После развода Кузякину начали сватать все, кому не лень. Особенно усердствовали старые подруги. Все твердили с утра до вечера, что старый клин надо вышибать, как говорится, новым клином…
Женьку Кузякина все дружно возненавидели, а его новую пассию в чем только не обвиняли. И стерва она та еще, и морда лица у нее тупей некуда, несмотря на то, что вроде и симпатичная, и ноги у нее ровные по всей длине – что в щиколотке, что в икрах.
- А с ногами-то что, не пойму? – спрашивала Ленка Кузякина. – Это что, о чем-то особенном говорит?
- А как же! Ты что, не знаешь? Ровные ноги означают слабую чувственность! Я читала, - горячилась лучшая подруга Ирка, - лежит, наверное, как бревно и ни гу-гу. Повезло мужику! Не знаю, как ты, а я за твоего козла Кузякина рада!
Кузякиной радоваться было особенно нечему. Не тому же, что к своим тридцати надо было начинать жизнь сначала, пока с ее бывшим рядом лежит бесчувственное бревно? Но ведь лежит же?…
- Слушай, подруга! Не хочешь вместо меня пойти на предновогодний вечер в один заводской дом культуры? – Голос Ирки в телефонной трубке звучал интригующе.
- Ты че, мать? Совсем уже? В заводской ДК? Я? Знаешь, я еще не до такой степени…
- Не гони, Лен. Я же не дура, чтобы просто так тебе такое предлагать. Там мужик один намечается очень интересный – друг моего старого приятеля. Приятеля моего пригласили вечер этот режиссировать. А он друга позвал – известного журналиста, чтобы тот соответственно осветил его работу в прессе. Я его видела однажды. Мужик – что надо! Прямо для тебя, подруга. И, заметь, разведенный. Так что, не артачься, а лучше подумай, в чем пойдешь? Это важно. Круг-то приличный. Не твоему обормоту Кузякину чета!
Для выхода в свет наряд у Ленки имелся, но вот с верхней одежкой дела обстояли неважно. Шуба хоть и новая, но синтетическая. Ездить в ней в мир, то есть городским транспортом на работу, – еще туда-сюда, потому как тепло и немарко, а вот в пир и в добрые люди…
Но и здесь выручила Ирка. Одолжила свою дубленку и длинный яркий шарф по последней моде. Две верхние не застегивающиеся пуговицы вполне можно прикрыть этим модным аксессуаром, небрежно замотав его вокруг шеи и разбросав на груди в художественном беспорядке. А сапоги у нее и свои неплохие. Правда каблуки для зимы высоковаты, но ради таких исключительных случаев и куплены.
Как-нибудь до места добраться, а там будет видно…
У метро ее уже ждали. Два высоких симпатичных мужичка слегка за сорок улыбались ей от уха до уха. Иркин приятель представился сам и представил друга. Ленка протянула ему руку, отметив про себя, что журналист – очень даже ничего себе. Модный, подчеркнуто элегантный, на вид интеллигентный, чем-то похож на Бельмондо, но в отечественном исполнении. Друзья подхватили ее с обеих сторон и заспешили в сторону ДК, расположенного неподалеку.
В украшенном по-новогоднему холле их гостеприимно встречала привлекательная молодая женщина, оказавшаяся директором этого культурного учреждения. С Иркиным приятелем-режиссером они обнялись и расцеловались не совсем по-дружески. На ее руке Кузякина рассмотрела толстое обручальное кольцо. Все пробрались в ложу, когда свет в зале уже погас и прозвенел последний звонок.
Новогоднее представление Ленку ужаснуло. Иркин приятель показался ей совершенно бездарным режиссером, но, судя по восторженным взглядам директрисы, та пребывала в восхищении от его таланта. Она взволнованно смотрела на сцену, где разворачивалось действие какой-то новогодней ерунды с претензией на новаторство и авторский взгляд. Журналист на сцену не смотрел совсем, а поглядывал на Ленку из темноты ложи, поблескивая очками. Она чувствовала это, и ей нравилось, что она интересует его больше, чем режиссерские амбиции друга.
