Танец искажённого вида

Вадим Галёв
       Палец пляшет на взведённом курке - смешно играть и проигрывать, притворяясь и кривляясь.
       Позови-ка своих друзей, пусть взглянут.
       Ещё один день упрямо гнёт траекторию солнца к западу. Я всё делал как мог, но снег по-прежнему падает и падает. Я жду грязных потёков весны, когда-нибудь она придёт из-за моря.
       Когда-нибудь я проснусь за гранью бытия.
      Я хочу чтобы на моей могиле была всего лишь одна дата, и надпись: "Родился в мире следующем".
       Этот праздник, лицемерный и лживый, насквозь пропитанный запахом денег и притворства, я убегаю от него в лес. Я буду долгую ночь смотреть в огонь и ждать рассвета.
       Я навсегда заперт в юдоли сострадания, но я не прошу милосердия, о нет. Я лишь уберу волосы с твоего лица, нежно и тихо шепнув на ухо твоё имя.
       Хотя зачем убогим счастье? Приходи как есть.
       Я чувствую, как ты покидаешь меня, лишь неверные тонкие нити звуков наших собственных голосов продолжают связывать нас; я уверен, ты забудешь меня, как только они порвутся. Да и не стою я того, я сделал всё,   чтобы ты думала, что это именно ты сделала первый шаг в этот большой больной мир, где нет меня.
       Сегодня никто не позвал меня, некому создать иллизию своего присутствия в моей жизни. Я сам сделал это - выстрелил в телефон и в пьяной истерике порвал провода интернета: те, кто мне по-настоящему нужен, никогда не позвонят, не напишут первыми. Я беру в руки расстроенный инструмент отчаяния, и даже не пою, это скорее похоже на сдавленный стон, глухие рыдания, срывающиеся в хриплый вой, под звук диссонирующих аккордов. Тишина куда красивее.
     Я напиваюсь и лица тех, кто был в моей жизни встают предо мной; история никогда не даёт вторых шансов. Я хочу превратиться в снег, чтобы медленно, очень медленно плавиться под лучами своей звезды.
    Потом я пишу что-то бессвязное, говорю, непонятно - себе или кому-то, всё плывёт, я не понимаю, где я, кричу какие-то признания в раздробленную трубку телефона, рву струны, снимаю одежду, курю, вдыхаю какой-то поршок, бреду куда-то по пояс в снегу, кто-то меня бьёт, или я сам бью себя, течёт тёмная кровь, я разбиваю кулаком зеркало, чтобы не видеть себя, безумие клокочет во мне, я хохочу, я делаю из банкнот кораблики и пускаю их по реке, вырезаю бабочек из своего паспорта и бросаю их на ветер, я стреляю в слепые окна счастливых людей, я целую бродячую собаку, я звоню в посольство Швейцарии и говорю им что они обречены, я глотаю монеты - одну за одной, я жгу на полу из дубового паркета рукописи шести написанных мною книг, я сообщаю в милицию, что моя любовь умерла, в скорую - в надежде едва теплится жизнь, в горячую линию самоубийств - вера приставила воронёный ствол к виску, и я уверен, что это не шутки; я пристаю к уличным шлюхам, в надежде выяснить как это - продавать любовь в развес и розлив, я вою на луну посреди людной улицы, потом убегаю от стражников правопорядка, карабкаюсь по фасаду, надеясь, что он приведёт меня на небо, ползу по карнизу на высоте седьмого этажа, строя рожи в окна, вот и обрыв, я встаю и громко проповедую проезжающим машинам о мире и гармонии, потом кто-то грубо сдёргивает меня за шиворот, и меня везут в больницу, где на меня давно уж заведена обширная картотека. Потом меня выпустят, я хорошо умею притворятся.
       Как встретишь - так и проведёшь.
      Это моя жизнь.
      Это мой танец. Танцевать его в искажённом виде запрещается.