(Ностальгия по сочинениям на тему «Как я провёл лето…»)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. В ПУТЬ
Собака-дождь шёл второй день. Не то чтобы я не любил дождь вовсе, но когда собираешься тронуться в путь, ясная погода, по моему убеждению, больше настраивает на позитив, несмотря на народную поговорку, мол, погода провожает – плачет. Затея отправиться в одиночное плаванье на таком утлом судёнышке как «Ока» (это мнение жены) почему-то сочувствия у близких моих не снискала. Судьба тоже, словно сговорившись с ними, и будто желая испытать твёрдость моего решения, вздумала буквально перед выездом, ставить мне подножку за подножкой в виде всяких досадных автонеисправностей но, наконец, плюнула на меня и мою твердолобую упёртость, (я гороскопский телец) и выпустила из города. Серая лента дороги, дразнясь длинным языком мокро заизвивалась впереди. «Ты куда Одиссей, от жены от детей?...».
К несказанному удивлению, со времени прошлой моей весенней поездки качество трассы М-8 весьма изменилась. То, что в апреле заставляло непрерывно впадать в грех сквернословия и представляло собою вариант полигона для испытаний бронетанковой техники, сейчас было нечто напоминающее скатерть. Чудодеи дорожники превратили зубодробильные рытвины в гладкий удивительный асфальт, (честно сказать я думал, так на Руси не бывает, но вот поди-ка)! До самого Двинского Березника (это где-то примерно 250 км от Архангельска) мы с Караем (моей рыжей коллиподобной собакой) ехали, низко склонивши голову и снявши шляпу перед строителями. К слову сказать, за Березником то я опять почувствовал себя как дома, дыры в асфальте заделанные весьма своеобразно, превратили ямы уже в бугры, и в итоге летний хрен вышел не на много слаще весенней редьки.
Первая ночь вне дома это всегда волнительно. Долго выбираем место и наконец устраиваемся на стоянке возле придорожной гостиницы за городом Вельском. Пока я грел самовар (незабвенных советских времён благородная помесь самогонного аппарата с колонной для нефтяного крекинга) и пил чай, пёс, весело зарубал пару кусков из взятого ему в дорогу говядинского набора, а затем, задрав по павианьи хвост, деловито ушёл бродить по полю обследуя чужую траву. В девять вечера, по домашним меркам спать ложиться вроде бы и рано, но путевая жизнь придерживается принципа - кто рано встаёт тому бог даёт, и посему укладываемся. Как я и рассчитывал, места в «Оке» оказалось вполне достаточно даже для человека весьма изрядного роста (мои 176 см – уверен, очень даже изрядный рост). Хитроумное расположение взятых с собою подушек на подвинутом до предела вперёд и полностью разложенном пассажирском сиденье, подарило мне почти полноценную кровать. Пёс, улёгшись на оставшейся части лежанки, и положив голову на мою подушку, впритык к моему носу, моментально заснул, совсем, совсем по-детски, сопя и чмокая пастью. Вдохновляемый его увлекательным примером я тоже закрыл глаза и попытался отплыть в страну, где мы, смежив веки, сладко бродим треть своей бренной, суетной жизни.
2. ПО ВОЛОГОДЧИНЕ
Утро нового дня встретило нас серыми запотевшими наглухо окнами «спальни». За стёклами мокрый от дождя ветер, носил по полю отвратительную даже на вид, водяную пыль.. Опять эта противная слякоть, эх жабры мои жаброчки, где вы... Псюха потягивается, скрипя суставами и покачиваясь, и начинает бесстыже мяться прямо по мне в поисках выхода на волю. Безмятежность пробуждения растоптана в мясо. Не в силах более терпеть эти издевательства я, распахиваю дверь. Бесцеремонный дождь тут же суёт свою холодную лохматую голову в кабину, душа сна сию же секунду отлетает. М-да! Делать нечего, рота подъём! Утро туманное, утро седое, нивы печальные, ноги сырые... Спасибо хоть не льёт как из ведра, а лишь плотно моросит. Завтракать в такую рань (5.30) ни кому, конечно, не охота, а по сему не сговариваясь, двигаем до посёлка Сямжа, что находится уже в Вологодской области. Туда, где распустил свои капиталистические щупальца трансконтинентальный Shell, и манит всех мимо проезжающих дешевизной топлива.
Главные мысли вьются опять и опять вокруг дороги. Дело в том, что этот кусок пути, весною был категорически против того, что бы по нему вообще кто-либо ездил. Саженные мы, в которые колёса «Оки» проваливались почти по ступицу, вынудили тогда меня ехать больше сотни километров практически только по обочине, на дежурных первой и второй передачах. Оживляя пейзаж, тут и там вдоль трассы пестрели тогда сунутые в землю юмористами из дорожной службы знаки предупреждения – «неровная дорога». А местное РЭУ ГИБДД, решив веселиться до конца, и небось прикрывши лицо фуражкой, ржало в покатуху, добавляя к ним от себя, белые с красной каймой сковородки ограничения скорости, в 50, 60 и 70 километров в час. (Хотя возможно я и несправедлив к бедолагам, и они всего лишь подразумевали суда на воздушной подушке). Обочины манили нас своей плавной укатанностью колесами предыдущих скитальцев, но тоже с некоторой оговоркой: были не особенно широки, (впрочем для малютки «Оки» это не было серьёзным препятствием), и плюс ещё имели местами изрядный угол наклона к кювету.. Такими своими особенностями они весьма поволновали дедушку (точнее моего папу, тогда в апреле он ездил с нами) который сидел, как можно догадаться, гораздо в более тесной близости к грязному обрыву придорожной канавы, чем остальные пассажиры. При каждом опасном покачивании кареты в сторону обочины, папа непроизвольно начинал, как большой кузнечик, подрыгивать коленками, как бы «стрекотать ножками и надкрыльями», но его страхи всякий раз случались ложными, и наше авто всякий раз мужественно выпрямлялось и преодолевало пугающий крен.
