Викентий Николаевич Крячков с трудом разлепил веки и огляделся. Он смутно помнил, что накануне куда-то долго ехал по заданию редакции. Потом с кем-то беседовал в душных сумерках. Но где он и кто он - сейчас сообразить не мог. И спросить, гадство, не у кого!
Вокруг было пусто, неузнаваемо, серо и зябко. За окном устало барабанил дождичек. А дышать было нелегко и, собственно, нечем.
Пошарив рукой вокруг, он нырнул в недра своей вместительной сумки, нащупал в ней что-то твердое и холодное, приложил к голове – ой как хорошо! Но… - клац! - возразил холодный предмет, и стал диктофоном, который отвратительно зашипел, воспроизводя какие-то «левые» шумы, смех, неразборчивые звуки. Потом его, родименький, голос – только как-то противно, громко и подозрительно бодро. Уж не пили ли вчера? А если пили, то с кем, что и во имя чего, спрашивается?
- Собкор «Событий» Викентий Крячков ведет репортаж с места действий. Сейчас очевидцы заинтересовавших нас происшествий поделятся с нами…
- О господи! – вздохнул припомнивший себя журналист, щелкнул клавишей «офф» и убрал со лба нагревшийся, а потому абсолютно ненужный сейчас диктофон.
Ну что, господин хороший, соображайте быстрее. Командировали вас явно не на Багамские острова и уж точно не на весь бархатный сезон. Поэтому воскресайте поживее, несчастный мой, и – вперед, пора работать материал.
Для начала Викентий Николаевич наполовину сполз с неудобного, топорно сработанного лежака, свесил ноги вниз и полусел-полуповис на пятой точке. Сил двигаться дальше попросту не было, а соображать в вертикальном положении стало ну никак не легче.
Вместе с рвотным позывом к голове толкнулась жуткая мысль: а вдруг меня похитили? Работал какой-то предвыборный материал, перешел дорогу, узнал то, что знать не нужно, по-пьяни болтнул лишнего и – всё. Тю-тю! Найдут твою голову в каком-нибудь лесопарке. Отдельно от тела и паспортных данных. М-мда, дело табак.
Вся недолгая жизнь молодого журналиста промелькнула в уже ощутимо отделяющейся от тела голове.
Вот он, смешной толстый очкарик с недоделанным именем Викентий топает в садик. Он ужасно стеснялся своего имени и говорил, что звать его Витя. Нормально звать. Как всех. Даже друзья были. А в школе ушлая классуха поглядела в журнал и произнесла громко и четко, на весь класс:
- Ну что ты! Какой Витя? Витя – это Виктор. А ты Викентий – это гордое, прекрасное, а главное редкое имя.
Он возненавидел классуху. По её вине с кем-то дружили, дрались в конце концов, а его даже бить брезговали: Виктория, Викуся, няня Вика. Отберут портфель, окружат толпой и играют в «собачки» - весело им, долговязым сукам с нормальными мужскими именами!
Вспомнил даже, как закатил мамашке истерику: не могли чтоль не выпендриваться, и назвать сына Сашей или Серёгой?
На что маменька удивленно возразила:
- Глупенький, выразительное имя – это счастье. Папа вот – Коля, я – Люда. Таких много. Поди потрудись, побегай пока на тебя внимание обратят. А ты – Викентий. Сразу же – внимание.
И мама оказалась права. Его документы долго вертели в руках и всегда с доброжелательным любопытством ждали: какой он из себя, этот самый Викентий Крячка. Даже вот в редакцию попал по большей части, потому что имя запомнилось. Вот имя он менять и не стал – пусть будет, раз запоминается. Да и звучит нормально: Викентий Николаевич. Только фамилию поменял и стал Крячковым…
Мда… Не смоешься с таким выразительным именем никуда, не спрячешься…
Интересно, как на могиле напишут? Крячка? Крячков?
Э-эх… И какого черта он сюда сунулся?
Всё также подвисая между небом и землей, грустно пощёлкал он клавишами диктофона – перемотка, воспроизведение, перемотка, воспроизведение… Шумы, визг какой-то, невнятное бормотание… И его собственный голос: очевидцы, участники, Иваныч, местные жители, контактёры…
Стоп! Ану-ка поподробнее! Точно, контактёры!
Мысли запрыгали как блохи, защелкали, как костяшки старых счёт.
Значит так, ещё позавчера сидели, пили, курили и ржали – пришло письмо в редакцию. Какой-то малолетний дебил писал, что у деда в деревне он якобы видел «реальное НЛО». Пешком «чужие» ходят: фоткай – не хочу. Предлагал приехать, обещал помощь свою и деда Иваныча в сборе данных и, возможно, в контакте с инопланетным разумом.
