На подбородке и по щекам – редкая татарская щетина. Забыл попросить, чтобы кто-нибудь принёс бритву. Я сижу на кровати, опёршись спиной о батарею. Я болен. Я раненый.
Нет… дело не в этом. Просто не знаю, что делать. Нечего сказать.
-… Можно рвать на себе волосы. Можно разбить руки. Но уже бесполезно. Уже ничего не исправить… Да, вокруг дерьмо и полный позор… Да… гады… враги… война… Но винить некого, кроме себя. Остаётся говорить, что тогда-то тогда-то из-за собственной глупости всё поломалось на хрен. Одна ошибка и всё… Остаётся пить или сходить с ума в одиночку. Я сейчас собираюсь заниматься и тем и другим…
Мне нечего ответить.
В полумёртвое, сплошь покрытое горелыми ошмётками и грязью, безглазое лицо, говорили, - всё нормально. СкажитЕ здесь?
Жалостью потечь? Это надо быть совсем либо без мозгов, либо без совести.
И почему-то я думаю, что могу ответить. Я же здесь – сижу небритый, опершись спиной о батарею. Так далеко, и руки не протянуть – хоть неумное сочувствующее молчание показать.
Я убогий. Пёс убогий. У-Бога пёс. Сидел у бога под боком. Бог, ободряюще до восторга, потрепал упрямую башку рукой в шершавой трогательной рукавице. Махнул командирски и яростно, - Фас! И пёс ринулся, - на несправедливость! На врага!
Вцепился зубами в крепкую грязную решётку.
Поломал все зубы, упал рядом – а решётка на месте, за ней несправедливость и враги ходят.
Пёс беззубый – имени своего не выговорит, шипит: пь-ёс-с…. Ну да: пьёшь, пёс, пьёс. Даже себя не смог защитить. А кого ещё… Кто-то жжёт свет допоздна, тоже пьёт, плачет, молится неумело, путая слова, роняя их в стакан случайно – зачем молиться-то научили? Бог сам окосел – спит себе сидя, борода, совсем не по-божески, майонезом выпачкана, камуфляж нестиранный. Что тут ответишь?! Чем поможешь?..
Я потёр рукой небритую рожу. Нет – зубы ещё на месте.
На следующий день я закатил скандал. Врач, молодой, длинный, под потолок, умный от осторожности, пытался упираться:
- Вы больны, вы раненый.
-Я здоров. У меня зубы на месте.
- При чём тут зубы? Вас же не в стоматологию положили.
- Зубы все на месте. Нет… одного нет. Выбили. Но клыки в полном порядке. – Я даже оскалился в доказательство.
- Вы, что – сумасшедший? - Поинтересовался врач.
- А, что – незаметно?
Из больницы я вышел днём, около часа.
Осенью воздух, даже в городе, чистый-чистый, прозрачный. И какой-то очень ощутимый. Будто всё вокруг заполнил куб из идеально прозрачного стекла. Будто стоит посильнее, по-богатырски, размахнуться и шарахнуть – разобьётся. Я так и сделал. Трах! – посыпались наземь осколки, Острые, яркие. Словно только что целая эскадрилья ангелов напоролась на плотный зенитный огонь.
Осенью в Питере редко бывает ясная погода. А тут – с утра прошёл дождь, а потом засветило, гоня пасмурные полки на запад. Дул ветер, было и хорошо, и жутко. Такое чувство было, будто вот-вот вылетит вдруг из-за угла Непонятно-Что – взъерошенное невероятно, зубастое, босое, в руке палка трофейной колбасы. Ату! – заорёт. – На несправедливость! На врага! Бог это – наконец пришедший в себя. И удивлённо будут смотреть на него Ильичи со всех концов города.
Запиликал мобильник.
- Привет! – сказала она. – Тебя уже обыскались все, потеряли совсем. Как жизнь?
Я отвечал что-то, что нужно. Я возвращался – можно сказать домой.