Ошибка

ОШИБКА

  Когда порой я на тебя смотрю
  в твои глаза вникая долгим взором:
  таинственным я занят разговором,
  но не с тобой я сердцем говорю.

М.Ю.Лермонтов

  Все надежды вдруг
  выпали из рук,
как цветы запоздалые,
  а свою весну –
  вечную, одну –
ах, прозевала я.

В.С.Высоцкий



-Ну что ж, - сказала Наташка. – Хочешь, я помогу тебе? Самое твоё заветное желание выполню.
Знала она: колдунья эта Наталья, и теперь, когда колдунье плохо, та способна на всё. Даже себе во зло самое своё заветное отдать. Ибо ведомо Наталье: не принесёт это её приятельнице счастья, сама потом это исполнение желания проклянёт.
-Но знай, - продолжала Наталья, - чем заветней твоё желание, тем больше горя принесёт тебе его исполнение. Почему предупреждаю? Да всё же просто. Покуражиться хочу. Чтоб ты сразу знала, что издеваюсь, и всё равно клюнула. Мне плохо сейчас, и я хочу потешиться зрелищем, как плохо будет и тебе тоже. Как ты добровольно в капкан полезешь. А ты думала?! Он ведь стоит этого, правда? Стоит всей этой игры. Стоит, стоит… И – не стоит – по большому счёту. Мы обе знаем, что любим того, кого любить и не надо бы. Но нет сил Его не любить. Он – космический.
-Ты права, - вздохнула она.
-Ну так вот. На свете есть мужчина, ради обладания которым ты готова на всё. Да?
-Да.
-Так вот я могу устроить тебе это. За здорово живёшь. Ничего не попрошу, ни души, ничего. Но – на определённых условиях. Не согласна – отвали. Но стоит тебе произнести имя, и Он будет твой. Но – навсегда. Ну-ка попробуй на вкус это «навсегда». Жутко?
-Нет.
-Дура. Слушай дальше. Значит, навсегда. И – навсегда – ты будешь Его. Эту связь разорвать будет уже невозможно. Никого другого в твоей жизни уже не будет. Думай. В конце концов ты возненавидишь Его смертно. Смотри, тебе решать. Но ведь у тебя нет сил отказаться от Него, когда – вот так – на блюдечке с каёмочкой. Голубой ленточкой перевязанного. Ну решай. Согласна?
-Да.
-Имя?
-Могу назвать фамилию.
-Ха! Фамилию можешь оставить при себе, я её и так знаю. Имя?! Я ведь знаю, Его брат для тебя кое-что значит. Ну? Ещё не поздно отказаться.
Сомнение штормило в её душе. Прожить жизнь, в которой очень скоро Его не станет (сколько можно изыскивать способы, годные лишь на то, чтобы вырвать у судьбы лишнюю минуту с Ним?!) – лучше сдохнуть, как собака – но это не жизнь. А без Наташкиного колдовства Он уйдёт, это несомненно.  Привораживать – подло? Но ей же не нужна, не нужна, чёрт побери, да, не нужна же ведь жизнь без Него!
Но и жизнь, в которой между ней и Его братом встанет глухая стена, ей тоже не нужна. День, который не начинается с Мишкиной улыбки, скучен и тускл. Пресен. Глуп. Между ними ничего нет? Но это всё же – ещё не стена. Лишь бы он улыбался. Конечно, его-то приворожить – не в пример подлее. И она, наверно, не сможет. Но – как без него?
Так может, всё же не Принц, а Сокол? Воздушный Алёшка, огненный Мишка – кто?! Кто, чёрт возьми?!
Или всё-таки, по совести, будь всё, как само будет? Но тогда, наверное, она очень скоро потеряет обоих. Но нет сил выбрать. Оба – необходимы. И всё же Мишка ведь ребёнок ещё. Его же это убьёт! Нет, не могу. Нельзя…
-Давай быстрей, сколько можно?! Или ты передумала? Отказываешься?
-Не отказываюсь.
-Ну же! Михаил?
-М-м… Ми… Алексей!
Наталья рассмеялась и исчезла.
И исчез весь привычный мир.
Они были теперь в другом мире, ещё гораздо более злом, циничном и изнурительном, чем наш, где работа без смысла под дулом автомата, шагистика в свободное от трудов время, грязь и мерзкая безысходность, и КПП, через которые, шепчут, можно выбраться в другой, светлый и свободный, радостный – и чужой – мир.
А в этом мире их было трое. Да нет, народу было – море, но их было – трое.
Мишка и тут не гас, пытался найти выход и уверен был, что найдёт, и даже смеялся – наверное, он один и смеялся в этом мире.
А вот Алёшка таял – уходил в себя, ничего и никого не замечая, ни на что не реагируя. Ему не нужна была такая жизнь, это у Мишки всё было просто: была бы жизнь как факт, а в надлежащий вид приведём. Алёшка же решил, что всё бесполезно. И она боялась…
Однажды она вспомнила Наташкино обещание, что Он – её теперь, и поняла, что настал час – спасти и обладать.
…Она схватила Его за руку и потащила к КПП.
-Сумасшедшая, - выдохнул Он. – Убьют. Впрочем, ладно. Пусть.
Но охрана лишь таращила глаза и перешёптывалась. Она услышала слова:
-Наталья велела отпустить, - и рванула дверь в другой мир.
Этот мир, благополучный до скучного, сытый и спокойный, встретил их доброжелательно – и равнодушно. Работа и угол, и жизнь такая же: сытая и спокойная… Нет, это, конечно, не её желаний предел, но… Вот Он, её Прекрасный Принц, её Алексей. Вот только Сокол, Мишка Сокол остался там. И тоска навалилась на неё. Душная, тяжёлая тоска. Конечно, она ничего не могла сделать. Его бы не выпустили. И он победит. Он обязательно победит, не будь он Сокол. И всё же он – там. А здесь – тоска. Здесь её Прекрасный Принц – и тоска.
