Алина жила одна. Все ее имущество было арендованным, все ее жизненные перспективы были туманными. Она училась в литературном институте, куда поступила, наверное, потому, что очень любила сказки. Будущее представлялось агрессивным злым ежом, иголки которого почему-то всегда были направлены в ее сторону. Училась Алина самозабвенно и с удовольствием. Каждый вечер она погружалась в совсем иную жизнь, которая существовала только при чтении разнообразных произведений. Создавая вокруг себя выдуманную реальность, она общалась с образами персонажей, как с живыми. Ведь окружающим ее людям не было до нее дела. Ее родители годами не вспоминали о ней, и она готовилась встречать Рождество в привычном одиночестве.
В качестве собеседника Алина на сей раз взяла с полки томик сказок Андерсена. Открыла любимую – и снова видела девочку, все спасение которой было в спичках. Зажечь спичку – и увидеть, как горит елка. Чиркнуть об стену – и почувствовать, как тепло у семейного очага. Алина задумчиво посмотрела в окно – очередная зима без снега. Очередная морозная ночь. А что, если?...
- Дайте мне все спички, которые у вас есть.
Удивленный продавец, видимо, уже собирающийся бежать домой к жене и детишкам, выволок из подсобки небольшую коробку и несколько пачек коробков. Расплатившись, Алина побрела с большим пакетом по району почти уснувшего города. Вот стена обшарпанного дома. И пальцы совсем замерзли. Робко встав поближе, Алина с надеждой чиркнула спичкой. Маленький огонек ослепил глаза, но тут же потух от порыва ветра. «Наверно, это не та стена», - подумала Алина, и стала подыскивать подходящую, чтобы единственный раз в жизни попытаться отвоевать свое, долгожданное и выстраданное чудо.
Все стены домов были одинаковы. Все спички были от одного производителя. И ветер повсюду был одинаково холодный. И везде была рождественская ночь, одинаковая и разная для всех. Алина присела на одинокую скамейку, и, ежась от холода, привычно смотрела на горящий свет в окнах. Её всегда называли странной. Вот и теперь она морщилась от этого чувства осуждения, которое исходило сейчас от всего вокруг – от голых сердитых деревьев, от стен домов, которые не желали открываться, от оставшейся половины коробки спичек, которые не желали быть волшебными. А может, мало спичек? Может, надо вот так – в замерзшую ладошку ворох спичек, и разом их зажечь? Догоравшие спички больно жгли ладонь, почерневшую от осыпавшейся надежды. И так тихо было кругом, и никого не интересовал вопрос, где взять столько спичек, чтобы одному-единственному человеку стало тепло хотя бы на одну, рождественскую ночь? И хотелось заглядывать в окна, стучать в двери, и просить немного тепла. Совсем немного, только чтобы отогреть ладошки. Щеки начали мерзнуть нещадно от колючих слез. И от одиночества, которое растворялось в мутном небе…
Из спичек получался пусть и небольшой, но красивый костер. Его удобно складывать на холодной земле. Еще спичек, еще, аккуратными слоями поверх друг друга. А сверху – маленький домик, который Алина склеила одним вечером, склеила с любовью, надеясь, что в одну волшебную ночь внутри загорится огонек и она одним глазком увидит свою бабушку… Слезы капали на еще не зажженный костер, и Алина не представляла, что они такие же горючие, как керосин… Еще спичек… И хоть на мгновение очутиться на кухне, и на коленях уткнуться в грубые бабушкины руки, которые вырастили ее с такой любовью… Хоть на миг ощутить запах пирога, того чудесного пирога, который бабушка с благоговением пекла к Рождеству. Еще керосину, еще слез! Их надо вылить, их надо поджечь, никто не должен быть несчастным и одиноким в эту ночь. Еще спичек, надо как-то отогреться, надо, чтобы домик стал теплым… Спички, сердито фыркая, загорались одна от другой. Алина любила в детстве зажигать их. Но тогда она делала это от удовольствия…
Кто-то решил праздновать Рождество петардами. Из нескольких окон выглядывали люди и возмутительно нарушали тишину громкими выстрелами в небо. Алина смотрела на яркие звезды, а у ее ног одиноко занимался пламенем маленький домик. Неожиданно кто-то выпустил из рук петарду, и она, спикировав, упала прямо в алинин костер, взметнув его ввысь. По ногам Алины прокатился сначала красный снаряд, потом голубой… Загорелись шнурки, которые вечно развязывались и пребывали в опасной близости к земле, а в данном случае – к огню. «А может, надо на самом деле гореть? Может, надо на самом деле сгореть, чтобы начать все сначала?». Неприятный запах чего-то сгорающего противно защекотал нос. Снега не было, пришлось тлеющие сапожки тушить и без того обожженными руками. Почему-то было больно шее и щекам, наверное, от невидимой петли, которая все время сжималась и мешала дышать по ночам. Алина знала, что петля была из лески. Коварная, она впивалась в горло и не было никакой возможности поддеть ее пальцем и ослабить. Ногти царапали кожу, и было желание вырвать кусок гортани, чтобы вдохнуть.
- Девушка! Простите, я нечаянно выронил… из окна увидел, что вы горите… - Слышала Алина в темноте и как через вату. Приходя в себя, она обнаружила, что укутана чьим-то пледом, и почему-то с головой. Огонь от костра попал на волосы, а она не заметила…
- Пойдемте к нам, мама очень испугалась. – Алина смотрела на незнакомого молодого человека, постепенно приходя в себя.
- Вы плакали? Не стоит. Волосы быстро отрастут, хорошо, что на вас была шапка. У меня тетя делает очень стильные короткие стрижки. – Кстати, шапка и шарф сильно пострадали и лежали рядом на скамейке. Парень еще что-то говорил, а Алина сидела и напряженно чувствовала, что впервые за долгое время она чувствует тепло, кто-то суетится рядом, что-то говорит о ней…
- А меня Вадик зовут.
И с этого момента Алина поняла, что не все сожжено, что есть где-то в уголке ее сердца нетронутый уголок, где безобидный огонь горит ровным пламенем, который не даст ей замерзнуть окончательно, потому что настоящее тепло живет в нас самих, надо только кому-то дать почувствовать это…