Рассказ № 1 Из цикла рассказов «Пусковой механизм»
«В парке Чаир распускаются розы…»
- неожиданно в гостиной зазвучала танцевальная мелодия.
Это заиграл фокстрот старенький радиоприемник с обтянутым пожелтелой сеткой широким динамиком, стоящий в гостиной неподалеку от окна.
Такой радиоприемник или любой другой постоянно звучал почти в каждой квартире. В шестидесятые годы прошлого столетия в домах не было персональных компьютеров, домашних кинотеатров, ни тем более ПиЭсПи, интернета, отнимающих у людей зачастую все свободное время, лишь изредка появлялись ламповые телевизоры, а в качестве развлечения люди чаще всего слушали радио или играли на пианино.
«В парке Чаир расцветает миндаль…»
- пел приятный мужской голос, и продолжала звучать веселая мелодия.
– Солнышко, внучка, прелесть моя, сделай, пожалуйста, громче! – послышался старушечий голос. «Как поет, как чудесно поет… ммм... парк Чаир, как давно это было!»
– Да, да, сейчас бабуля, - отозвался звонкий голосок.
Девушка шестнадцати лет с косой светлых волос в легком ситцевом платье выпорхнула из своей комнаты в гостиную, стремительно подлетела к радиоприемнику и, увеличив громкость, закружилась по светлой комнате, наполненной мелодией фокстрота. Волнами разливался ритм, и все сильнее кружилось светлое платье. Закончив кружиться, девушка подсела к бабуле, поцеловала ее и, обняв, спросила:
– А что это за сад Чаир, расскажи?
«В парке Чаир голубеют фиалки
Снега белее черешен цветы
Снится мне пламень весенний и жаркий
Снятся мне солнце и море и ты…» – пел и поблескивал лаком старенький радиоприемник.
– Давно это было внучка…я уж и не помню многого. Тогда я была молода, красива…вот какой я была: видишь, стоит фотокарточка в секретере? – показала бабушка в сторону кривым пальцем.
– Так ведь бабуль, это моя фотография… - недоуменно произнесла Яна, пытаясь с ней спорить, да куда там! Бабушку разве переспоришь? Она уже в годах, вся ушла в воспоминания, уже и забыла подавно, где, чья фотография находится.
– Видишь, какие у меня красивые волосы были; молода так же, как ты сейчас! В то время в светлом платье, и в широкополой летней шляпке, и веером в руке, влюбленная в одного офицера гуляла в парке, на юге Крыма. Тогда мы оба еще были…такими живыми, жизнерадостными.
- Ты никогда раньше не рассказывала мне об этом. В каком парке и в каком смысле живыми? – заинтересовано улыбаясь, спрашивала Яна.
- Мда, кажется, в году четырнадцатом… но все уже прошло, исчезло.
- Значит, не все прошло, не все исчезло - раз вспоминаешь! – с упрямством настаивала внучка.
– Вот только сейчас с тобой и вижу парк Чаир, с его ступеньками из роз, только сейчас ясно вижу его аллеи цветов, клумб разноцветья, ощущаю и вдыхаю чистый морской воздух, а тогда, как после долгого взгляда на солнечный блик, ничего вокруг не видела, ослеплена красотой парка, зачарована пролетающим моментом жизни. Вся в каком-то чувственном лихорадочном волнении…представить страшно: молоденькая девчонка держала под руку офицера.
- Ступеньки из роз… - повторила удивлено внучка.
- Ах, лепестки розы, – старушка прикрыла от удовольствия глаза, продолжая бормотать,- как дивные наивные мечты: также красивы и хрупки! Куда только подевались мои молодые годы, - сказала бабуля, умилено взглянув на внучку, видя как та часто-часто заморгала от удивления. – Да, милая, теперь этому можно только удивляться. И ступеням, и аллеям из роз, и платьям, и солнечным зонтикам, и воздушным шляпкам! как благородны были офицеры, чего стоила их выправка и особенная стать, это не теперешние обрюзгшие истуканы…Все это прошло, исчезло куда-то. А как галантен он был? Интересовался моим настроением и здоровьем моей матушки, настоящий кавалер. Подходил всегда бодро; резко кланялся, пристукивая при этом эффектно каблуком, нагибался к моей руке для поцелуя.
- Ты имеешь ввиду нашего дедушку?
- О, нет, дорогая. То была моя первая и настоящая любовь.
Бабушка, чуть покачивая головой, умиленно слушала звучащую музыку, и внезапно, запальчиво бегло сказала:
– Ты, солнце, соберешь все то, что я упустила и растеряла в своей жизни: танцуй! кружись! Теперь счастливое время.
Веселое настроение бабушки передалось Яне. Она привстала и потянула бабушку танцевать.