До конца не досидели и гуськом покинули ложу по инициативе директрисы, стараясь не греметь стульями. Она провела всех в полутемный буфет на втором этаже, где толстая буфетчица в прозрачной блузке и короне снежинки на седых кудряшках поставила на столик бутылку шампанского и общепитовскую тарелку с горкой «Мишек на Севере».
Режиссер предложил тост за приближающийся Новый год, а директриса - за успех представления. Бельмондо улыбался загадочно, но вполне дружелюбно, предложив со своей стороны выпить за более близкое знакомство всех присутствующих за столом. Он был галантен, то и дело мелодично щелкая навороченной зажигалкой «Ронсон» перед дымящими дамами.
После первой бутылки режиссер и директриса уже не имели желания и возможности скрывать свои нерабочие отношения. Под вторую они откровенно раздевали друг друга глазами, не обращая внимания на приглашенных. Журналисту и Ленке ничего не оставалось, как тоже начать какую-то невразумительную беседу, во время которой его рука дважды коснулась ее руки...
Директриса пригласила всю компанию к себе домой продолжить приятный вечер. Оказавшись в квартире, влюбленная парочка почти сразу удалилась в единственную комнату, захлопнув дверь перед носом гостей. Высунувшаяся на минуту улыбающаяся хозяйка успела пожелать, чтобы представитель прессы и Ленка чувствовали себя, как дома.
Кузякина и журналист расположились на кухне. Бельмондо сбегал в прихожую и вернулся с бутылкой армянского коньяка.
На сушилке нашлось ровно две рюмки, и остальной посуды было на ней по паре – две мелкие и две глубокие тарелки, две кружки и две маленькие чашки. Над раковиной висели две старые кофейные турки. А Ленка рассмотрела под вешалкой в прихожей клетчатые шлепанцы солидного размера, глубоко засунутые под полку с обувью.
Директриса действительно была замужем, что подтвердилось не только кольцом на правой руке, к которому поначалу Кузякина отнеслась недоверчиво. Свое кольцо Ленка на всякий случай сняла от греха подальше...
Коньячок с прихваченными из буфета конфетами и кофе, сваренный Бельмондо по особому рецепту, пошли неплохо. Только сидеть на деревянных стульях было жестковато. Ленка с тоской вспоминала угловой диванчик на своей кухне, где, по крайней мере, можно вытянуть занемевшие от каблуков ноги.
По мере поступления горячительного журналист оживлялся все больше. Где он только ни побывал и чего ни навидался, чего ни пережил и ни передумал! И как щедро он делился всем этим с едва знакомой женщиной. Ленка поражалась его отточенной речи и сложно построенным фразам. Немного коробило только часто употребляемое им и недавно вошедшее в моду выражение: "по жизни". Ей казалось, что он вставляет его слишком активно и не всегда к месту...
Кузякина, как и советовала Ирка, изображала жгучий, но молчаливый интерес, хотя никогда не считалась хорошей слушательницей и сама любила поболтать. Она, в отличие от своего интересного собеседника, почти нигде не бывала, не считая Чехословакии. Но не будешь же рассказывать известному, объехавшему весь свет журналисту, что купила путевку туда с единственной целью: осуществить идиотскую голубую мечту вероломного Кузякина - любоваться по вечерам сверкающей люстрой из настоящего чешского хрусталя. Гоняла, высунув язык, по магазинам и страну почти не рассмотрела, а достопримечательности не запомнила.
- И кому она теперь нужна, эта люстра? Она и свет-то почти не включала в большой комнате, прошмыгнув мимо нее из кухни прямо в спальню...
Бельмондо говорил увлеченно и все чаще касался Ленкиной руки. Когда его ухоженная, но мужественная длань застывала на ее кисти, против она ничего не имела и свои пальцы не выдергивала.
- Да, хрен с ним, - думала Ленка, - пусть подержится, с меня не убудет. Мужик-то вроде и впрямь - ничего. Не дурак, не хам, рассказывает, старается. Ведет себя прилично, под юбку не лезет с первого раза, не то, что подлец Кузякин...
Иногда за закрытой дверью кухни слышались быстрые шаги по коридору и попеременный шум воды из ванной и туалета. Журналист замолкал, прислушиваясь, понимающе улыбался и многозначительно пожимал ее запястье.
