«Король поэтов» или «Голый король»?
Каких только титулов не напридумывают себе поэты и их поклонники и поклонницы. Ещё в 1918 году 27 февраля на творческом вечере в Политехническом избирался «Король поэтов», которым, как известно, стал Игорь Северянин, победивший Маяковского. И тотчас же он издал книгу «Поэзоконцертъ» Короля поэтов Игоря Северянина. Победителей не судят, и эгофутуристам только и оставалось, что, несколько дней спустя, провести вечер под девизом «Долой всяких королей». Вышедший на сцену Маяковский провозгласил: "Долой королей - теперь они не в моде".
Образность мышления, свойственная поэтам, не позволяет им, как правило, опускаться до обыденных суждений, они должны блеснуть «новоделом», метафорическим эпитетом, поразить читателя или слушателя свеженьким определением, яркой характеристикой, не только такой, чтобы она сразу запомнилась, а желательно такой «эпатажной», чтобы она навечно приклеилась к автору, как аромат духов от Диор к вечернему платью жены российского олигарха.
Как Вам такое определение: «Бесполый поэт сатанизма». Звучит, не правда ли? И дано оно молодому петербургскому поэту Алексею Лебедеву при обсуждении его творчества на одной из секций Союза писателей, когда решался вопрос о приёме последнего на этот поэтический Олимп. 28-летний автор, выпускник философского факультета Санкт-Петербургского «большого» университета, скороговоркой произносил серьёзные стихи, эпатируя присутствующих не столько формой исполнения, сколько содержанием:
Лампады гаснут,
гаснут свечи в храме,
Дым ладана змеей ползет внизу.
Но ни в монастыре, ни за горами,
Ни в крепости не пережить грозу.
Попы псалмы орут уже до хрипа,
Но небеса не слышат этот вздор.
Вот кара!
(…)
Вот судный день
подкрался словно тать.
Сам православный бог,
творец Вселенной,
Дрожит в углу,
узнав – свершился суд.
Его поймают и военнопленным
Навеки в лес к славянам увезут.
А вот этот, с позволения сказать, «сонетик»?
Но аромат там ладаново-серный,
В Санкт-Петербурге, городе тоски,
Где мерность мира мягкостью мохерной
Всех гениев ввела в свои полки.
Где нет своих, и все здесь чужаки,
Друг другу, миру и себе, наверно.
Не русский ты здесь слышишь на Шпалерной —
Шпалерный и фурштадский языки.
Да что мне финский, я ведь знаю Невский,
Но только жаль, на нем общаться не с кем,
Лишь с городом, он вечен, Ленинград!
Здесь ад, и рай, и свет, и тьма – едины,
Прозрачность ночи и кристальность льдины.
И жизнь струится лишь по вечерам. ( курсив мой .- Т.Л.) .
Простим молодому автору Ленинград (бывают же такие раритеты в наше время!), но остальное каково?! Как не согласиться с мнением признанного поэта, да к тому же ещё и издателя журнала «Всерусский собор», - Владимира Шемшученко, который прокурорским тоном произнёс приговор: «То, что мы услышали – это сатанизм!». Из задних рядов его поддержали протестантско-православные поэтессы, заголосившие, крестясь в душе: «сатанизм, сатанизм». А обвинитель обвинял: выразил сожаление, что Россия не исламское государство, где автора бы за такие стихи бы…да на кол бы…; и неожиданно для человека с религиозно-домостроевской моралью (полагаю, что исходя из французского: la noblesse oblige) вдруг заинтересовался его полом – «бесполая поэзия бесполого поэта», дескать стихов о любви нет. А на мой непросвещённый взгляд, казалось, есть. Вот эти стихи, например, о чём? Разве не о любви?
Только разницы нет,
что влюбленный, отчаянный раб,
Что всесильные боги,
возлюбленной павшие в ноги,
Слабый – будешь силен,
но бессилен ты, раз не ослаб,
Потому что любовь побеждает
в конечном итоге.
Или ещё:
Парус мечты распахни,
направленье – любое...
Миг – и взлетаешь,
кружась в сновидениях сладких.