Однако тяжкие думы терзали нас зря. Сегодняшний, августовский тракт, реанимированный дорожниками, был к нам гораздо более благосклонен, и хотя автобаном, конечно, его было не назвать даже в натяжку, но в сравнении с апрельскими ямами, он уж точно не шёл.
Хлебосольные «Shell» не обманули наших ожиданий, и покормили мою «highway starlet» отменным и недорогим (дешевле, чем у всех прочих), А-92. Жаль только, бытовыми клозет-услугами, побаловаться в их чудо-оазисе, так и не удалось. «Воды нету…» - искренне сопереживая затруднениям, крупными буквами начертанным у меня на лице, протянул, приятно окая, служитель нефтяного монстра. Но мы сильно не огорчились, зная, что леса, изобильно произрастающие у нас на севере, благодаря густоте своей и протяжённости, с лёгкостью избавляют путешественников от неудобств подобного рода. Запросто даря им ежесекундные возможности остановиться и выбрать любое место в полном соответствии со своими вкусами и характером. Вот и мы, не ожидая более милостей от цивилизации, тоже нашли, наконец, себе славный уголок для умывально-завтрачной остановки. Помня, что чем ближе к Вологде, тем больше селений вдоль дороги, и тем больше прохожих любопытно желающих заглянуть в вашу завтрачную чашку с чаем, и что ещё важнее могущих, внезапно и бесцеремонно отвлечь вас от уединённых размышлений среди кустиков, с листом свежей (или не очень свежей) прессы в руках. Мы свернули поближе к дикой лесной чаще.
Через часик-полтора, устроив всё наилучшим образом и значительно пободрев духом, мы плавно подкатили к развилке дорог в Чекшино. Если вздумается вам, господа, проезжая когда-нибудь этим перекрёстком, крутнуть баранку руцей налево, то ждёт вас как и всякого доброго молодца или всякую красну девицу, (немало красных девиц за рули авто ныне крашенными своими коготками держатся) дорога прямиком в древний и достославный Великий Устюг, мимо славного и не менее древнего и достославного города Тотьмы. Но так как на данный момент в планы наши сие не входило, проследовали мы мимо величественного памятника асфальтовому катку (дико, но здорово) прямо к Вологде. По мере приближения к которой, наблюдаю одну за другой интересные таблички первая – «до поста ГИБДД 19 км», ну что ж, спасибо что предупредили, проезжаю ещё километр и вижу новую – «до поста ГИБДД 18 км», интересное кино, наверное хотят, чтоб водитель непременно подправил проборчик, галстук-бабочку и шлифанул улыбку на предмет скорой встречи. Ну что же, не вопрос! Для родимой ГАИ любой каприз!
Тут я очень хочу сделать маленькое отступление от рассказа, и попросить, благосклонного к поим писаниям читателя, быть снисходительным. Мыслю я время от времени возвращаться к поездке своей весенней (апрельской), так как ездили мы почти по тем же самым местам (дорога-то из нашей тьмы-таракани всего одна), но с тою лишь разницею, что посещали памятники культуры различные, и теперь всячески зовущие сравниться с другими себе подобными. Экипаж мой в ту поездку тоже маленько отличался по своему составу от нынешнего - блестящий командор и штурман (я и Карай) были конечно одни и те же, но весною ездил с нами ещё и мой папа. И вот чтобы не заплутать на кривых тропинках моих воспоминаний, буду я «апрельские тезисы» свои писать курсивом. Итак, продолжу…
Стоит упомянуть о небольшом городке, что вам неизбежно встретится по дороге к Вологде. Это Кадников. Возведён он в стороне от трассы и обычно сонмы механических мух летящих по М-8 объезжают его чуть левее, но настоящий путешественник, конечно, не применёт хотя бы проехать сквозь, в поисках примечательностей. Странствуя весною, и мы заглянули в Кадников, и запомнилась мне в нём очень церковь-часовня Григория Пельшменского, большая довольно и видать весьма старая, с древними, огромного размера, строголицими, тёмными иконами внутри, и с воскресной школой при официальной вывеске неподалёку. Серьёзная, неулыбчивая как сфинкс лайка на крылечке школы, проводила нас взглядом, ни как не прореагировав на Карашкино робкое помахивание в её сторону хвостиком, вероятно моментально раскусив нашу суетную туристическую сущность и должно быть, привыкши общаться больше с личностями серьёзными и теологическими. Так и не обласканные ею, уехали мы в Вологду.
Ах, Вологда, Вологда! Деревянно-каменные ворота на Русский Север. Тогда в апреле, мы колесили по ней целый день, влюблено рассматривая ностальгически греющие душу, деревянные дома старой части города, их дышащие дровяным дымом печные трубы, резные наличники окон, стекленные веранды над входами в закрытые филёнчатыми дверьми подъезды. Одно только царапало душу - это ощущение бесприютной, дряхлеющей, ветшающей и умирающей самобытности деревянного заречного района города. Серые некрашеные фасады, похоже, уже оставили мечты о том, чтобы у хозяев достало средств привести их в порядок, и дух старины отчётливо с каждым годом всё более превращается лишь в запах дряхлости и тления.. Исторический облик сохранить, и для людей живущих среди этого самого облика человечьи условия добыть, понятно, что совсем не просто. Жаль что и всю то жизнь у нас в России так – то времени нет то денег, то возможностей, то желания… Эх, Рассея…
После посещения величественного Спасо-Прилуцкого монастыря, вторым номером, (уж так вышло), выехали мы к руинам Скулябинской богадельни. Помню ещё когда был совсем маленьким, слушал я бесконечные присказки и стишки-прибауточки бабушки Паши, и отличал среди них такую: – «Дедка-балетка под горку бежит, бабка-скулябка в окошко глядит…» Воспринимая это «бабка-скулябка», как к примеру бессмысленное каша-малаша или штучка-дрючка, я только теперь понял, что речь шла о конкретном понятии, об некой обитательнице Вологодской Скулябинской богадельни Вологодского приютного дома для «сирых, бедных и немощных». Известное видать было место, если бабуля моя не покидавшая никогда Архангельской губернии пела про это богоугодное заведение песенку. Говорят дом построен был ещё в конце XVIII купцами Скулябиными, а Николай Иванович Скулябин богатый купец-горожанин, бывший одно время даже городским головой, в 1848 году пожертвовал это здание под «Дом призрения бедных граждан города Вологды». Имело сие заведение даже свой устав – положение, согласно которому, должны были живущие там по силам своим заниматься разными «приличными работами и рукоделиями», а приобретаемые от изделий деньги обращались в личную их пользу.