Как вышло, что именно ему поручили разведать про «очевидное - невероятное» - этого сейчас уже не вспомнить. Что-то сработало на уровне «сейчас все то конец света ждут, то чупакабру ловят». То есть, пока дело до выборов, пока проблемы с газом не решаются – сработает и такой материалец. Рейтинги там, ну и все такое прочее, подскочат. Но это сейчас не важно. Главное, что сюда он приехал не на политику – и слава Богу.
Уже спокойный, Викентий прослушал всю запись от начала и до конца. Что он писал? Кого? Неразборчивые звуки. Да-с… Ну да ладно, разберемся.
Впотьмах он таки решился приземлиться и побрел в сторону, как ему казалось, двери. Но тут неожиданно сзади раздался скрип и на пол упал квадрат слабого света:
-Куды ж ты, сынок?
-Вы кто? – обернулся Викентий.
- Дык Иваныч же я. Не признал?.. И-и-и, бедняга. Говорил я им: хватит ему, наговоритеся ещё. Да разве ж это люди? Разве им понять?
Викентий тоже не особо понял, о чем речь. Однако Иваныча признал:
-Это я с вами вчера пил?
-И со мной тоже.
- И с...кх-кхм... контактёрами? – прокашлялся и заговорил увереннее Викентий. - Мне позарез нужно с ними полноценно пообщаться. Понимаете? У меня задание редакции. Мне голову снимут!
- Не сымут, сынок, - как-то скорбно посмотрел на него старик. – Ничегошеньки не помнишь? И контАхеры твои были, и даже эти, марсиане итить их маму за ногу. Накомунячились в свинячью сиську – никто ничо не помнит. Ты свою штуковину включи – всё ж на неё писал.
- Включал. Вот, – погрустнел и снова щелкнул на воспроизведение молодой журналист. – Что это? Ничего не пойму.
- Дык а чо ж тута понимать? Они это… - дед почесался и открыл дверь в серое утро. - Ладно, пошли со мной. Лечить головушку будем. Рассолец у меня знатный – сейчас к памяти придешь. А потом и к им сходим. Им тоже несладко. Только наш рассолец для них хуже отравы – болеют. Я им молочка сдою – благодарные они такие смешные, желтенькие. Ну, увидишь.
У Викентия зашевелилось подозрение: уж не безумен ли дед? Так обыденно он говорит об инопланетянах. Или не о них? Тогда о ком? Может, это он, Викентий, не возьмет в толк, о чем ведёт речь Иваныч? Прихватив фотоаппарат, диктофон, он нетвердой походкой пошел следом.
Высокая мокрая трава хлестала по штанинам. Не то густой туман, не то мелкий дождик цеплялся за ветки и свисал огромными каплями, грозящими угодить за шиворот.
Грустная корова в темном хлеву терпеливо позволила выдоить из себя ведро густо и тошно пахнущего молока. Викентий выскочил на двор и отвернулся.Чуть было опять не задремал в ожидании, но тут к нему подошел с огромной кружкой в руках Иваныч:
- На, пей, легче будет.Я в погребок лазил и...
- Я не могу парное молоко! - оборвал сдавленным выкриком деда Викентий, но тут понял, что ему предлагается ледяной рассол, и жадно припал к кружке. – Ух-х… Спасибо-о… Так что, идём?
Дед засмеялся:
- Гляди, интерес к жизни пробудился! Вчера какой живчик скакал, а сегодня – глиста в обмороке. Пойдем конечно. На, этот, комму… коммуникатор понесёшь. Накоммунячитесь и поговорите.
- Чего-о? – журналист еле удержал огромную бутыль с мутно-желтой жидкостью, из-под пробки у которой пробивался тусклый, но ощутимо спиртовой запах. – Это что, самогон?!
- Наипервейшая вещь! Без него ты с марсианами этими общий язык не найдешь. Они его коммуникатором называют. Выпил – и сразу понял, кто и чего тебе тюхает. Перестал понимать – снова выпил. Потому твоя та штуковина и не сработала – механика первач не потребляет!
Викентий недоверчиво покосился на пятилитровую бутыль. А хотя… как знать, как знать. Ведь откуда-то из глубин протрезвевшего подсознания выплывают странные образы, обрывочные данные, и все будто помечено вчерашним числом… Как знать…
Крячков зашагал вслед за Иванычем, одной рукой прижимая к себе «коммуникатор», другой придерживая рабочую сумку. Он шел, и в голове укладывался более юмористический, чем реальный материал: забитое село, алкоголики, настаивающие самогон на болотных травах, ловят такие видения, что мама не горюй! Он и сам может рассказать – обхохочешься. Такое вон начало припоминаться – просто «чужой против хищника».
Туман рассеивался, сквозь облачка пробивались тонкие золотые лучики и падали на тропинку. Та петляла, сперва убегая из села в поля, потом вела через лесок, и то терялась в его глубине, то обнадеживала чистыми полянками.
