Читать пред. http://www.proza.ru/2010/01/19/625
Тамара Александровна Романова - Треумова.
Фотография Романова Сергея Дмитриевича. Это мой отец, ему здесь 30 лет.
Музыкальные инструменты, внедренные в дом таким своеобразным способом, не простаивали без дела. Мама отдала меня в музыкальную школу на станции Лось. Сожалею, но ничего путного из меня не вышло, хотя слух хороший, даже голос был. Я до этого много лет пела в подлипковском хоре. Позанимавшись несколько месяцев с интересом, вдруг начала халтурить: не выполнив домашний урок, подделывала записи в тетрадке с заданиями. Педагог, немолодая женщина с плохим зрением, не замечала, что я вырезала из предыдущего задания слово «разобрать», и вклеила вместо «выучить». Она только дивилась, почему так долго мы «разбираем». Потом вообще перестала ходить на музыку, закидывая музыкальную папку под крыльцо, а сама где-то шлялась. Словом, прошляпила я свое музыкальное образование.
Уместно именно здесь вспомнить судьбу музыкальных инструментов, на которых я начала это образование, а заодно и сундуков. Все они, пережив - каждый в меру своего возраста и изначального качества - холод, влажность и наше детское мародерство, благополучно дождались хозяев и были радостно приняты в лоно своих семей, возвратившихся в разное время из эвакуации. Сундуки тоже забрали без претензий, хотя мы частично воспользовались их содержимым. Там оказались швейные принадлежности – иголки, нитки, что нам очень пригодилось. А я, без ведома мамы, похитила кружевные митенки (перчатки без пальцев) и бархатную тесемку на шею для какого-то костюмированного праздника.
Уже и в школу надо было готовиться. К началу учебного года мама, как-то извернувшись, купила мне новые туфли, носившие название «школьные». Это было нечто божественное – с маленьким каблуком, на шнуровке, коричневые и пахли кожей. Я доставала их из коробки и, протерев, нюхала, примеряла, представляя, как пойду в этой красоте учиться.
В один из дней, вернее, поздним вечером в конце лета 1943 года, в дом вошел папа. Нежданная радость, которую не могу описать. Выглядел он как последний оборванец, голодный и совсем не похожий на прежнего красивого папу. Как оказалось, его «пленение» закончилось, он отпущен «по состоянию здоровья». Вернулся папа еще засветло, но в таком виде постеснялся пройти по улицам, где его могли увидеть люди. Поэтому где-то в лесу отсиделся, чтобы в темноте проскользнуть домой. Сразу встал вопрос – чем кормить папу. Он завтра же пойдет устраиваться на работу, но кормить надо начинать в этот же день. И мама решила обменять мои школьные туфельки на рабочую карточку. Может и не на рабочую, а какую иную, не знаю, но я осталась без обновы.
Папа поступил на завод № 455, тоже в Калининграде, на должность начальника цеха № 13. Сразу же, помимо рабочей карточки, получил ордер на покупку ватного одеяла и костюма. Одеяло пришлось как нельзя кстати, хоть оно и было по-военному «скромным» - вместо ткани покрыто марлей. Но мужской костюм!
Случайно застала папу перед трюмо, стоящим в простенке между окнами, из которых на него падал солнечный свет, отчего ткань костюма была хорошо видна и очень напоминала мамин комбинезон для литейного цеха. Но это не имело значения. Мой красивый папа созерцал свое отражение: он поворачивался боком, закручивал ноги, чтобы увидеть себя со спины, приседал, застегивал и расстегивал пиджак, словно не веря, что это он, Сергей Дмитриевич Романов, сорока двух лет отроду... Я тихонько ушла. И сейчас, описывая эту картину, я снова сглатываю горькие слезы
Как случилось, что папа, который всегда был чем-то увлечен, когда одно занятие, сменялось другим, вернувшись, стал невеселым; куда исчезло приветливое сияние лица, словно в нем выключили свет. Иногда приходил с работы «навеселе», искусственно взбадривая себя. И я, которая была его любимицей, тоже перестала радовать. Мы даже начали ссориться. Ожидание третьего ребенка должно было поднять его дух, может, так и было, но я, по юношеской неразвитости чувств, по своему эгоизму, что-то упустила, не поняла. Голод и нездоровье (ведь не зря папу отпустили из рудников) довершали его разрушение.
