Техногенные катастрофы случались всегда.
Как только, что-то сделано, собрано, сконструировано, того и гляди, развалится и, чего доброго, придавит. Аэроплан, башня, мост, телега, зонтик, на худой конец. В руках нечистой силы всё превращается в бомбу замедленного действия. Чем-же ещё объяснить, когда на ровной дороге, на скорости в восемьдесят миль в час, вдруг разрывается покрышка или средь бела дня, рядом с коровой в лужу падает провод ЛЭП. Будь, у лужи, хоть индийский, боевой слон, а за рулём, лошадь пржевальского в рыцарских доспехах, летальный исход, как ни грустно, предопределён. Но, не подумайте, здесь, не вздохи о вселенском предопределении.
Здесь, о технике и человеческом факторе!
На смену, особенно в начале службы, приходилось ездить на болотного цвета, небольшом автобусике. Коротенький и несолидный, вмещал он человек двадцать пять, дремлющих, зевающих и глазеющих на проплывающие мимо, марийские деревни. Избы, кошки, собаки, бабы с ведрами...
Положенные каждому воину автомат и противогаз, с первых минут езды, сами собой, сползали и упокоивались в проходе, между сиденьями. Каждый на эту пару-тройку часов, был предоставлен себе и собственным мыслям.
Я САМ, жутко рад был этому состоянию дороги и ожидания. Просто, сидишь и смотришь в окно, а внутри, как в небе, зеркальное отражение полей и лесов, свои поля и леса.
В это, именно, время, принадлежишь себе!
Только, себе...
Но не всем светило вот так, на время, в дороге, "размагнититься".
В автобусе мог оказаться, едущий на смену офицер или прапорщик. В кои-то веки, из расположения части мог отправиться в "романтическое путешествие" наш старшина, прапорщик Поваляев. У кого-кого, а у прапорщика, старшины роты, жизнь, завсегда хлопотная. Прод. снабжение, обмундирование. Гигантские кастрюли, набитые квашеной капустой, кровати, подушки, гуталин, матрасы, да мало-ли, какие, там, у него ещё рыжие, прусаки-тараканы в голове, суетились.
Сам старшина, появляясь, всегда неожиданно, как из под земли, скользил по подчиненным водянистыми, невидящим взглядом. Осман-Паша, смотрел на воинов побежденной стороны более сочувственно. Мы, для него, чаще, были рабы. К нам "интерес" был чисто, парко-хозяйственный. Мыть, копать, складывать, переносить, красить. Ну, и может действительно, по утверждению моего знакомого полковника : "Куда солдата ни целуй, везде задница!"
(Пардон, мадам!)
Два мира, две системы!
В тот раз тов. прапорщик ехал, мучительно томимый, архисложной, задачей. Где взять повара? В казарме на точке была неплохая кухня но, без своего повара. Старый, арендованный временно из соседней части, был отозван обратно. Пока в дивизии подберут нового, с голоду можно умереть, а бойцов надо было кормить горячим "уже вчера".
На середине пути дорогой наш тов Поваляев, дозрел, и, держась за поручни, с трудом сохраняя равновесие, выдвинулся в проход, завалненный автоматами и, чертыхаясь, обратился к массам:
- Внимание! Товарищи солдаты! Кто умеет готовить?
Бесхитростный, тёплый , как домашние тапочки, вопрос вызвал, некоторое, оживление у "двоечников" на галёрке.
Большинство, ответственно отнесясь к вопросу замотало головами: "Никак нет, товарищ прапорщик!"
Обитатели задних рядов похвастались, что умеют варить картошку и жарить яичницу.
- Да...,- разочаровался товарищ прапорщик.
- Давайте, посерьёзнее! Нужен повар, очень!...
На том-бы и кончилось, но... в автобусе, ехал мой приятель, Санька Тихонов.
Он перестал следить идущую вдоль дороги деревенскую бабу с санями.
Повернул нос.
Прислушался.
Вынужден сделать некоторое отступление, с тем, чтобы представить нашего нового героя. Тихонов Александр, попросту, по дружески - Тихон. Познакомились с ним в карантине. Земляк, уралец из Тавды. Выполнение ответственных воинских задач, связанных с кухней, лопатой или шваброй, общие интересы и невзгоды, общий сахар и хлеб, очень, сближают.
Санька до службы в "рядах" работал в ментовке. Когда и как успел там набедокурить, рассказов было множество, только, от пестроты разных версий, я признаюсь, запамятовал, что там, в самом деле, приключилось и как он вылетел из райотдела.
Если, во время перекура, образовывался кружок, то там в центре, непременно травил свои истории Тихон. То он, в погоне за преступником, прыгал на стройке с балкона третьего этажа, то крутил любовь со смуглой соседкой турчанкой на отдыхе в Анапе. То вздыхал по оставленной на родине своей гражданской жене-подруге Нине. Практически в каждом втором рассказе Тихона присутствовало применение табельного оружия или обжигающая любовь. Весельчак, балагур, авантюрист, любовник. Казанова! Всего хватало в его повествованиях, ведь главное, приврать, пусть, самую малость! Обжигающая смесь боевиков, вестернов и мелодрам, жадная толпа проглатывала, на "ура", и ждала новых и новых историй.
Эх, Тихон! Где ты? Прыгаешь с табельным пистолем с третьего этажа за преступником или спасаешься, на балконе, от кары разъярённого мужа?
Прапорщик Поваляев не унимаясь, продолжал проф.агитацию
- Может, кто готовил... когда...?
Вот, тут-то и клюнул Саньку жареный петух в соответствующее место.
