Майор Хливак был уникумом, человеком ярчайшей тупости. О нем слагались легенды, в которых поровну было и правды, и вымысла. Бравый десантник, спившийся и сосланный доживать свой офицерский век в Одесский военный округ, о стратегической бесполезности которого в условиях боевого социалистического братства я уже писал, был ростом невелик и слишком уж красен лицом, что выдавало в нем пагубное пристрастие так, что не надо было даже принюхиваться. От майора постоянно пахло водкой и дешевым одеколоном. Не исключено, что в тяжкие минуты отсутствия иных видов горячительного он употреблял внутрь и его.
На военной кафедре Кишиневского госуниверситета имени В.И.Ленина курсанты при появлении майора Хливака на заднем дворе юридического корпуса alma mater выстраивались во фрунт и приветствовали его громогласной речевкой: "Майор Хливак - х...як, х...як!" Слыша этот клич его и без того вечно красное лицо багровело, покрываясь синюшными пятнами, но он терпел.
Если взяться издавать сборник "тупизмов" майора Хливака (имени-отчества, ей богу, не помню, да и зачем они офицеру, если есть воинское звание) - его высказываний и поступков, то выйдет увесистый том, возможно, даже не и один.
Высказывания, приписываемые майору Хливаку, которые я лично из его уст не слышал:
"Даю вводную: от меня до другого дерева двести метров. В атаку бегом марш!"
"Курсант, наденьте головной убор, а то заболеете менингитом. Менингит - очень опасная болезнь. От нее или умирают, или навсегда остаются дураками. В детстве мы с братом болели менингитом. Брат умер".
Высказывания, которые я лично слышал от майора Хливака:
"Товарищи курсанты, чтобы вы не попали в простак на экзамене по тактике, запомните, что танк западногерманского производства "Леопард-2 движется по соше со скоростью 68 километров в час".
Вот так запросто и незатейливо "в простак" и "по соше". Впрочем, что касалось "пьяной" терминологии, то она постоянно присутсовала в лексиконе майора, поэтому схожие комбинации слов, когда надо говорить про "шоссе", а у него в голове постоянно крутится "посошок", ему практически не давались, и было выше его интеллектуальных сил и возможностей произнести их правильно, в соответствии с нормами современного русского языка.
В общении с подчиненными майор Хливак часто использовал метафоры, идиоматические выражения и прочие стилистические обороты, которые нормальному человеку и в голову не придут: "Ты - жопа, и я - жопа! Так вот, я не хочу, чтобы по мне били палками".
Или такой душераздирающий пассаж: "И пусть меня повесят за мои старые седые офицерские яйца, если ты, браток, с таким отношением к защите Родины когда-нибудь закончишь университет".
Последняя "страшилка" про "седые яйца" считалась хитом в его незатейливом офицерском репертуаре и была как-то адресована, в том числе, и мне. Я, в итоге, университет, закончил, а старого майора Хливака за старые седые яйца никто так и не повесил.
На полуторамесячных армейских сборах, которые для студентов университета по традиции проводились на военном полигоне близ молдавского города Бельцы, среди трудноописуемых за недостатком речевых изобразительных средств ландшафтов - так красиво было все вокруг, но настроение от захватывающих дух и душу степных раздолий постоянно портилось от аромата солдатских портянок и солдафонского юморка майора Хливака, бравый краснолицый десантник нес персональную ответственность за положение дел в 3-й роте гуманитариев, которых величал любовно, почти по-отечески "е...аными".
Каждый день по завершении полевых занятий, он строил всех нас на передней линейке - есть такое место в каждом палаточном военном лагере, и прежде, чем объявить самоподготовку, читал суровую нотацию, которую начинал проникновенными напутственными словами:
"Ну, что, сукины дети, опять вчера самогонку жрали?! гуманитарии е...аные! Когда проходишь мимо вашего строя, закусывать хочется".
Слово любимого офицера для курсанта - закон. Он еще пару дней так понамекал на на то, что ему, общаясь с нами, хочется закусывать, и мы, охочие до выдумки будущие труженики пера, это желание его выполнили. Свежие овощи, несмотря на то, что все это происходило в самый разгар щедрого молдаванского лета, в солдатском рационе не предусматривались. Поэтому спецгруппе "гуманитариев е...аных" пришлось совершить набег на ближайшие обывательские огороды, разжиться немного помидорчиками, огурчиками, сладким перчиком, чтобы, значит, и товарищу майору хватило на закуску, и себя дорогих, вечно недоедающих в условиях, приближенных к боевым, можно даже сказать блокадным, не обидеть.
И вот очередное дневное построение, объявленное майором Хливаком. Звучит уже ставшая почти ритуальной фраза:
"Опять самогонку жрали, гуманитарии е...аные, хоть закусывай".
И в этот самый торжественный момент наш сокурсник Мишель Лупашко, нынче звезда молдавского телеэфира, а в тот достопамятный день дежурный по 3-ей роте "гуманитариев е...аных", чеканя шаг, двинулся к майору Хливаку, неся в левой руке блюдо, любовно накрытое выстиранным и выглаженным накануне вафельным полотенцем, а правую держа под козырек.
"Ты что это принес, кретин?" - излучая добро, поинтересовался майор Хливак.
А Мишель изящным движением заправского иллюзиониста сдернул вафельное полотенце, свежевыстиранное, еще раз подчеркиваю, по такому торжественному случаю, и взорам оторопевших товарищей, многие из которых были не в курсе нашей журналистской затеи, отрылись красные тугие помидорчики, порезанные дольками огурчики и перчик, дразнящий обоняние фитонцидами репчатый лучок. Все, включая Хливака, аж сглотнули слюну, а Мишель сказал:
"Закусывайте пожалуйста, товарищ майор!"