– Давай вместе. Нет, только вместе! – потянула внучка за тоненькие высохшие руки старушку. Та, смеясь, поднялась следом, и обе они закружились под плавные звуки вальса.
Прокружились в гостиной они не долго. Бабушка устала, присела на диван и, передохнув, продолжила рассказ.
– Эту песню впервые я услышала в тридцать восьмом. Страшное было время, не дай бог его вновь испытать, как раз арестовали твоего деда… тогда многих забирали. Надо было учиться жить дальше, выживать… как часто я произносила это слово «надо» и как часто поначалу думала, что могло обернуться все иначе… а потом и забылось – опять война, опять лишения.
- Как странно, ты говоришь загадками…Тот офицер это не наш дедушка?
- Нет, это был штабс-капитан, офицер белой гвардии, впрочем, это потом после революции стали цветные различия между военными, а тогда он был обычным, как все. Мы отдыхали всей семьей в Крыму. Там я и познакомились с ним, он ухаживал за мной, мы чувствовали себя заложниками нашего общего счастья и той любви, что возникла между нами. Все было бы хорошо, если бы не Первая мировая война и революция…Мы вынужденно расстались, и как тогда казалось мне, навсегда.
А знаешь ли ты, что тогда в войну происходило, что значило испытать для молодой девушки нужду? Когда вокруг голод, разруха, нищенство, - требовалась умение выжить. За мной стал ухаживать комиссар – твой дедушка; так мы стали жить вместе.
И вот однажды, когда шла гражданская война меня разыскал тот самый офицер…Как долго и нежно он уговаривал меня тайно поехать с ним! Париж… он так и останется для меня несбывшейся мечтой. Все могло быть иначе… и ты могла бы танцевать не здесь и не у окна.
- Как же ты такое можешь говорить, бабуля?!
«Помню разлуку так неясно и зыбко
В ночь голубую вдаль ушли корабли
Вряд ли забуду твою я улыбку
Разве забуду я песни твои…»
- Теперь могу. Теперь в моей душе цветёт сад, запоздалый сад…Можно посадить и вырастить розы, любоваться ими, но не пройтись уж в том саду…Галантный кавалер, он всегда любил меня и сумел уговорить так, что я согласилась.
- И ты сбежала с ним в Париж?!
- Что ты дорогая, кто же меня пустил бы. Нет, солнце, я не сбежала с ним в Париж , – ласково улыбаясь, сказала бабушка, - я не успела, я просто испугалась. Собрала вещи и когда уже тихо выходила из дома, чтобы встретиться в назначенном месте, меня застал у выхода наш дедушка.
Он сразу понял, в чем дело, позвал своих людей. Я призналась ему, что хотела сбежать, указала, где ждали меня, но просила отпустить офицера, умоляла оставить его в живых.
Яна слушала внимательно, стараясь не пропустить ни слова.
- В ту ночь дедушка вернулся поздно, за окном бушевала гроза. Долго и сильно стучали за окном ставни, слышались не то выстрелы, не то раскаты грома. Помню, вошел в дом он усталый и мокрый, помню его блестящую на свету кожаную куртку всю залитую водой, его бледное потерянное лицо с выражением недоумения и какой-то брезгливости.
«Никогда не понимал этих», - только и смог сказать он до того, как я пристала к нему с расспросами. «Я не успел ничего ему сказать, как он схватился за револьвер».
Яна сидела вся какая-то зажатая, поджав под себя ноги и обнимая себя руками, боясь пошевелиться, дрожала, словно в лихорадке, напряженно следила за рассказом бабушки, ожидая концовки. Выражение глаз бабули всё время менялось: становилось то серьезным и напряженным, то вновь принимало умиленное и отстраненное выражение.
- Да.., - задумчиво и слегка раскачиваясь в такт мелодии, шептала старушка, - было время...
Бабушка сидела на диване, задумчиво улыбаясь, и милое ласковое выражение лица придавало всему ее виду особое очарование, которое так внезапно вместе с услышанной музыкой вернулось из далекого прошлого, являясь все более и более восторженным ликующим отголоском прошлой эпохи.
Яна никак не могла понять, что происходит. Она тщетно и с ужасом всматривалась в ясное счастливое лицо бабули, так значительно разнящееся с произнесёнными ею словами; пыталась разобраться, но глаза той, которую она хорошо знала, оставались непроницаемы и отстраненны. Такого странного, стеклянного взгляда раньше у бабушки Яна никогда не видела.
– Было время, люди умели любить, – продолжила старушка, поблескивая ожившими веселыми глазками. Улыбаясь, она тихо добавила ничего не понимающей внучке:
- Когда-то из-за любви в себя стреляли ...
«В парке Чаир распускаются розы
В парке Чаир сотни тысяч кустов
Снятся твои золотистые косы
Снятся мне свет твой весна и любовь».
Декабрь 2009