5
В мае 1944 года у нас с Вадиком появился брат, Саша. Очень тяжелое время для выхаживания новорожденного. Как только мама начала прикорм, братик начал хиреть. Он никак не хотел принять за молоко и сливочное масло, ни соевый заменитель, ни мандарины, которые выдавались на талоны, означенные молоком и маслом. Его здоровье внушало серьезные опасения, и мама, оставив работу в литейке, поступила поварихой в ясли, чтобы ребенок был рядом, да и уход лучше, чем дома. Врачи, однако, через некоторое время сообщили маме, что наш ребенок категорически не воспринимает ясельный режим. Мама и Саша покинули ясли. И тут, в который раз, на помощь пришли соседи.
Недалеко от нашего дома, в том же поселки им. Калинина, жила семья Бориса Ивановича Каневского, приехавшего в начале тридцатых годов, как и наш папа, вместе с Мирзахановым из Коврова в Подлипки. О трех его дочерях можно написать много хороших слов, но в данном случае речь идет о Маргарите Борисовне, враче педиатре, лучшем детском враче, повстречавшемся на нашем пути. Ее доброта, профессиональная тонкость и интуиция подсказали неординарное решение в тот критический для жизни ребенка, момент. Она собственноручно приготовила картофельное пюре, положила в него кусок сливочного масла и, придя к нам, сказала маме: «У нас выбора нет, попробуем вместо лекарств и диеты совершенно противоположное».
Сашка, словно только и ждал это пюре, после которого начал выздоравливать.
С братом успокоились, но тут… Как же трудно возвращаться в прошлое.
3 октября 1946 года в наш двор забежал какой-то мальчик и сказал маме:
– Тетенька, ваш дяденька, вот там, лежит мертвый…
Были какие-то подробности этой детективной истории: где это случилось, почему, но теперь они не имеют значения. Врачи установили сердечный приступ. Папа, возвращаясь с работы, не дойдя двухсот метров до дома, то ли прилег на землю, то ли упал возле неизвестной дачи. Черствость или равнодушие, может, просто роковая случайность, что никто не обратил внимания на лежащего человека. Уже холодно, особенно к ночи. Словом, папы не стало, он не дожил трех дней до 45 лет.
Мама стояла у гроба папы, окруженная тремя детьми, ни один из которых еще не был готов к самостоятельной жизни. Двухлетний Сашенька все пытался развеселить папу, отдавая ему целлулоидного попугая. А мне запомнились флоксы, окружавшие лицо папы, и гусеница, выползшая из них. Цветы не виноваты, но я не люблю теперь запах флоксов.
Как всегда, когда случается беда, мама становится собранной и деятельной. Во время любой болезни любого из нас, что бы, ни случилось с нами, она забывает о собственном страдании и ищет реальный путь к нашему спасению. Знает, что предпринять, какое средство применить. Так и в этот период. Она не пошла за социальной помощью - это не в ее правилах: я думаю, что ей просто неприятно туда ходить. Поэтому не воспользовалась даже справками, которые ей выдали на заводе. Из них я узнала, что папин средний оклад в 1945-46 был 1587, а всего за год 19 033 рубля. Важно для истории семьи… Она снова пошла работать.
Что привлекло маму в смене профиля работы, не знаю, но она поступила в институт повышения квалификации работников легкой промышленности и очень скоро, как и в литейном, заняла более высокий ранг. Не могу достоверно описать этот период, ибо начала учиться в институте, жила в общежитии, навещая родной дом по выходным. Помню, мама с гордостью рассказывала, что ей уже поручают составлять расписание лекций профессоров, что, вероятно, трудно. Ведь многое надо учитывать при таком большом институте. А потом оказалось, что можно часть дома сдавать студентам. Так у нас в доме появилось нечто вроде общежития. А потом, чтобы совсем расширить свою деятельность, начала помогать и другим нашим соседям сдавать часть своих домов. И тогда мама стала комендантом этих общежитий. У нее был водитель с грузовиком, чтобы возить в прачечную белье, которое меняли раз в 10 дней. Словом, мама обрела себя в работе.
Как-то мама обедала в московском кафе, на нее загляделся приличного вида господин. Он, вспоминал, что сначала его поразила красота ее ног, потом уж посмотрел и на нее. Вскоре, Петр Александрович Клочков стал нашим отчимом. К этому времени Вадик поступил в военное училище, а вот маленькому Саше Петр Александрович был вместо отца. Мы все его любили.
Читать след главу http://www.proza.ru/2008/09/01/169