Переплыв очередную лужищу причаливаем возле означенной богадельни - памятника архитектуры (возможно даже и охраняемого государством). Приземистое, помещичьего, основательного вида двухэтажное здание убито донельзя, и похоже начало потихоньку раскалываться пополам. Фальшивые колонны над входом поддерживающие треугольный фасад крыши всё ещё придают дому впечатляющий вид особняка, но они уже облупляются, и облетает уже с них штукатурка, а арочные окна первого этажа всё больше зарастают мусором, да всякой дрянью, так что местами скорее напоминают низкие двери. Красоты здания увлечённо описанные искусствоведами практически уже не бросаются в глаза на фоне разнообразных (в том числе и матерных) надписей, какими уроды-рукосуи изукрасили стены, стремясь всем показать свои недюжинные грамматические дарования, а внутрь я лезть и вовсе не рискнул, не имея под руками сменной резиновой обуви.
Ну а теперь за здравие. Множество церквей и архитектурных памятников Вологды всё-таки весьма любимы властями и согреты их радением (а поэтому верю, что и черёд Скулябинского дома в скорости наступит). Посмотреть здесь право очень даже есть чего.
Совсем маленьким, но совсем не незаметным оказался так называемый домик Петра I. На самом то деле этот домик принадлежал голландскому купцу Гутману, но Петр, бывая в Вологде, неизменно останавливался именно в нём. С любовью созданный маленький музейчик (размером с крупную трансформаторную будку), встретил нас приятным отсутствием посетителей. Не то что бы я был злобным экскурсантом эгоцентристом, нет, но всё же моему спокойному восприятию несколько мешает присутствие посторонних шепотков, глаз и фигур. А тут никого, but the lonely guard, симпатичной женщины совмещающей в одном лице и смотрителя и кассира и (приятная неожиданность) экскурсовода. Обычно экскурсоводы ведут большие группы и отдельные индивиды их как вид мало привлекают, но нынче нам повезло.(Забегая вперёд, скажу, что в Вологодской губернии во многих музеях живёт подобный похвальный обычай). Милая смотрительница пригласила нас в зал и не обращая внимание на наше, боюсь видимое, замешательство (увы мы слишком привыкли к отсутствию внимания к себе в подобных ситуациях, или же присутствию дополнительного побора при наличии оного). Её рассказ о домике Петра, Петре и прочем смежном, порадовал сведениями, но в то же время не показался сухим и нудным. Ей богу не упомню до сего времени другой, столь удачной как эта, выпавшей на мою долю экскурсии. Вообще Вологодские музеи, по крайней мере, те, где мне посчастливилось побывать, весьма и весьма хороши. Что краеведческий, расположенный в кремле в центре города, что деревянного зодчества в посёлке Майский по Петрозаводской дороге. Устроены они все с великой любовью и очевидно изрядной помощью отцов города.
В весеннюю свою апрельскую поездку попасть в музей деревянного зодчества как-то не получилось, поэтому целенаправленно дую на Петрозаводск. Дождик давно уже прекратился, но погода в худших традициях Туманного Альбиона, облака царапают верхушки деревьев и время от времени плюются водяной пылью, которую ветер, играющий на стороне ненастья, всё время кидает вам прямо в физиономию. Музей невелик, впрочем, всё познаётся в сравнении, а я естественно сравниваю его с Малыми Карелами – нашим Архангельским музеем, который говорят самый большой в Европе. И хотя с десяток домов да церковь это, конечно немного, но экспозиции весьма хороши и по обилию представленных экспонатов - предметов обихода и по толковости их расположения, то есть музей не превращён в склад, а воссоздано подобие среды обитания людей прошлого времени. К слову сказать, даже в амбарных сусеках, куда обычно на пустые места со словами - А тут хранилась… (пшеница, рожь, овёс, выбирай по вкусу) вальяжно указывает дланью экскурсовод, на самом деле засыпаны какие то зёрнышки. Печки в домах топятся, и это придаёт избам жилой запах и дополнительную привлекательность.
Наконец посмотрев всё что было можно (согласно прейскуранта) в «деревянном музее», и не имея других замыслов на счёт посещений в Вологде мы, поддержав силы в столовой при колхозе (или совхозе) тут же в неподалёку (кстати, весьма приличная столовая и весьма недорогая) решаем с Караем двигать через Ярославль на Кострому. Сказано – сделано, и поток машин уносит нас невесомым белым листиком в сторону Грязовца.
3. НА КОСТРОМУ
Трасса Ярославская практически безупречна, и попутные машины поминутно благодарно мигая мне аварийкой, ( я уступаю им путь так быстро как получается) сломя голову проносятся мимо нас, ковыляющих 80 км в час. Все соскочившими с цепи бесами мчат, как могут, к своей невидимой цели, сам процесс полёта засасывает и подстёгивает, дорога и скорость как наркотик, раз попробовал, и уж отказаться невозможно, можно сдержаться, но лишь на время, а отказаться, никогда…
Под подозрительными (имидж ничто, жажда всё) взглядами гаишников на Ростиловском посту, минуем поворот, ведущий к удивительному храму в селе Кукобой Ярославской области.