Не упадешь, если что,
я лечу за тобою,
Тихо уснувший
у маленькой детской кроватки.
Не та любовь, не та, и главное – не к ТОМУ! Но ведь не каждому же везёт так, как Владимиру Шемшученко: он хотя и сочиняет «для собак», но у него: «между небом и мной – неразрывная нить». Почему же тогда, имея прямые связи с небом, поэт трепещет от сатанизма, и почему ему так страшно в этой жизни?
Плач о погибели просто умора.
Где уж нам смерть принимать на миру.
Ждём своего приговора
На сатанинском пиру.
Поэт признаётся в сокровенном:
Я уже никого не убью,
А меня каждый день убивают.
А тут ещё и новые сатанисты появляются на поэтическом Олимпе. Страшно! Хотя, к счастью, есть надежда на спасение: как никак, а прямая связь с небом - это не пустячок, а нечто большее:
Я с ним. Я – русский. Я внезапно смертен.
Он милостив. И Он меня спасёт. (В. Шемшученко, …и рука превратится в крыло,- Спб, Всерусский собор, 2008-128 с.)
Пожелав В. Шемшученко спастись, хочу поздравить А. Лебедева не только с рекомендацией секции о приёме в члены Союза писателей, но и с присвоением ему оригинального, и , надо полагать, почётного титула «бесполого поэта сатанизма». Конечно, это не то, что титул «король поэтов», но всё же несомненное признание таланта. А королевский титул, будем надеяться, у него ещё впереди. Впрочем, что касается заветного титула, то и главному оппоненту молодого поэта вряд ли удастся стать королём. Ведь, как поётся в песне, из которой слова не выкинешь: «Всё могут короли…», а В. Шемшученко, даже при наличии мощного и милостивого «блата» (или в наше время – спонсора?) на небесах, не покидает страх. Какой уж тут король! А вот на короля хотелось бы взглянуть. Нашёлся ли преемник у Игоря Северянина? Не прозябает ли титул в безвестности? Не забыт ли он?
Ура! Жив, жив ещё курилка! Оказывается ещё в 2007 в историческом Политехническом был избран Королём Поэтов Дмитрий Воденников. Два года король восседает на столичном троне, а мы тут, прозябая в серости «северной столицы», ещё не вошли в число его подданных, не поклоняемся кумиру, да и вообще многим это имя ничего не говорит. Безобразие! Срочно восполнить пробел. Для начала познакомимся с биографией короля.
Родился в Москве, окончил филологический факультет педагогического института, работал учителем в средней школе. Пахнуло добрым советским временем и надеждой, что это не просто король, а сеятель «разумного, доброго, вечного». Знакомство продолжается.
И начнём с визитной карточки Короля поэтов, которой открывается его сайт в Интернете.
Или лучше продолжить знакомство с биографией? Биография впечатляет! Ни слова ни о папе, ни о маме, ни о самом, единственном и ненаглядном, только цитаты из некоторых изданий, преимущественно интернетовских, не обошедших вниманием короля. Например: "Биография".
Читать стихи Воденникова стыдно, страшно и сладко. Стыдно — потому что Воденников предельно искренен. Страшно — потому что детский восторг, брат–близнец детского ужаса, бродит по страницам его книг, бросается на читателя. Сладко — потому что капризная и убийственно точная интонация завораживает и не отпускает. Не бойтесь, она не отпустит вас уже никогда.
«ВЕЧЕРНИЙ КЛУБ»
Самый недопустимый штамп, накладываемый на эту поэзию, содержится в отвратительных размышлениях о ее «особом лиризме». Говорить о «лиризме Воденникова» бессмысленно, потому что Воденников — до–лирический и по настоящему жестокий и жуткий поэт.
«EX LIBRIS НГ»
…Все это так, но любой другой, кто опрометчиво захочет встать в очередь «воденниковообразных», явно переоценил степень насмешки, допущенную поэтом Воденниковым в почти трагическом вопросе «кто же, кто же посмеет быть, кем был и смею я?» ... Их скорбное шествие уже началось. А он опять всех обманул. Он рационален до невозможности.