У русских, говорят, особая гордость, а у хохлов, к которым причислял себя майор Хливак, тем более. Поэтому он, хоть и сам недоедал, решительно отверг подношение, и долго потом грязно ругался на всю переднюю линейку, не заметив даже, что нам, 110-ти его подчиненным в какой-то момент это все надоело, и мы без команды разошлись по своим делам.
А был еще такой случай. Майор Хливак посадил группу "гуманитариев е...аных" в броневик "БТР-152", прозванный в простонародье "крокодилом" - на таких немецко-фашистские захватчики разъезжают почти в каждом советском фильме про войну, вывез их в чистое поле и стал отрабатывать норматив "атака мотострелкового отделения в условиях применения воображаемым противником боевых отравляющих веществ". "Смекалистый" офицер напялил на выхлопную трубу резиновый шланг, второй конец которого вывел в салон, предварительно приказав курсантам задраить все лючки для ведения автоматного огня на ходу, и отдал команду: "Газы!" А сам, значит, сидит, на броне, подставляя свою и без того красную, цвета пионерского галстука, физиономию лучам жарящего в зените августовского солнца.
Вскоре, понятное дело, бойцы начинают задыхаться, кашляют, кричат майору Хливаку, принимающему в этот момент солнечные ванны: "Товарищ майор! Противогазы не спасают от угарного газа".
Для не шибко образованного майора это звучит, как откровение. Как это противогаз не спасает от газа? Быть такого не может, и он строго приказывает: "Отставить глупые разговорчики, продолжать выполнять боевую задачу! Видите ли, противогазы у них не спасают от газа. Где это видано, чтобы противогазы от газа не спасали! Ведь они на то и противогазы".
Короче, кто же его посадит - он же памятник. Вполне уместная реминисценция.
...В каждом воинском подразделении есть свой четвероногий любимец. К полевому лагерю под Бельцами, где зарабатывал себе лейтенантские погоны наш бравый университетский батальон, прибилась маленькая голодная собачонка. Ее, естественно, пригрели при полевой кухне и всего за неделю откормили до состояния этакого колобка с хвостиком-креньдельком, носиком, как морковка, и двумя вислыми ушками.
На утреннем разводе, когда комбат, майор Малик отдавал команду: "Офицеры и прапорщики ко мне!" - потешный "колобок", виляя своим "червячком", также покидал общий строй, садился у ног офицеров и прапорщиков и внимательно, вертя в разные стороны головкой, слушал командирские вводные. Ему на спину в связи с этим даже стали надевать красную повязку с надписью "Дежурный по роте".
А как назвали смешного приблудыша? Конечно, в честь любимого офицера - Хливак, несмотря на то, что это была сучка. Этого майор-десантник уже вынести не мог. Спился тут он как-то с одним прапорщиком, у которого была машина - кажется, старенький "москвичок-403", и тот постоянно по вечерам после вечерней поверки отвозил его в город, в гостиницу, где жили офицеры военной кафедры, а по утрам вновь привозил в расположение батальона.
И вот Хливак, как-то подпоив своего новоиспеченного собутыльника, просит его:
"Ну, эта собаченция совсем уж мой авторитет в войсках подрывает. Увези ты ее вечером к черту и утопи в пруду, чтобы, значит, она меня своим присутствием не позорила".
Прапорщик, хоть и зовут их презрительно "кусками" за патологическую жадность, склонность к воровству и стяжательству и омерзительное черстводушие, оказался человеком сердобольным и долго отнекивался, но майор Хливак, в конце концов, как старший по званию ему приказал.
Триллера "Му-му-2", к счастью, не случилось. Следующим вечером не очень то исполнительный прапорщик изловил псину, снял с нее повязку "дежурного по роте" и отвез в ближайшую овечью кошару. Вокруг Бельц, северной столицы Молдавии, пасутся на вольных выгонах десятки отар. Сыну чабана очень понравился неожиданный подарок, остальные домочадцы тоже не возражали принять в семью приблудыша.
"А как его зовут?" - спросил мальчонка.
Прапорщик немного подумал и ответил:
- Хливак.
А что? Для овечьего хлева очень даже подходит. Ведь в переводе с хохляцкого фамилия майора как раз и означала что-то вроде "содержащегося в хлеву".
Так вот, что было дальше. В один прекрасный день, когда в батальоне проводились "крупномасштабные учения", майор Хливак, озабоченный проблемами управления "могучего студенческого воинства" в тактическом бою, пылил на армейском "козле" по широкой бельцкой степи. У обочины маленький мальчик играл с собачонкой, которая показалась офицеру до боли знакомой. Он приказал остановиться, прислушался и его сразу по слуху резануло. Мальчик, подманивая свою четвероногую подружку, звал ее:
-Хливак! Хливак!
Майор Хливак вышел из машины и окликнул мальчика:
-Эй, ты! А ну, иди сюда!
Мальчик смиренно подошел, а майор Хливак хвать его за ухо и давай назидательно вертеть во все стороны, приговаривая:
-Запомни, паршивец! Эту собаку зовут Жучка! Ты понял, паршивец, эту собаку зовут Жучка!
Американские режиссеры Бобби и Питер Фарелли, снявшие в 1994 году комедию "Тупой и еще тупее" с Джеффом Дэниэлсом и Джимом Керри в главных ролях, могли бы сделать это на десять лет раньше, если бы знали о существовании майора советских ВДВ в изгнании Хливака, где бы он вполне мог сыграть того, кто "еще тупее". Ну, а просто за "тупых" сошли бы некоторые остальные офицеры нашего ударного батальона, о которых я еще расскажу.