По весне, к неудовольствию папы, я свернул с прямой трассы сулившей покойную езду, в непонятные дебри в поисках невиданного храма, высмотренного в Интернете. Моя погоня за химерой выглядела тем более сомнительной, что тракта не обещала ровным счётом ни чего хорошего. Первая попавшаяся на пути, (с виду и не жилая) деревня-посёлок на полуруинах леспромхозоподобного предприятия не обнадёживала. Куда едем? Стоит ли? Как дорога? Все эти вопросы холодными змейками ползали и у меня за шиворотом, противные и скользкие, но дух первооткрывательства жужжа движком «Оки» всё нёс и нёс нас вперёд. Мостоваяа из плит бойко щёлкала и щёлкала под колёсами и сама собою привела нас к загадочному Кукобою. Слетаем с горки, прыгаем через мостик, карабкаемся на горушку, и вот мы в посёлке. Что говорить, весна не самое красящее глубинку время. Грязя по обочинам великолепнейшие, под силу пожалуй только тракторам «Беларусь» с их саженными колёсами, но всё это меркнет перед величием Кукобойского белого храма, парящего над селением.
Не удержусь побаловать вас сведениями, добытыми мною во всезнающей сети. Говорят, что когда-то, (давным-давно) здесь жили финно-угорские племена. Вот в переводе с их то древнесаамского языка – слово Кукобой и означает «длинный ручей».
Первое упоминание о селе Кукобой найдено в купчей князя Ивана Кемского на деревни в Пошехонье (1526г.). Проживши кучу веков в ранге обычного среди многих села, в начале ХХ века Кукобой, становится центром духовной культуры и образования. В 1908 году здесь открывается самая крупная в уезде бесплатная народная библиотека. Благодаря радениям местного учителя Петра Ивановича Любомудрова. Он был заведующим, а его дочь Вера библиотекарем. В библиотеке было почти 2000 книг, выписывались журналы и газеты. А в 1909 году начинается строительство нового храма на средства купца Ивана Агаповича Воронина. (храм в селе был всегда, но вроде как деревянный) Славный муж сей жил в Петербурге и был одним из руководителей акционерного общества по постройке церквей и соборов. Разбогатев, Воронин не забыл места откуда родом. Приехав в село, он предложил селянам на выбор - строительство собора или железной дороги до Пошехонья (70 км по непроходимым лесам и болотам). Народ единодушно выбрал собор. Воронин сразу пожертвовал на строительство храма 1 миллион царских рублей(!). В Кукобое жили тогда прекрасные мастера своего дела - строители, каменщики, резчики. Храм возводился умельцами села. Даже инженер стройки был из местных. Специально для храма был построен небольшой кирпичный завод. Только облицовочный кирпич - белый для стен и лазоревый для колоколен и башенок - доставлялся из Финляндии. И даже сами кирпичики все приходили завёрнутые каждый в отдельную бумажку и с указанием, куда его улепить(!) Строительство храма было завершено за 3 года. Миллиона царских рублей, (видать царский рубль был пошибче нынешнего) хватило и на храм, и на новую школу за рекой (так как в старой стало тесно) и на три каменных здания для больницы, приюта для старых и обслуги. В 1912 году храм был освящён архиепископом Тихоном, будущим Патриархом Московским и Всея Руси.
После революции судьба храма была весьма схожею с судьбами сотен подобных строений. Был он закрыт, а в 30-е годы кресты и колокола были сорваны, роспись уничтожена, прекрасной работы резной иконостас и великолепные иконы варварски изломаны и сожжены. Помещение храма использовалось как склад, а в подвале была устроена, вы угадали, тюрьма.
С первого взгляда бело-сахарный собор выглядит только что возведённым, глаза жадно пытаются охватить всё сразу и не в силах остановиться на отдельных деталях, но постепенно, когда первая контузия проходит, начинаешь замечать кое-где выколотые кирпичики и тому подобные досадные следы невзгод, коснувшиеся чудесной постройки. Жадно щёлкая затвором аппарата, ползаю по сугробам и лужам, но кажется этот храм можно фотографировать вечно. Наконец иссверленный укоризненным взглядом уставшего родителя возвращаюсь к авто, отдыхающему на клочке твёрдой почвы в стороне от бетонки. К сожалению, время девятый час вечера и внутрь собора мне попасть не удаётся, (как не удаётся попасть и в музей бабы Яги, и поздно уже – раз, да и не знаю пока о его существовании – два. Конечно, было бы дело днём, я бы опросил местных жителей и доподлинно бы всё узнал, но увы…улицы пусты). Напоследок, смущённый двумя мимоидущими девушками позднешкольного возраста, хором внезапно поздоровавшимися со мною, незнакомым мужиком, гружусь о в машину и двигаю в обратный путь. Отвыкли мы все, в городах живущие, от приветствий встречных прохожих, да-с. А между тем, ведь так хорошо пожелать друг другу здоровья.
Проезжая мимо Данилова (если ехать не в шорах) нельзя не обратить внимание на здоровенный, красного кирпича храм слева на холме, это Казанский собор женского монастыря на Горушке. Своя рука владыка, вертим руль налево. Сам монастырь видать где-то рядышком в одном из затрапезных зданий старой постройки (не путать с двухэтажными арбалитовыми домиками, стоящими прямо напротив, полными белья и телеантенн на окнах и балкончиках). Туша собора огромна и монументальна, купола как гигантские казаны вверх дном, он велик и могуч, возвышаясь, словно слон, над всем сущим. Кирпичные кружева, затейливо украшающие его бока, не делают его хрупким, а лишь добавляют веса и мощи. Как ещё можно было сказать всем о величии бога, пожалуй только так, возведя этого колосса. Видно, что храм начали восстанавливать сравнительно недавно и дело идёт не споро, но всё же идёт. Захожу внутрь, гигантское пространство высоченных пределов ни чуть не скраденное неимоверной толщиной стен безлюдно, за небольшим исключением в виде монахини старухи. Помятуя о том, что монастырь женский, я осторожно спрашиваю разрешения войти, поясняя монахине, суть своих сомнений, и она железно обрезает: - Так ты в женский монастырь пришёл или в храм? Вопрос исчерпан. Если снаружи урон, нанесённый храму людьми менее заметен, то внутри очень ощущаются тени скотов-негодяев бродивших здесь, пакостивших и оставлявших памятные автографы на вековых стенах и сводах, надеюсь, что руки у них всё-таки потом отсохли.