«РУССКИЙ ЖУРНАЛ»”
Весьма оригинальная биография, не так ли? Поэту – профессиональному филологу, во всяком случае по образованию, не объяснили разницы между словами «биография» и «критика»? Или это щенячья радость поэта, о котором где-то кто-то что-то написал? Так что начнём с визитной карточки. И, прежде чем убрать её в визитницу, ознакомимся с содержимым.
Визитная карточка
1
Они лежат здесь: Вова, Галя, Соня, Дима
(я их всегда имею по порядку) –
так шатки жизни их, так розовеют спинки –
но это лучше, чем зашить в подкладку.
Они, забытые, всегда немного жалки.
2
Не бойся, и они меня не пожалеют
(а мог ли Павел сам себя бояться,
и нужно ли своих любовников бежать).
Со мной, как со страной, ни пить нельзя, ни спать,
но может ли страна царапать и кусаться,
когда ее приходят убивать?
Приписка:
но ты за брючину взяла, а он – за шею,
и спрятали за шкаф и под кровать.<...> ( курсив мой-Т.Л.)
Своей визитной карточкой поэт выбирает стихотворение «Мистические любовники», написанное в 1995 г., почти 15 лет назад, которое заканчивалось так:
Вот мой стишок вертится, как волчок,
их, шатких, жутких их цепляя на крючок
(а если он шиповником ветвится
иль будто тесто толстое растет).
Придет любовник, схватит за бочок:
Попробуй сам теперь собою насладиться.
Что же вдохновляет поэта? Что это? Воспоминания о педерастическом детстве и онанистическом отрочестве? Или это взгляд учителя средней школы на своих учеников, раздумья об их жалких судьбах сейчас и будущей жестокости потом, когда и они его «не пожалеют»? Да нет, это не о себе, а о своих стишках, которые будут куститься шиповником в одноимённом цикле. Но уже здесь звучит и грядущее величие будущего «короля поэтов»: он сравнивает себя не с кем-нибудь, а со страной! Прямо скажем, не сла;бо! Хотя оригинально ли это? Как не вспомнить стихотворение Блока столетней давности? «О, Русь моя! Жена моя! До боли/ Нам ясен долгий путь!»
Десять лет спустя, в единственном стихотворении 2005 года он поделится с читателем тем, как рождаются его стихи:
потому что стихи не растут как приличные дети,
а прорастают ночью между ног,
и только раз рождаются в столетье поэт-дурак, поэт-отец, поэт- цветок.
Что касается прорастания стихов «ночью между ног», то у каждого поэта свой творческий метод: кто-то пишет разумом, кому-то муза диктует стихи, а некоторым и сам Бог, так что, как говорится, автору виднее. Поэт, правда, не уточняет, к какому же «виду» в данной классификации он относит себя. Что к поэту- отцу – это можно сказать однозначно. «Королевичу» посвящён цикл «Стихи к сыну».
Мне этой ночью вдруг приснился этот цикл:
и куст –квадратный, праздничный и мелкий
и папы с мамами, висящие на ветке
(как новогодние конфеты или белки),
и ты придирчиво не выбиравший их. ( курсив автора – Т.Л.).
Может быть, стоит не согласиться с точкой зрения «EX LIBRIS НГ», что Воденников -« до–лирический и по-настоящему жестокий и жуткий поэт», а наоборот считать его поэтом-цветком? Не во имя ли этого написан его «Цветущий цикл?»
Но зато я способен бесплатно тебе показать
(всё равно ведь уже никуда не сдрыснуть и не деться)
как действительно надо - навстречу любви прорастать,
как действительно надо – всей жизнью – цвести и вертеться.
За одну только ночь, в преждевременном взрыве листвы,
всё так жадно рванулось с цепи,
всё так жарко – в цвету – пламенеет.
Вот и я - отпускаю тебя – из прохладной своей пустоты,
потому что никто (даже я) на тебя этих прав не имеет.