Ночь подходила к концу, и ужасно хотелось спать. Ленка не удержалась и зевнула, прикрыв рот рукой.
- Поспать бы часок, и опять можно слушать воспоминания аса журналистики о странствиях по городам и весям и по дорогам, «которые мы выбираем», - размышляла она. – По крайней мере, познавательно. Когда бы еще я узнала о тенденциях в стратегическом и тактическом вооружении стран Карибского бассейна или о брачных обычаях африканского племени Ахтиру-Байа?
- Леночка! – вдруг прервал Бельмондо ее внутренний монолог. – Вряд ли вам удастся отдохнуть в эту ночь. Судя по всему, наши неутомимые хозяева не угомонятся до утра, - журналист снисходительно улыбнулся. - Давайте я вызову такси и отвезу вас домой? Вы выспитесь, а вечером приглашаю вас в ресторан «Красный перец» на Желтой Пресне!
- Во дает! – восхитилась про себя Ленка. «Красный перец» недавно открылся и считался самым крутым кабаком в столице. Про его прозрачные лифтовые кабины в народе ходили легенды. Попасть туда простому смертному было совершенно немыслимо. – То-то девки мои рты поразевают! Такого от меня никто не ждет, даже Ирка...
- Сразу хочу предупредить, Леночка, чтобы не поставить вас в неловкое положение: в этом месте в вечернее время для дам предпочтительны настоящие вечерние туалеты. Вы пока подумайте, в чем вы появитесь, а я сейчас…
С этими словами Бельмондо вскочил, распахнул кухонную дверь и с грохотом заперся в туалете.
- Это жизнь. Никуда от нее не денешься. – философски рассудила Кузякина, - ничто человеческое, как говорится, не чуждо и бельмондам…
Минут через пять довольный журналист вновь нарисовался на кухне и вдохновенно вернулся к прерванной теме о "Красном переце". Он поспешно достал записную книжку в кожаном переплете и записал золотым «Паркером» Ленкин телефон.
Кузякина автоматически отметила, что в ванную герой не заглянул. Из-за неплотно закрытой двери туалета слышался шум набирающейся в бачок воды.
- Ну, теперь самая пора и руки ополоснуть,- подумала Ленка, закончив диктовать. – Куда спешил-то? Торопился телефончик мой зафиксировать, пока я не слиняла? Я ж не дура, от «Красного перца» отказываться…
Но Бельмондо, засунув книжку с ручкой в карман, и не думал идти в ванную или хотя бы к раковине на кухне. Он уверенно уселся на стуле, разлив остатки коньяка.
Пододвинув к ней рюмку, он попытался накрыть ее пальцы своей волосатой пятерней. Ленка еле успела отдернуть руку из под его лапы, с которой не сводила взгляда. Пить она не стала.
Казалось, именно от коньяка поднимается и заполняет кухню запах сортира, смешанный с французским парфюмом.
Бельмондо вновь увлекся воспоминаниями, но слушать его желания и сил больше не было. Хотелось домой, есть и спать. Ленка встала и направилась одеваться.
- Господи, Леночка, я же забыл вызвать такси! – вылетел Бельмондо в прихожую. – Телефон-то в комнате. Удобно ли получится, если я потревожу наших друзей?
- Не надо никаких такси, пожалуйста. И провожать меня не надо. Хочу пройтись по морозцу в одиночестве. Метро уже открыли.
Дотронуться до дубленки она ему не дала, опередив у вешалки и заявив, что терпеть не может, когда ей помогают одеться. Прощаясь, кисло улыбнулась и неохотно протянула руку в перчатке.
- До встречи, Леночка! – орал Бельмонда на весь подъезд. – Я позвоню после пяти, будьте готовы. Я не дождусь сегодняшнего вечера…
- Ща, разбежалась я к тебе на твою желтую прессю, - зло думала Ленка, сбегая по ступеням, - вечера он не дождется, красный перец! Как же? Спешу и падаю на встречу с журналистом Какашкиным! А ты, Кузякин, – сволочь в квадрате! Это из-за твоей кобелиной сущности приличной женщине приходится иметь дело со всякими засранцами!
На улице она схватила пригоршню только что выпавшего снега и протерла кожаную перчатку, страстно обслюнявленную Бельмондой.