С каждой минутой всё ближе и ближе Ярославль. Посредь остальной дороги, мелькающей мимо деревеньками разнообразных названий, пожалуй, яркой звездой выделяется посёлочек «Бухалово», очень хочется верить, что имя его не суть характера обитающих там человече.
В моих раскладах остановка в Ярославле не значится, мысль лишь покормить коня и далее к Костроме, поэтому набираю воздуха и ныряю в поток машин вечернего часпикового мегаполиса. Ау, заправочка задаром, где ты? Чуть-чуть сбиваюсь с дороги сквозь город, и случай дарит мне искомую поилку для скакуна с приятным названием «Воскресенье», бензин дешевизною замечательно отличается от прочих колонок. Пытаю аборигена о качестве топлива, клянется, что ездит на нём всегда и ни разу не пожалел, эх была не была, заправляюсь. Скажу наперёд, не покривил душой братишка водитель, бензин оказался весьма хорош. Наверно у хозяина АЗС, свой нефтеперегонный заводик, ну что ж, и далее ему здравствовать нам на радость. Нервно вздрагивая колесами, телега зовёт в путь, отпускаю поводья, и снова мы ныряем в поток быстролетящих колесниц славящего солнце города. Указатель машет синей рукой «Кострома налево», - Рулевой, лево руля! Есть, сэр! И мы уже мчимся на восток.
Время восьмой час вечера и мысли об ужине начинают посещать всё чаще и чаще. Глаз приобретает невообразимую зоркость в выискивании подходящей стоянки в уединённом местечке, Карай, чуя чем пахнет беспокойство хозяина, тоже напряжённо всматривается по сторонам, готовый подсказать уютный закуток, но тщетно, пока жилья слишком много. Посёлки без видимой границы переходят один в другой, а перспектива бивуачить у кого-то под забором не греет ни грамма. Ярославские дорожники усиленно ремонтируют мосты и мостики (уже второй или третий реконструируемый проползаем). Не в силах более сносить муки голода, сворачиваем вдоль, наверно бурного по весне ручья с шикарным именем «Дикий» у одной из мостостроек, направо по тропке-просёлку. А вот и полянка за деревьями. Грохот отбойных молотков приглушён листвой и нам уже не помеха. Стоп машина! Эй, скатерть самобранка, явись!
…Мой костёр в тумане светит, искры гаснут на лету…
Ах, господа признайтесь, что может быть романтичнее ужина на природе! Самовар интимно поёт ямщицки нескончаемую песенку, чай дымящийся в кружке, вкусен как никогда, и туманит мозг, словно кальян. Сыр, о этот сыр что накрыл кусок чёрного хлеба, приправленный ароматом цветущих лугов, олимпийский нектар жалкий эрзац по сравнению с этой пищей бессмертных богов. Походный стул и камушки под ногами, мягки как персидский ковёр, земля неподвижна и основательна, она не спешит набегать на вас, и скрываться под капотом, она просто лежит кошкой у ваших ног, неподвижная и успокаивающая. Псина, осоловевшая от проглоченного мяса, лениво на косых ногах ковыляет по окрестным кустам, оставляя надписи – рассказы для идущих следом хвостатых о том, какой был вкусный хрящик, и как сладко хрустел он на зубах неспешно скатываясь амброзией в кишечник. Да! Что с нами творит чревоугодие! Поэмы не пишут на голодный желудок, с голоду родятся только пасквили и памфлеты. За каким столом пережил свою Болдинскую осень великий Пушкин, кто знает…
Ленивые и добрые, не спеша, трогаем в сторону Костромы, наверно осталось что-то около 50 километров или меньше. Уже стемнело, машин поубыло, и почти ни кто не подгоняет светом фар сзади течение времени. Примечателен пограничный знак на пересечении Ярославской и Костромской областей, сооружение похожее на звонницу, с иконой божьей матери, плюс симпатично подсвеченное фонариками. С удовольствием запечатлеваю труженицу «Оку» на его фоне. Местные водители сопутствующие нам, на «блины» ограничения скорости обращают внимание лишь в самом крайнем случае, и если уж снижают быстроту движения, то верное дело, жди поблизости засаду ГАИ. Хитроумные же гаишники, в паре тройке мест умудрились установить фанерные муляжи зубилоподобных патрульных машин, и девяностодевятипроцентно дисциплинируют скоростной режим. Первый раз сталкиваюсь с подобными розыгрышами. Но вот, наконец, и гостеприимная заправка на подъезде к городу. Она нежно распахивает на ночь нам свои объятья, разведка местности, дневник, всё, всё завтра, а теперь спать, спать и спать.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ, КОСТРОМСКОЙ
Старинный город Кострома, расположен в пределах Северо-Восточной Руси, на волжской части пути «из варяг в греки». Первое летописное известие о Костроме относится к 1213 году и связано с распрями между сыновьями великого владимирского князя Всеволода III "Большое гнездо". В тридцатые годы XIII века только что отстроенная Кострома была спалёна, войсками Батыя. Однако город существовал и до начала XIII века. Согласно наиболее распространенной версии, основание Костромы относится к середине XII столетия и связана с именем Юрия Долгорукого, построившего немало крепостей в Залесском крае.
6.30 Лениво потягиваюсь и открываю глаза, псина ещё хрючит и дрыгает во сне лапами. Неумеренно употреблённый вчера чай не дает мне понежиться в постели, но судьба, хихикая в кулак, продолжает шутить со мною шутки. Нет, вода на заправке в туалете в отличие от Сямжи, как раз есть, зато тут нет света. В чортовом санузле темно как у негра в желудке, а так как при открытой настежь двери, сосредоточиться на чём либо, решительно невозможно, итог один, опять в лес, опять в чащу.