Простив королю отнюдь не королевское «сдрыснуть» как дань моде андеграунда (в среде пэтэушных мякишевых и не такое услышишь!), разве можно остаться равнодушным к трагическому лиризму этого любовного стихотворения? И здесь снова прорастание «между ног» лирического цветка или плода шиповника, который разверзнется и брызнет своим полноценным семенем. Конечно, я не поставила бы его на одну ступень с разбившейся о быт любовной лодкой Владимира Маяковского, но это и не тихая грусть первого короля поэтов:
Ты ко мне не вернёшься, даже….даже проститься,
Но над гробом обидно ты намочишь платок…
Ты ко мне не вернёшься в тихом платье из ситца
В платье радостно-жёлтом, как грошовый цветок.
(…) Ты ко мне не вернёшься: грёзы больше не маги, -
Я умру одиноким, понимаешь ли ты? ( Игорь Северянин, «Злате»).
Прощание Воденникова всегда «грубо, длительно, с любовью»:
….- с другим рывком,
в блаженном издыханье, всё потеряв, что можно потерять:
пол, имя, возраст, родину, сознанье -
я всё – забыл, что я хотел сказать.
Что же он забыл ? Уж не есенинское ли : «Я буду восхвалять/ всем существом поэта /Шестую часть земли / С названьем кратким Русь»?
Но вернёмся к поэтической «триаде». Что же остаётся? Поэт- дурак? Нельзя же допустить, что автор не включает себя в число поэтов, рождающихся только раз в столетье.
Нет, не кончилась жизнь, самурайская вздорная спесь,
диковатая нах.., стихи о любви и о Боге.
Если кто не заметил, мои ненаглядные: я ещё здесь,
Сижу как бомж и алкоголик у дороги.
Это стихотворение можно прокомментировать двояко: во-первых, здесь поэт нашёл адекватную форму самовыражения, - или некое подобие книги «Москва-Петушки» Венечки, или - это проект космического спасения.
Господи, вот мой компьютер, вот брюки мои,
носки,
а вот- шесть книжек с грубыми стихами.
Я их выблёвывал, как отравившийся, - кусками
с богооставленностью, с желчью и с людьми.
Грубые стихи? Уж не Рубцовское ли это: «Что с того, что я бываю грубым?/Это потому что жизнь груба». В приведённом отрывке автор делится с читателем тем, как рождаются его книги. И если стихи Ахматовой, рождаютя из сора, то король поэтов свои книги «выблёвывает… с желчью», как отравившийся человек. Конечно, приятно отметить в наш век религиозного официоза, что выблёвывание книг происходит с «богооставленностью». Если бы он их выблёвывал с божьим именем, - это могло бы оскорбить целую армию поэтов и поэтесс «христова воинства» (Т. Егорова, А. Любегин, А. Грунтовский, авторы «Отзвуков небес» и многие, многие другие). А вот в связи с творческим методом снова ассоциативно всплывают строки великого поэта ХХ-го столетия, который «вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката» или другого, у которого «осыпает мозги, алкоголь» «как роща в сентябрь». А для чего эти поэты производили эти действия? Один «довылизывался» до пистолета, а второй - до Англетера. А Вы куда стремитесь, господин Воденников своим: «Я, между прочим, умереть могу». Неужто к государственной пенсии?
Преемственность классических образов? Постмодернистское переосмысливание классиков? И если «неподкупный голос» Пушкина был эхом русского народа», то в период постсексуальной революции у Воденникова « …сексуальный голос мой был утешеньем моего народа».
Не избежал поэт и общих бед современной поэзии: много деклараций, много штампов: «так жить, чтоб быть» (ср. с поэтами шестидесятниками, «не слыть, а быть», или «Добро должно быть с кулаками» С. Куняева). А вот ещё такой фортель: ВОТ Я СТОЮ ПЕРЕД ВАМИ,
ПРОСТОЙ РУССКИЙ МУЖИК,
ЖИЗНЬЮ БИТЫЙ, СОБОЮ, КАК ВОДИТСЯ, ЛОМАНЫЙ -
ВОТ СТОЮ Я И ДУМАЮ…..
Забыли что ли Есенина?
