры, с молчаливого согласия администрации, умыкали новые халаты домой, используя их по своему усмотрению). Потом все встали в хоровод и немного походили вокруг ёлки под руководством Деда Мороза, которого изображал учитель труда Николай Иванович. Тех, кто не хотел «хороводить» санитары подбадривали словом и делом, раздавая оплеухи и подзатыльники направо и налево. «Ёлочка, зажгись!» решено было не кричать, т.к. в прошлом году один из воспитанников понял призыв буквально, и, чиркнув спичкой, поджёг ритуальное дерево, отчего в интернате чуть не случился настоящий пожар.
Валерий Алексеевич подвёл итоги конкурса, объявил, что «Победила дружба!» и печенье будет поделено поровну между всеми палатами. Для контингента праздник на этом закончился. Санитары загнали и заперли их в палаты, наказав «заткнуться и спать!», а сами вместе с медицинским и педагогическим персоналом, сбросившим застиранные халаты и оказавшемся в полном «парадном облачении», отправились в кабинет Валерия Алексеевича, где были накрыты столы для встречи Нового Года.
Кабинет Валерия Алексеевича стоит того, что бы сказать о нём несколько слов. Он занимал почти весь этаж старого купеческого дома, в котором размещался интернат. Перед письменным столом, за которым обычно восседал сам Валерий Алексеевич и который своими размерами и зеленью сукна напоминал площадку для мини футбола, стоял огромный стол для заседаний. Под стать столам были и стоящие по стенам шкафы. За тщательно протёртыми стёклами стояли многочисленные тома с тиснёными переплётами, которые редко покидали свои места на полках. Вообще, вся мебель, стоящая в кабинете была подчёркнуто массивной, солидной, подавляющая нечасто заходящих сюда посетителей своим величием.
Сейчас столы, покрытые вместо скатертей белыми новёхонькими простынями, были заставлены блюдами с изысканными закусками и бутылками с водками и винами, как отечественного, так и импортного производства. Содержимое бутылок и тарелок было мало характерно для Мухосранска, да и посуда для сервировки стола резко отличалась от той, что использовалась в столовой интерната. Рядовые мухосранцы, привыкшие встречать любой праздник c домашними соленьями, салатом «оливье» и водкой (а Новый Год – ещё и с шампанским и мандаринами), а на «горячее» потреблявшие мясо в том или ином виде, очень удивились бы, увидев стол, накрытый в «дурке». Здесь чёрная и красная икра соседствовали с нежнейшим копчёным лососем и заливной осетриной, финская «салями» - с французскими сырами, а благородные марочные массандровские и шампанские вина – с французкими коньяками, дорогими водками (что такое русский праздничный стол без водки?) и англо – американским виски. Свеженарезанные ананасы соседствовали с киви и виноградом, а бананы – с традиционными мандаринами. Казалось бы: откуда в нищем медицинском учреждении заштатного районного центра взяться такому великолепию? Но всё объяснялось вполне просто. Непосредственный начальник Валерия Алексеевича, заместитель областного министра Виктор Тимофеевич Хамкин, баллотировался в областную Думу. Выборы должны состояться в марте, и он усиленно к ним готовился. Были приглашены имиджмекеры из столицы, разработавшие предвыборную программу кандидата в депутаты. Привлечение административного ресурса было одним из ходов многоходовой комбинации, именуемой предвыборной кампанией. Валерий Алексеевич был не только одним из подчинённых Виктора Тимофеевича. Их связывала многолетняя дружба. Кроме того, в случае удачи на выборах, Валерий Алексеевич занял бы кресло Виктора Тимофеевича. Поэтому был устроен шикарный банкет (часть средств на который выделил из предвыборного бюджета Виктор Тимофеевич, а часть – из бюджета «дурки» - Валерий Алексеевич). Виктор Тимофеевич помог и с выбором вин и продуктов, послав своего шофёра с запиской на закрытую продовольственную базу. Не смотря на то, что в наше время недостатка в продуктах нет, на закрытой базе продукты резко отличались по цене и качеству от тех, что продавались в сетевых магазинах. И по ухабистой дороге, соединяющей областной центр с Мухосранском, покатил трудяга УАЗик, наполненный съестным и выпивкой, дабы коллектив интерната мог достойно встретить праздник, не забывая при этом о заботе будущего депутата областной Думы.
Итак, медики и педагоги дружной стайкой устремились в кабинет главного и расселись за накрытыми столами, дабы весело и вкусно встретить наступающий 2010 год, пожелать друг другу счастья и радости в новом году. Первый тост, естественно, произнёс Валерий Алексеевич. Тост больше напоминал небольшой доклад по итогам года, однако коллектив с этим смирился в предчувствии хорошей выпивки и приличной закуски. После торжественной речи, собравшиеся дружно чокнулись заранее наполненными бокалами и с удовольствием опорожнили их. Далее, пока все были ещё трезвы, Валерий Алексеевич предложил выпить за здоровье и успех на предстоящих выборах Виктора Тимофеевича, призвав собравшихся голосовать на выборах только за него. Выпили, закусили. Потом пили уже без всяких тостов, с аппетитом закусывали и снова наполняли рюмки и фужеры, чтобы тут же их опорожнить. Дойдя до определённой кондиции, дамы потребовали танцев. Незамедлительно был включён магнитофон и кавалеры начали приглашать дам. Но вскоре раскрасневшиеся пары вновь вернулись к столу, и празднование продолжилось. К утру, когда все уже изрядно «нагрузились», а недавно радующий своим видом праздничный стол больше напоминал поле сражения, народ, расползясь по углам, затих.
Так дружно и весело коллектив заштатного дома – интерната для детей и подростков мужского пола с ограниченными умственными возможностями встретил наступающий 2010 год. Правды ради стоит сказать, что так или примерно так встречают Новый год не только в мухосранской «дурке», но во многих «дурках» и «недурках» нашей любимой страны.