Добыв на въезде в город карту в киоске союзпечати, немедленно разворачиваю заседание генерального штаба. Хвостатый нач. штаба он же штурман внимательно нюхает испещрённый топографическими знаками лист и щедро капает на верхний его кусок слюнями. Всё ясно, завоеванию подлежит старая часть города, на другом берегу Волги, но всё же пробный шар решаю закатить здесь.
Ильинская церковь на Городище. Расположена она на правом высоченном берегу Волги, я даже не знаю, сколько там метров будет, но машинки и людишки внизу совсем муравинишного размера. Слова о Волжских просторах явно не пустой звук, хотя Северная Двина конечно Волги поширше будет, но таких высоченных берегов она не имеет это уж точно. Когда-то село Городище не было частью города и принадлежало, говорят, боярыне Федосье Прокопьевне Морозовой, той самой, что изображена на знаменитой картине Сурикова. Род Морозовых относился к числу старомосковских боярских фамилий. Предки строителя каменного храма в селе Городище служили московским князьям, начиная, по крайней мере, с великого князя Ивана Калиты; один из них - боярин и воевода Лев Иванович Морозов - погиб в 1380 году в битве на Куликовом поле. Церковь старая престарая и была построена приблизительно в 1652 году. Она вокруг обнесена приземистой каменной оградой, во дворе дорожки окаймлёны цветочками, кое-где вьётся кудрявый плющ, такое впечатление, что всё украшено к какому то празднику. Внутри храм несёт печать удивительной домашности, уютности старого городского домика неспешного далёкого века, в помещении пристройки угадывается что-то вроде воскресной школы. Первый раз увидел здесь иконы в багетных рамах, как картины оформленные, весьма необычно. Иконостас в храме новый, а иконы на стенах старющие, может и ровесники даже самому зданию. Говорят, в 2002 году широко праздновалось 350-летие этого храма, и даже привозили для крестного хода знаменитую Феодоровскую чудотворную икону божьей матери.
Прежде чем приступить к посещению центральной части города, отъезжаю подальше в сторонку, и вывожу волосатого друга насладиться волжскими далями, тот благодарно оценивает мою догадливость и степенно обходит растущие на склоне могучие древа, теперь местным псам, точно есть что почитать о госте с далёкого Севера.
Направляемый картой подымаюсь на мост и сворачиваю налево к историческому центру города, но прежде метаний по музеям решаю порасспросить кого ни будь, о том где обзавестись сувенирами, чисто костромского колорита. Родные не простят пренебрежения дальнестранными подарками, да самому охота в память о достославном городе заиметь какую ни на есть бизюлину. И если спешащих прохожих от забот отвлекать на долго не совсем удобно, то продавцы девчонки в шмоточных отделах любого магазина завсегда рады скоротать, поболтав с путником, пяток другой минут. Спасибо вам девочки, вы всегда наши выручительницы и путеводные звёздочки.
Просвещённый ими как нельзя лучше, стрелой лечу к торговым дворам, и внезапно попадаю на центральной площади, прямёхонько на праздник городской Костромской милиции! На огороженном турникетами пространстве всё состоялось в лучших традициях: и звероподобные омоновцы, крушащие о голову и тело, всё что ни попадёт в их лапищи (очень кстати впечатляет), и сцены различных задержаний, произведённые группами разнообразных служб под звуки взрывов и выстрелов (аж на микрофоне моей камеры от оглушающих спецэффектов пошли густые морщины). Порадовали и начальник ГИБДД на Форде Мондео крутивший пятаки и восьмёрки буксуя на асфальте, и юные кинологи со своей волшебницей наставницей в легкомысленной юбочке-поясе с монистами, под околдовывающим взором которой, овчарка что только и не вытворяла.. Разборки пистолетов и пулемётов, могучая крутобокая техника, хор с солистом, эстафета, чего там только не было! Сам того не заметив, я простоял пару часов, как и другая, довольная зрелищем публика. (Ей богу, похоже на репортаж в милицейскую многотиражку, но не упомянуть о празднике просто не могу).
Помня о долге, тем более представление подкатилось к концу, я кинул севшую в ноль видеокамеру в свой дом на колёсах, и решил вновь вернуться на сувенирозаготовки. Эпицентр коммерческой активности это конечно торговые дворы. Два здания близнеца разделены переулком. Строить их начали давным-давно, аж в 1775 году, рядом с церковью Спаса возведённой в 1766, после того как в 1773 годе, деревянную торговую часть города уничтожил огромный пожар. Массивные строения украшенные колоннами, титанических по площади размеров, что говорить, строили в те времена с размахом и основательностью. Ряды Мучные, Пряничные, Хлебные, Квасные, Рыбные, Мясные и Шорные. К чести Костромы, скажу, она один из немногих городов России, где умудрились сохранить подобное великолепие. Дороги от рядов, вольно спускаются к Волге, по которой вероятно и подвозилась в город львиная доля товара. Как и в далёкие времена здесь всюду кипит хизнь, народ снуёт из лавки в лавку радуясь приобретенному, не мене чем продавцы барышу. Между дворами в проулке натянута жёлтая палатка «Сырной Биржи». Я человек насквозь сырный, молоко мне так себе, а вот сыр, это я шибко уважаю. Захожу. Представители нескольких окрестных сыроварен сегодня удачно собрались здесь, чтобы порадовать меня. Постояв у каждого прилавка, уползаю оттуда довольным удавом, со здоровенным кусищем костромского сыра в клюве, всё-таки есть в жизни счастье! Теперь настал наконец черёд и даров костромской льняной мануфактуры. Полотенца, полотенички, салфеточки, салфетки! Сколько вас, подскажите! Лихорадочно подсчитываю требуемое количество гостинцев (хорошо жена не видит изобилия сего, вот развернулась бы). Но довольно! Пора плавно переходить к культурной программе. За сим, приказываю войску выдвинуться на поиски музея льна, бересты и прочих чудес.