- Я могу! Я! Я в пионерском лагере готовил...,- вскинул он руку.
- А что? Что умеешь?..
- Кашу варил... В п-п-пионерлагере... Манную!...
- А сможешь?
- Да, я!... Да!... Конечно!!!
Прямо смотрели, бесстыжие, Санины глаза. Кадык ходил ходуном.
На первых голодных и холодных месяцах службы, попасть поваром на кухню, выглядело совсем не плохим вариантом. В тепле, сытости и при масле!
Что удивительно, в первый-же день, взашей, его с кухни не выгнали.
И во второй....
И в третий...
Тихон ухватился за свой шанс двумя руками, и с первой-же недели прилежно, по записочкам, осваивал азы поварского ремесла.
Повар-Тихон рос. Горошницы, перловки, противные, бледные, морковные подливы получались у нашего самозванца, не так уж плохо.
Однопризывникам, это положение вещей улыбалось. В неурочный час можно было, пробравшись в поварскую, погреться, по-домашнему отпить сладкий чай со свежим куском намасленного хлеба. Свой человек на кухне, это класс!
Так прошло месяца два. Завтраки, обеды и ужины. Ночные чаепития да разговоры на кухне.
Всё, как-бы, вошло в русло и, думалось, так, до конца срока проканает.
Но... пришел час, сказать своё слово "теории катастроф".
Вернее, человеческому фактору И технике.
"Всё бы было гладко, было бы но, вот...",- поётся в песенке.
Один из двухсотлитровых котлов на нашей кухне был, как на зло, неисправен.
С паровой "рубашкой", собранный из прекрасной нержавейки, из-за каких-то контактов в схеме, при недосмотре, он шел в разнос и перегревался. Под "рубашкой" поднималось до недопустимого давление. Повару необходимо было приглядывать и, периодически, выключать нагрев.
Но... и объяснять не буду, на кухне сто тридцать три дела и это приглядывание, оказывалось, помилуйте, сто тридцать четвёртым!
Так и вот, в один из светлых, зимних деньков...
Санёк пошел на склад навешать сахар, нарезать масло и что-то там замешкался. Время было к обеду, нужно было торопиться.
На узел собиралась отправиться очередная смена
и тут, паровозом в стену, к-а-а-к бабахнет!!!
Во всей казарме задребежали стёкла. Из кухни в коридор поползли осминожъи щупальца пара. Щупальца обвивали тумбочки и ножки кроватей, лезли с неуместной, лизальной, лаской к сапогам оторопевшего дневального.
Тихоныч, метнулся к котлам, а там!....
Техногенная катастрофа! Апокалипсис!
Злосчастный, перегретый рванул. Блестящее нержавеющее нутро котла вывернуло наружу. Картофельное пюре улетело в космос!
Хорошо, что ещё никого рядом не было.
Было бы ему и на первое, и на второе, и на третье!!!
В шоке, не соображая, Санька схватил огромную литую поварёшку на деревянной ручке и, в надежде вернуть форму назад, что есть силы, вдарил по вспученой нержавейке. Так сказать, отыграть остаточную деформацию. От удара, в свою очередь, раскалывается литая, поварёшка....
На ту беду, где-то в оружейной комнате, в этот день, час и минуту, недалеко, есть дорогой наш, товарищ прапорщик. Щучка в пруду!!! Та, самая!
Прилетает на кухонный гром и видит:
в сизых клубах рассеивающегося пара, с потолка и стен свисают лоскуты картофельного пюре.
Потихоньку, отклеиваются и бесшумно, падают на чистый, кафельный пол.
Возле окна, у котла-калеки, с обломком поварёшки, сиротой стоит Санёк, растерянно моргает. Заикается.
(Ну, напугал его в детстве петух!)
- Товарищ п-п-п-рапорщик..Товарищ п-п-п-п-рапорщик... я...я...я...
Взгляд прапорщика седеет. Взгляд вымораживает всё живое. Кобра, перед броском, ничто, по сравнению с сейчасошним тов прапорщиком!
И маршал Гречко, тоже - ничто!
Молниеносно выхватывает из рук Тихона остаток поварёжки и замахивается на неудачливого "кока". Санька уворачивается и спасается бегством. Вокруг почившего котла разворачивается настоящий водушный бой с каруселью.
- Я, вот тебя убью, сейчас, гнида - скользя по остаткам падающего с потолка пюре, срывающимся визгом, угрожает Паволяев.
Буксуют и падают то тот, то другой. Наконец, в поисках спасения, Тихонов вырывается наружу, за пределы помещения и кольцевые гонки, на потеху зрителей, переносятся уже на открытое пространство.
Так, бесславно, фехтовальным поединком на черенках от поварешки с старшиной Поваляевым, завершилась поварская карьера Сани.
Конечно, его не расстреляли. Чай не тридцать седьмой!
И, даже, гауптвахта, оказалась занятой на месяцы вперёд.
Представляете себе, наказание по записи, в очередь?
Погоняли по нарядам, да забыли со временем.
Больше, к приготовлению пищи его уже никогда не допускали.
А на кухню по ночам, пожарить картошку или, чего там ещё,
с Тихонычем, и так, ползали, просто, по дружбе, без сахара.
Да, было...
Так то!
В конце концов, солдат - всё тот-же, просто, человек.
Со всеми ошибками и, порой, разгильдяйством.
Посему и вспомнилось расхожая у офицерского состава,
смешная пословица - где солдата ни целуй - везде задница!
А что тут поделаешь?...
Такова жизнь!