Отец смотрел на меня презрительно, с гадливостью даже, мама сочувственно, Ната отворачивалась. А Любка горящими глазами то на меня, то на Лену смотрела, то на ребёнка её, и восклицала иногда вполголоса что-то. Так Лена ни с чем и ушла, я её провожал, уговаривал не шуметь, и тогда всё уладится. Не совсем ни с чем Ушла Лена, мать ей пообещала, что за ребёнком поможет смотреть, чтобы Елена приносила его к ней, когда ей очень нужно будет. Ох, как скоро та нужда настала! Я довёл подругу с дитятком до дому, и вошёл поздороваться с мамашей, а та уже холодная лежала, только недавно умерла, часа два тому назад. На похоронах я расчувствовался, с машиной и гробом помог, и с Леной в сельсовет пошли, записали меня отцом мальчонки. Имя ему дали, как всем в деревне, простое: Васёк, и мне справку дали, что у меня сын есть. Я думал тогда, что это – так, для проформы только, а он потом ко мне, как банный лист к жопе прилип, этот сын! И никуда от него не денешься, везде в документах приписан. А жениться, сказал Лене, в городе станем, когда я там жильё получу. Я же фронтовик, мне положено жильё. Вот, и ребёнок имеется. И она успокоилась, Васю стала матери моей приносить, благо сёла-то наши рядом, дамбу перейти, и лесом немного. Я работаю, технику латаю, шоферю тоже, так и лето пробежало. С Еленой живём, мать за пацанчиком присматривает. Молоко от коров ребёнку даём, у Лены после смерти матери совсем молока не стало. Тосковать я стал по городу, а Лена меня уговаривает, здесь остаться, хата есть, работа тоже, чего, говорит, тебе ещё. Баба есть, вот гляди, я справная какая. Действительно, хороша баба, только чуть ноги толстоваты, и сама мясистая такая. Для села в самый раз. А тут из совета фронтовиков ХАДИ ко мне письмо пришло, вызывают срочно, что-то там улаживать, профессора нашего то ли посадили, то ли посадить требуется. В мастерской я договорился, что на два дня поеду, дело улажу. Лена нахмурилась, как небо, гляди, и дождь пойдёт. И точно, я прощаться, а она в меня вцепилась, слезами обливает, не отпускает, говорит, я уеду, и не вернусь. Но я ей ответил, что до осени ещё две недели осталось, и общежития там мне пока не дадут. А она в лице моём уже научилась читать, и видит, что, точно, не вернусь я к ней. И ещё сказала, эти слова у меня и сейчас в ушах:
-Если ты меня оставишь, я пойду в органы, и расскажу, что ты отказался на мне жениться, хотя у нас уже есть ребёнок, и есть справка, что Вася от тебя, мне поверят. И либо ты женишься на мне, либо в тюрьму пойдёшь.-
Вот змея какая! Как гулять, так они все такие милые, на облаке сидят, и росой небесной умываются. А тут угрожать мне пытается! Я рассердился, кровь в голову бросилась, и её в первый раз ударил, она отлетела неудачно, и на угол печи головой попала. Печь была из кирпичей сложена, а угол как раз был железом отделан. И она сразу готовая была, уже не шелохнулась. Ребёнок у матери моей был, соседи не могли ничего слышать. Я кровь смыл, покойницу на постель положил, укрыл, будто спит, а сам домой тихо пошёл, и вроде меня никто не заметил, ведь уже смеркалось. Дома рассказал всё матери, она страшно побледнела, сидела на стуле, и тихо покачивалась, повторяя:
-Ой, що ж робыты, що ж тепер робыты.-
У меня в голове уже был план, и я рассказал его маме: я будто бы уезжаю в город с Леной и ребёнком, там сдадим его в детский дом. Роль Лены должна сыграть сестра Ната; после детского дома Лена сразу же уезжает к своей родне погостить. Родня живёт на Урале, а по пути Лена пропадёт, и всё.
-А что же с покойницей делать?- спросила мать.
-Зарыть в лесу придётся.-
Мать согласилась, и ушла договариваться с отцом. Вскоре, не глядя друг на друга, захватив лопаты, мы с ним пошли в Лысово. Провозившись с покойной полночи, погребли её в лесу, и так же, не глядя друг на друга, вернулись обратно. Затем мы с Натой стали собираться, укутали ребёнка, взяли необходимое, и прокрались в Лысово ещё заполночь. А к утру она оделась в одежду Елены, и мы с ней вместе, закрыв хату Лены, в полутьме пошли на станцию к поездам. Еле найдя местечко в вагоне, забитом мешочниками, мы притулились в уголке. Никого из знакомых мы не встретили, но это ничего не значило, так как нас могли видеть и со спины. Но добрались мы без приключений до вокзала в Харькове, потом сразу в дом ребёнка на тогдашней окраине города. Там я просто сказал, что сейчас являюсь студентом, жить негде, и ребёнка сдаю на время, так как кормить его нечем. Ребёнок полторы сутки не ел, был голоден, выглядел как маленький заморыш, и его туда взяли. После Ната вернулась на вокзал, и уже в своей одежде поехала домой.
В институте была предначальная тишь и благодать, намеченная встреча активистов-фронтовиков была, как водится, отложена, и мне пришлось вернуться к родным в Андреевку. Доиа было ледяное молчание отца, Наталья всё время отворачивалась от меня, мама была загадочно молчалива, всё вела какие-то монологи, кажется, из «Макбета». Только Люба, которую мы не посвятили в происшедшее, была по-прежнему со мной дружна, и всё допытывалась, куда мы увезли маленького ребёночка. Однажды отец явственно произнёс при виде меня как бы в пустоту:
-Бандит.-
И больше ничего.
Мне не хочется больше говорить об этом событии. Я не виноват в её смерти, она начала меня шантажировать, и получилось так, как получилось. Мне так удобнее, правда, остался ребёнок, и есть бумаги, которые подтверждают его существование. Конечно, без него было бы удобнее. Его мать бросила ребёнка, и уехала куда-то в Россию. Наверное, у неё там есть любовник. Ну да, я маленького роста, невидный, и чинами не вышел. А тот, её любовник, большого роста, секретарь райкома партии, и она к нему уехала. У них уже была связь раньше, а я был просто рядом, вот она и остановилась на мне. А потом он ей написал, и вызвал к себе, она и уехала. Вот и весь мой рассказ, который я повторил паре своих городских знакомых. Раньше, когда ещё в госпитале в Чехословакии был, медсестра одна меня уважила, и давала мне так необходимое мне женское тепло. Так вот, у неё-то и был какой-то райкомовский хахаль где-то в Сибири, а со мной случайно вышло, и Вера, так её звали, после моей выписки из госпиталя со мной быстро порвала, тот её жених объявился, и вызвал её к себе. Теперь эта история пригодилась.