Здание музея, красного кирпичного теста домик, расположенное напротив тривиальной хрущёвской пятиэтажки, выглядит на контрасте с нею, втройне пряничным и нарядным. Ограда с воротцами, садик за нею, всё сказка сказкой. Незамедлительно чикаюсь из фотоаппарата в разных позах на кружевном крылечке, после чего робко вхожу. Две барышни-матрёнишни в сарафанах словно ждали затаясь за дверьми. Столик справа от входа, буквально ломится от берестяных игрушечек и прочих сувенирчиков, покупаю билеты, и несколько огорчивши барышень отказом от квалифицированной экскурсии, прохожу внутрь музея. (Каюсь, буквально минуты через три после моего прихода, явилась семья москвичей, без звука подписавшихся на означенные экскурс-услуги, и благодаря им, я проклятый халявщик, сам того не желая, тоже получил сии услуги, но уже совершенно задаром, было стыдно, но приятно). Береста и лён на двух этажах музея живут во всех ипостасях, какие только можно представить, кроме того, тут и история промыслов, тут и рассказ о технологиях изготовления, тех или иных вещей. Каких только чудес не натворили мастера из бересты, вплоть до самоваров и фигурок зверушек. А экскурсия эта и в правду оказалась мини спектаклем, даже с песенками и частушками, вот так.
Насыщенный до предела льняно-берестяными впечатлениями лечу через мост за Кострому-речку, на стрелку, разведать пути к Ипатьевскому монастырю. Но по трезвому размышлению решаем таки с Караем вернуться в город и пообедать, монастырь ни куда не денется, а организм вянет на глазах. Благо, едучи к музею, заприметил я ласковое название «Столовая» на одном из зданий. Оказалась она весьма приятным заведением, чистеньким, с какими то оранжево-зелёными мотивами в оформлении зала, униформы и вывески. Не смотря на то что рабочий день давно перешёл обеденную черту, всё меню наличествовало без вопросов, едва не погубив меня, человека до разносолов жадного, и глазами завидущего. Ах, друзья мои, если бы всем занятиям на свете, отдавались мы с тем же пылом, что и чревоугодию, уверен, мир в кратчайшие сроки достиг бы вершин совершенства. Воздавая хвалы зелёно-оранжевому трапезному заведению, сытый и гладкий, выплываю на вольный воздух. Теперича можно хоть куда, хоть бы и в монастырь.
Справочники рассказывают, что по одной из версий, Ипатьевский монастырь основан около 1330 года татарским мурзою Чётом, родоначальником рода Годуновых, бежавшим из Золотой Орды к Ивану Калите и принявшим в Москве христианство под именем Захария. В этом месте ему было видение Божьей Матери с апостолом Филиппом и мучеником Ипатием, исцелившее мурзу от болезни. В благодарность за это, им и был основан монастырь. По другой версии, монастырь основал в 1275 году князь Василий Ярославич по прозвищу Квашня, брат Александра Невского, Великий князь Владимирский, почему-то предпочитавший жить в Костроме. После смерти же князя Василия и упразднения Костромского княжества, монастырю покровительствовали Годуновы.
В кельях монастыря, построенных в 1583 году, более шести лет жили изгнанные Годуновым, Михаил Фёдорович Романов со своей матерью монахиней Марфой. С приходом к власти династии Романовых, Ипатьевский монастырь приобретает новых могущественных покровителей. 14 марта 1613 года в Троицком соборе Ипатьевского монастыря был совершён торжественный обряд призвания на царство Михаила Романова. По указу царя Михаила Романова строится Новый город. Он был обнесён высокими стенами с тремя башнями. Западная Надвратная башня с восьмигранным каменным шатром, была заложена в месте, где остановился крестный ход, провожавший Михаила Фёдоровича в Москву после его избрания на царство.
Монастырь занял особое положение как «Колыбель Дома Романовых». Члены царской семьи почитали Ипатьевский монастырь как свою фамильную святыню. При вступлении на престол каждый из царей считал своим долгом посетить обитель.
Ухоженностью своей монастырь впечатляет. Всё что видит глаз выбелено, вызолочено, подкрашено, украшено цветами, газоны подстрижены. А каков иконостас в Троицком соборе! Чуть тронутый сквозь окошки купола неверным светом серого пасмурного дня, он превращает внутренние пределы храма в залитые солнцем волшебные чертоги. Даже трудно представить себе, как ослепителен, должен быть его блеск в ярких солнечных лучах! Ради одного того, что бы его увидеть, стоило приехать в Кострому! Вообще монастыри средней, центральной России один краше другого. Те, кто заведуют ими, не снимают со счетов момент внешней привлекательности обителей для туристов и просто посетителей, и они совершенно правы. Именно красота, в первую очередь, будит в нас всё светлое и доброе, именно она, заставляет сердце наполняться радостью, и весьма точно сказано, что именно она и спасёт мир.
Меж тем день медленно, но верно катится к вечеру, и я решаю не отказывать себе и Карашкину в удовольствии просто погулять по Костроме. В округе Ипатьевского монастыря всё застроено сплошь маленькими частными домиками, мы кружим с ним по переулкам, листая взглядами резные и раскрашенные наличники, провожаем глазами жонку везущую на тележке от колонки воду в бачке, нюхаемся с собаками. Здесь как деревенька внутри города, даже машин нам навстречу ни одной не проехало, а те, что попались, вылупив фары молча дремали у заборов.
За монастырём на довольно большой площадке устроен Костромской музей деревянного зодчества, в коем нашли приют парочка деревянных церквушек и собраны разнообразные избы. С любовью устроены дорожки для гуляния, по канавке-озерку плавают лодочки. Через мостик, явно рискуя обзавестись грыжей, но всё равно показывая гостям чудеса ловкости и силы, женихи, темнея лицом и немея руками, с выпученными глазами таскают туда и обратно невест, утопающих в ворохах юбок.. Для меня необычным явилось круглое рубленное же здание-беседка над источником, позже в Ростове Ярославском, видел я ещё одно такое же, у нас над ключами подобного не строят. Хороший маленький карманный музейчик, понравилась опять тщательность и аккуратность, с которой всё устроено, даже на фонарики наружной подсветки изб и избушек, сделаны красивые островерхие деревянные скворечнички.