- Иваныч, сил нету, передохнем, а? - взмолился потный Крячков, сгребая на животе в охапку и сумку, и потяжелевшую бутыль.
- Вон уже,за леском, в лощинке. - утешил дед и предупредил, - Ты того... Не шуми... Мож не проспались еще – пужанешь, так беды не оберёмся. Мы вон тоже с похмелюги дурные, а они? И они так же, хоть и нелюди.
С верхнего края оврага за расступившимися деревьями открывался странный вид вниз: в траве валялись, если такое слово тут уместно, как бы 2 огромные гильзы. Рядом с ними, оглашая окрестность булькающими звуками, покотом спали полупрозрачные, как луговая улиточка,… огурцы!
Викентий от неожиданности громко икнул. Ближайший «огурец» отозвался - дрогнул мелкой, желейной дрожью, и, подрагивая, вертикально поднялся, а потом, качаясь, двинулся к Иванычу, семеня мелкими, незаметными практически, многочисленными ножками. Внутри «огурца» при ходьбе перекатывалась разноцветная жидкость, трепетали фиолетовые и зеленоватые жилки,а по поверхности как будто проходила серебристая волна от многочисленных прозрачнейших ворсинок.
- Бля-аха-муха! - присел, уронил в траву самогон, и пополз в кусты прочь испуганный Викентий. – Коп-пать-молотить. Иваны-ыч, не подпускай его ко мне!
- Не ссы, коммуникатора хряпни, пока живность похмеляться будет.
- Да ну нах… - задохнулся от ужаса журналист, панически щелкнул пару раз фотоаппаратом на окружающую его жуткую действительность,и застыл,округлив глаза и поджав по-детски под себя ноги.
Вновь ощущая себя, как в школе, малорослым толстым с дурацким именем очкариком, ожидающим расправы, он наблюдал, как по очереди просыпаются, дышат перегаром трёхметровые твари, подбираются к Иванычу, и... доверчиво, как божьи коровки какие-то, лакают из ковша молоко. Бодреют, меняют цвет и начинают рокотать, бормотать, издавать те самые нечленораздельные звуки и шумы, которые зафиксировал вчера диктофон.
Жуть как неправдоподобно! Вкрадываются в доверие, суки, не иначе!
Захотелось стать Шварценеггером, Вином Дизелем и стрелять, стрелять, не отводя глаз, чтобы видеть, как разлетаются на куски инопланетные захватчики. Где базука? Где хоть что-нибудь? Ведь хана матушке планете-земля! Всем нам хана! Табак дело!
- Да ну бл… - отбросил он фотоаппарат, ухватил бутыль и неумело, разливая на себя, глотнул из горла. – Бляхха… Уххх…
- Ну что, Иваныч, - отчетливо вдруг разобрал он новые странные голоса. – Как твой гость? Отошёл? Такой вчера веселый был, общительный. Столько рассказал. Мы у вас такого узнать не могли. А теперь? Боится?
- Ниччо, сейчас войдет в кондицию – наобщаетесь ещё. Не видал он такого – городской, а что у них там? Знамо дело, в ступоре. Ничего. Пейте и вы, гости дорогие.
Викентий удивленно приподнялся: он пока еще не мертвецки пьян, чтобы вот так вот, на ровном месте поверить, будто разговаривает с пришельцами:
- Иваныч, я что – понимаю их, что ли? – схватил он деда за рукав.
- А то! И вчера понимал. Ты вспомни, вспомни.
И тут Викентий Николаевич Крячков вспомнил...
Боясь упустить хоть одну деталь, хряпнул ещё первача, и, щелкнув клавишей диктофона, сбивчиво, вдохновенно заговорил:
- В деревне Совчуки более 20 лет сельчане общаются с представителями инопланетного разума. По утверждению местных жителей, пришельцы, завезшие на свою планету после первого посещения Земли нашу обыкновенную моль, страдают от её нашествий подобно тому, как люди страдают от педикулеза или других паразитов. Специалисты в области здравоохранения иных миров пришли к выводу, что сухие листья табака, не могущие произростать в неземных условиях, являются действенным и уникальным в своем роде средством борьбы с вредителем. Вот почему деревня Совчуки, жители которой активно выращивают табак, стала настоящей Меккой для пришельцев. Дружелюбие местных жителей и неагрессивный нрав пришельцев послужили тому, что…
- Слышь, "акула пера", - позвал его некрупный «огурец», - Хватит торохтеть! У тебя все равно аппарат разряженный! Иди, выпей, посиди с нами, поговорим. А то уже лететь пора. Иваныч, мы табак загрузили. Спасибо. А может, вам тоже чего надо? Мы скоро вернемся. Так что привезти-то?