Не успели похмельные мужики отойти от кулыгин-
ской шумной свадьбы, как бабахнуло новое событие: Ев-
докия Клюкина родила. Не ахти какая новость, на другой
конец села только через неделю дойдёт. Но родила-то Евдо-
кия двойню! А старики и не упомнят такого, чтобы в Кру-
тоярово какая-нибудь баба сразу двоих ребятёнков выпрос-
тала. Да ещё мужиков! Закрестились, закивали головами
старухи, сочуствуя и благославляя: «Намучилась Евдокия
от безродья. Услышал Бог её, вот и послал двойню».
Накануне, в день мученицы Татьяны, почувствова-
ла себя Евдокия нехорошо. Пирог стряпала: у её Таньки
день ангела, четыре года девке. Да так тяжело стало, что
послала соплюху-именниницу за соседкой Аграфеной По-
гореловой: «Скажи – мамка рожает»; а Федота – за баб-
кой-повитухой: «Бегом!» Опустилась на лавку: «Господи,
помоги мне».
Всё успели подготовить к рождению, даже баню Федот
уже неделю без надобности топит. И сейчас стоит горячая.
Прибежала Аграфена:
– Началось?
– Поставь кашу, – выдохнула Евдокия. – Тяжко.
Аграфена быстро поставила воду в горшке, подброси-
ла дровишек в печь. Затем помогла Евдокии распустить
все узлы на ней. С себя тоже сняла пояс, распустила воло-
сы, чтобы легче было рожать соседке. По указу Евдокиии
собрала бельё и холстины для родов.
Тут и Федот появился:
– Щас будет бабка... Как ты, Дуся?
Евдокия поднялась, широко расставила ноги, улыб-
нулась:
– Пролезай, Федотушка..
Федот скинул тулуп, стал на коленки и почти пополз
между ногами жены. Прополз и сразу вспомнил, что ещё
надо делать. Принёс из сеней топор, взял веник и поло-
жил их к ногам Евдокии. Она наступила на них, опираясь
на мужа и Аграфену.
– Вот и ладно... Проводи меня, Аграфенушка...
– Щас бабка... Даша... – заикнулся Федот.
– Невмоготу... Помоги, соседушка, моим мужикам...
да по хозяйству... Век помнить буду...
– Что ты? Не боись... Конечно! – Аграфена набросила
платок на Евдокию, Федот помогал надеть валенки.
– Я буду помогать кормить мужиков, – сказала име-
нинница Танька. – Я большая.
– Мамке плохо, – подвёл итог двухлетний Игнашка.
Федот подвёл к Евдокии детей, та их поцеловала и пе-
рекрестила.
– Пошли...
Повитуха появилась гораздо позднее, чем надо бы:
роды начались. Аграфене пришлось помогать роженице.
Когда же бабка приковыляла и отдала Федоту распоряже-
ние о каше и горчичной смеси, первый из близнецов уже
орал в бане благим матом: «Брата давай!» Пришла пови-
туха с решетом. Ребёнок лежал, завёрнутый в мужскую
рубаху. Евдокия прихватила и женскую, на случай если
родится девочка. Вторая рубашка всё равно нужна была:
а вдруг и второй мальчик. Бабка положила первого мла-
денца в подогретое решето и послала Аграфену за второй
мужской рубахой.
– Передашь мне рубаху и больше не заходи. Корми
Федота.
Аграфена принесла рубаху и вернулась в избу.
– Кто? – встретил её Федот.
– Съешь – скажу, – Аграфена подала ложку горчицы,
смешанной с хреном, перцем, солью и посыпанную саха-
ром. Федот проглотил и выпучил глаза – адская смесь.
– Евдокии тоже несладко, – заметила Аграфена.
– Кто?
– Двух мужиков принесла тебе Даша!
Федот сел. Поднялся, заметался по избе:
– Дак это... Как же ж... Надоть...
– Надоть. Кашу есть надоть! Садись.
Нельзя выпускать весть из бани хотя бы три дня. Но
через Аграфену, детей и ошалевшего от счастья Федота
новость пронизала Крутоярово, как нитка бусинки. Потя-
нулись к Клюкинскому двору кумушки, родня, соседи – с
подарками, как того обычай требовал. Не всегда он испол-
нялся, забываться стал, а тут вспомнили: знаменитой ста-
ла Евдокия.
Через три дня вышла из бани и сама виновница пок-
лонения – бледная и счастливая. Повитуха напустила
на себя строгость, покрикивала на Федота, Аграфену.
Её поблагодарили земным поклоном, вручили подарки
(главный – мыло) и усадили за стол на почётное место.
Позвали Гаврилу и Пантелея Погореловых. На столе по-
явились водка и вино. Устроили «родины». Скромные, не
для всех, но радостные... Помолились, и бабка произнес-
ла, имея в виду малышей:
– Растите с брус вышины да с печь толщины!
Выпили и выплеснули остатки на потолок: вот такими!
Детей надо было быстрей крестить, чтобы не привяза-
лась нечисть, не подменили бесы детей, и Евдокия попро-
сила Погореловых:
– Гаврила, Аграфенушка, сердцем прошу: будьте крёс-
тными наших близнят! Вы и так уж как родные нам, а?
– Благодарствуем за честь, – ответил Гаврила. – А как
же второй?
– Для обоих ребятенок, для обоих. Только вы.
На том и порешили. На Тимофея-полузимника крес-
тины. Надо бы и раньше, да Погореловым недосуг.
Подступили Афанасьевские морозы: последний день
января. Но не морозы страшны. Страшнее всего на Афана-
сия-ломоноса – ведьма! Уж что они, паскудницы-ведьмы,
делают! И порчу на людей и животных насылают, свадьбы
расстраивают, людей ссорят, коров выдаивают... А на Афа-
насия слетаются ведьмы на шабаш и теряют там память от
избыточного веселья. Вот тут их и можно прищучить.
...Федот Клюкин проверил, торчат ли зубья бороны
в столбах ворот, сменил в хлеву пучок чертополоха на
другой, припасённый с лета, нарисовал углём на всех
дверях и притолоках кресты, положил под порог топор.
Клюкины занимали глухую оборону. Осталось самое
главное: заговорить печную трубу. В таких случаях зо-
вут колдуна. В Крутоярово их было целых два. Но Евдо-
кия наотрез отказалась:
– Нечего колдуну у младенцев делать. Сама всё сделаю.
Она послала Федота по соседям – взять золу из семи
печей. Часть перемешанной золы она велела Федоту от-
нести за околицу, что с западной стороны села, оставшую-
ся насыпала на загнётку своей печи. Ровно в полночь она
прошептала у печи какое-то заклинание и затем приня-
лась за кормление близнят.
Всё, теперь дом и труба заговорены, изгородь запад-
ной стороны околицы, откуда прилетают ведьмы, что кре-
постная стена, – поробуй сунься, ведьма.
Ни новолуние, ни морозы, ни ведьмы, ни чертовщина
теперь уже не могли нарушить спокойного сна клюкинс-
кого дома.
Спали Клюкины, Погореловы, Кулыгины.
Спокойно спали.