Пройдясь напоследок по набережной матушки Волги, и сопровождаемые приплывшими неведомо откуда тучками, прощаемся с Костромой.
…Если жив я только буду,
Чудный город навещу
Снова здеся погощу… (да простит меня Александр Сергеевич)
Вновь пересекаем Волгу, и уже на выезде я решаю прикупить немного пищи для мохнатого друга в одном из продовольственных супермаркетов. Закрываю авто, и уже захлопывая дверь багажника, внезапно вижу, за стеклом неумолимо опускающейся, как в замедленной съёмке двери, ключи от машины, скромно лежащие на задней полочке багажного отсека. (Я что-то поправлял обеими руками там, в багажнике, и мешающую мне связку ключей бездумно бросил на полку.) Следует жалкая попытка изловить в полёте, гильотиной падающую дверь. Цап-царап по стеклу ногтями, щелчок замка. Немая сцена. Приехали. В горе, мысленно рву на себе пучками волосы. Собака сидит и ухмыляется в запертой телеге, идиот идиотом, с вытянутой, растерянной физиономией, стою рядом и медленно ворочающимися жерновами мозгов, перемалываю ситуацию. Тупо подёргав неподдающуюся ручку двери, шарю по карманам. Пусто. Хоть пальцем открывай. Наконец придя в себя, иду цыганить у парней, что торгуют видеопродукцией в магазине, большие ножницы и выпросив их, приступаю к освоению волнующего ремесла автовора. Народ, спешит по домам закончив рабочий день, и с любопытством пялится на лысого наглого негодяя, что курочит ножницами двери беззащитно стоящей у тротуара машинки. Ощущая согнутой спиной их взгляды, отчаянно творю своё чёрное дело, одновременно бурно фантазируя на тему ночёвки в КПЗ ближайшего отделения милиции. Наконец замок прощает меня, и кнопочка запора, упираясь как заноза, медленно ползёт вверх! Ф-у-у-у… Пёс рад мне, как после долгой разлуки, видать стервец почуял таки что-то неладное. Горестно оплакивая изуродованный дверной замок, окончательно и бесповоротно прощаюсь с Костромой.
А нас ждёт Плёс. Я всегда хотел посетить там музей Исаака Ильича Левитана, являясь вечным поклонником его удивительного таланта. От Костромы отделяют Плёс, через Волгореченск и Приволжск, всего 70 с небольшим километров. Так что ночевать мы с тигром наметились именно там. Дорога хороша, просто катишь и катишь, и быстро привыкая к хорошему, о ней уже не думаешь, принимая всё как данность.. Под бурчание движка парим в полумраке. Ночь, неумолимо настигая нас, постепенно гасит небесный свод, а слева, ловя своей поверхностью луну, нет-нет и блеснёт катящая воды на юг, Волга. Проезжаем Волгореченск. Город где-то справа, выше шоссе на поднимающемся от реки берегу, а слева на многие километры протянулся гигантский комбинатско-промышленно-заводской пейзаж. Бесконечные цеха, трубы, какие-то газпромтрубстрои, грэсы прессы и тому подобные эксцессы. И подпирающих небо труб бойко валит дым, пар, проммонстр живёт и даёт пропитание всему городу. Так и вспомнишь певца индустриального пейзажа, художника, товарища Г.Г. Нисского. Размышляя об этом поворачиваю голову к городу и на горе берега, вижу плывущий над деревьями подсвеченный фонарями многоглавый собор. Говорят на колокольне этого храма, возведённого совсем недавно в память Тихона Луховского, подвешены целых десять колоколов, причём самый большой из них аж три в тонны весом! Увы, уже слишком темно для полноценного осмотра, но благодаря опции ночной съёмки удачно присутствующей в нашем фотоаппарате, мы все-таки вырываем у тьмы снимок на фоне собора. Уже вовсе во мраке достигнув Приволжска, сворачиваем налево, согласно совета указателя с надписью «ПЛЁС». Осмотр Приволжска откладываем на завтра, на обратную дорогу, ночевать в нём я не хочу, хочу уединения, спокойствия и тишины, и посему вперёд, в патриархальную глубинку, в сонную тишину дачного городка. Чуть-чуть терпения, и сиротливая АЗС с круглосуточным магазинчиком на подъезде к цели, гостеприимно привечает нас на ночь.
Вечер удивительно тёплый и нежный, с горушки под которой мы расположились, сбегающий вниз ветерок доносит ароматы цветов и травы, за деревьями тихонько икает какая-то птичка, окружающая реальность медленно тает, растворяясь в наползающем на нас с Караем сне. Тут пёс, без всяких прелюдий, топча меня копытами как слон и давясь лаем, диким зверем кидается к двери. Понять ни чего невозможно, судорожно пытаюсь вылезти из-под озверевшего хищника, пропеллером вертящийся хвост забивает рот, ноздри и не даёт вздохнуть, острые когтищи протыкают моё несчастное тело насквозь вместе с сиденьем. Проходит не менее минуты, прежде чем я стряхиваю бешеную скотину у себя с груди и разбираюсь в чём дело. У машины сиротинкой, с выпученными от испуга и расстройства глазами, стоит полненький мужичок. Это водитель джипа, что (когда мы подъехали) под фонарём у самой будки заправщицы, самозабвенно ковырялся в моторе. Кто же не откликнется на стон о помощи от своего брата шофёра? И вот мы, экипировавшись налобными фонарями как шахтёры, до первого часа ночи, по переменке лазим в холодных кишках его вездехода. С удовлетворением скажу, в конце концов, конечно, исцелить его китайца мы не исцелили, но 60-то километров (со слов горемыки) до дома дотянуть, возможность мы ему точно предоставили. Счастливый рыбак, взвизгнув на прощание всей округе стартером, укатил восвояси, а я уже не чувствующий ни каких запахов, кроме вони солидола на руках, иду и бухаюсь чуркой в кровать, под бок верному сторожу давно уставшему меня ждать и безмятежно листающему наверно сто десятый по счёту сон.