Однажды ночью она проснулась с чувством, что её любимого  нет рядом. Она осмотрелась. Алёшка безмятежно спал рядом, и улыбка чуть трогала Его губы. Тихое домашнее благополучное счастье вполне, похоже, его устраивало.
С той поры ей часто казалось, что она одна. Она оборачивалась и убеждалась: её Прекрасный Принц – вот Он. До немыслимого прекрасный – с ней. Она успокаивалась, а через несколько минут снова – «одна?»…
И она поняла, что сделала неправильный выбор.
Что ж… Она не возненавидела и никогда не возненавидит, тут Наташка ошиблась, своего Принца, и хорошо, что Он с ней. И пусть будет с ней и её. Но Сокола она будет искать – и найдёт. Он не будет её – но он будет рядом. И он победит. А может, с ней ему легче будет победить? Ей ведь и не надо от него ничего. Лишь бы он был рядом. Или даже так: лишь бы он был. Просто был.
Но как вернуться, если там был выход, а здесь входа – не было, свалились посреди обычного, ничем не примечательного куска пространства.
Впрочем, поняла она, моральные проблемы не решаются методами физики.
Надо просто искать. Надо хотеть найти.
И она хотела найти. И она искала. И – о, как же ей тут стало страшно…
Мир стал немыслим и нелеп, как полотно художника-сюрреалиста, как страшный сон, в коем напрочь отсутствует пробуждение, и даже не только само пробуждение, но и надежда на него.
Какой-то поезд, состоящий из одного-единственного несусветно, межпространственно длинного вагона, заглотил её и вдруг загромыхал под уклон, набирая скорость. Она хотела спрыгнуть, так ей было страшно, но она знала: тогда – всё, и осталась.
-Я твой враг и друг, - сказал ей какой-то неживой голос. – Я хочу твоей победы, но твой страх сладок мне. Твой страх завёрнут в бумажку и лежит во внутреннем кармане твоей куртки. Достань его.
Она достала.
-Понюхай.
Понюхала. Дух захватило от жути.
-Если не выбросишь до утра, я заберу его у тебя. Но утро – когда оно, если нет времени, а одно сплошное непонятно что? Справишься?
-Покажись, - она в отчаянии, не выпуская, впрочем, бумажку со страхом, рванула дверь одного из выходящих в бесконечный коридор купе.
-Спокойно. Если захочешь, утром покажусь. Ут-ром.
Но сколько можно бояться?! Это даже скучно уже и надоело. Если б что-нибудь новенькое… А так… Ко всему можно привыкнуть, даже, пожалуй, к собственной смерти. И к страху. И к жути.
Она уже больше не боялась своего страха, не ужасалась жути своей.
И стало утро. А ей уже и неинтересно было, что так пахло страхом в злополучной бумажке, кому принадлежал ненастоящий голос, и всё такое прочее.
Вставало солнце, и ветер психовал за окнами вагона.
А она, устав бояться, поняла, что, похоже, добралась, а сил радоваться, и даже хотеть радоваться, нет – смертельно хочется спать. Она достала сигареты и, чтобы хоть чуть разгуляться, закурила.
-Ты победила, - сказал голос. И поезда не стало.
…Где они встретились? Ну просто – встретились. С неба свалился Сокол и стал Мишкой. Она, веря и не веря, положила руки ему на плечи, потом – ниже, ещё ниже, за руки взяла.
А он смеялся. Смеялись его немыслимо синие глаза, и смеялся он сам.
Это было как в примитивном кино, и всё же это было здорово. Злой мир рушился, ветер нёс его обломки, а посреди этой фантасмагорической дури киношной стоял Мишка Сокол и заразительно, живо, смешно смеялся.
И рука легла на её плечо. И, не оборачиваясь, она знала уже: Алёшка здесь, а вот с ней ли – это ещё надо разобраться. Может, уйдёт сейчас? Чары, надо понимать, рассеялись, Наталья сметает веничком обломки колдовства и магическую пыль. Но, может, не уйдёт? И без колдовства – не уйдёт? Вот ведь выломился же сюда?! К брату… Всё же, видать, правильный был выбор…
Хотя, наверное, и не надо было никакого вообще выбора, никакого вовсе колдовства… Подло ведь это…
А вокруг был наконец свой мир, не слишком уютный, но свой, привычный и, пожалуй, любимый. А Мишка Сокол всё смеялся. Смеялись непростительно синие его, такие Алёшкины, глаза, и смеялся он сам. И тогда она тоже засмеялась: день скучен и тускл, если не начинается Мишкиной улыбкой, ну а когда Мишка смеётся, не смеяться вместе с ним просто невозможно. И вот Прекрасный Принц Алёшка тоже не удержался, искры голубого смеха зажглись в глазах, рассыпались, засияли, и – Он тоже теперь смеялся.
Она посмотрела на Него, улыбнулась Ему, резко, неожиданно и смело чмокнула в уже тронутые смехом губы и сказала:
-Колдовство кончилось. Я была дура. Если можешь, прости за него. Только не уходи. Не уйдёшь?
Он не ответил. Лишь ещё светлее и безмятежнее стала улыбка.

1996
Хабаровск