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,
Не дойду до дома с дружеской попойки…
Нет ничего страшнее для постмодерниста, чем обнаружить многие корни его стихов в архетипе национального сознания. А по сути об одном: о себе, о творчестве, о своей стране. На эту тему могут быть разные мнения. Но на то она и полемика. Сильные стороны поэзии Воденникова – это игра на намёках (Как бы ни было грешно, но «Поэма без героя» Анны Ахматовой – начало этого движения – искусство намёка, искусство для круга тех лиц, «кто понимает»). Но за этой игрой намёков стоит претензия на элитарность, его читатель – это узкий круг посвящённых, некая ложа, но не каменщиков, а «девочек на колесе и сумасшедших бурундуков».
Слабые стороны поэта: банальность его метафорической структуры. Это его сны, это репейник, это куст шиповника, в основе которого, как мне кажется. – библейская неопалимая купина. А вот и «Юнона и Авось» Вознесенского («Я тебя никогда не покину….) не прошла мимо: «…ты за это за всё никогда меня не покинешь…». И снова есенинские мотивы ( «Будь же то вовек благословенно,/ что пришло расцвесть и умереть») в стихах Воденникова: «так пусть же будет жизнь благословенна» и далее: « И пусть тогда - как все – нарядным тленом /я стану сам в сиреневом ряду». Сразу ассоциации: «Но и тогда, когда во всей вселенной пройдёт вражда племён…». Не так ли? Впрочем, может быть и не так. Эстетствующий Воденников видит себя «нарядным тленом» в «сиреневом ряду», а вот Есенин - иным: «… я отважный и гордый,/Только новью мой брызжет шаг..».
Впрочем, довольно полемики. Богу- богово, кесарю –кесарево. Слово за читателем. Ему решать: голый король или «сверкающий репейник, который даже в джинсы не зашить». Читатель, как известно, народ дотошный. Он всегда докопается до сути, а особенно, ежели это пишущий читатель, сиречь писатель, или, что чаще, – графоман.
Посчастливилось мне как-то побывать на секции поэзии в СПР, где Николай Астафьев представлял свою очередную книгу избранных стихов, изданную к своему 60-летию. Оказался он большим поклонником творчества своего трагически погибшего тёзки Рубцова, которому посвятил в этом сборнике несколько стихотворений. И тут на председателя секции – Ю.Шестакова – нахлынули воспоминания о годах учёбы в Литературном институте. И он поделился с присутствующими точкой зрения Юрия Кузнецова, который считал, что знаменитые строки «Россия, Русь, храни себя храни …» «не доделаны». Присутствующие замерли в ожидании «откровения» или, как минимум, открытия. Выдержав паузу, Юрий Шестаков признался, что только сейчас (думаю, лет тридцать спустя) он понял, что хотел сказать и сам поэт, и Ю. Кузнецов. «Там должно было бы быть: Россия, Русь, Господь тебя храни…».
Идея овладела массами. «Правильно, правильно, - поддержала председательствующего воинствующая представительница «армии крестоносцев» - Татьяна Егорова. – Это же семидесятые годы. Время-то какое! Это редактор исправил. А у Рубцова, конечно, было «Господь тебя храни», - произнесла она без малейшей тени сомнения.
Легенда родилась. «Истина» была восстановлена во всём величии её православности. Так что и в отношении творчества Воденникова появятся некие читатели –почитатели, которые всё расскажут, что хотел сказать поэт, ну, а если не расскажут, то выдумают, и его образ предстанет тогда в точном соответствием тем идеологическим задачам, которым он должен служить на каждом данном отрезке времени. Автор предвидит это воскрешение: Это ты полстолетья спустя -
ты с меня соскребёшь эту ложь
и возьмёшь, как тюльпан, как подростка, за мою лебединую шею.
(…)только что ж это я -
так безропотно – ждать не умею. ( Курсив автора).
Автор нетерпелив, ну, а читатель подождёт и новых творений, и новых легенд, да, впрочем, и новых королей.
Ссылка на иллюстрацию http://im6-tub.yandex.net/i?id=182151871&tov=6