Пробираясь по душности коридоров,
Отворяя тяжелые белые двери,
Вижу пухлую голую ногу на старом диване,
И этому сюру почти не верю.
Голоспинная люмпенша в синтетическом платье
Обнажает ползада, на вздох не скупясь.
Кто-то тихо гремит ведрами в белой ванной.
Ванная комната – белая, прочее - грязь.
Запах гари, борща, недожженного хлеба
Перебьет аппетит бывалого едока.
«Обоссаться, не жить!», - закричат сумасброды сверху
И почешут прокуренные бока.
Петергофский проспект. Остановка. Трамваи
Мельтешат очень тихо, зато про войну.
Под карнизом стоит человек в безграничном раздрае
И в зипун одичавший пускает большую слезу.
По морщинистым выемкам около глаза
Катит жидкость соленая, словно вода
Из бескрайних морей, где трещал он сигарой два раза,
Гордо стоя на палубе, думая о портах.
Солнца луч отражается в смуглой морщине,
Блик слезы затмевает мне номер авто.
В иструдившихся пальцах чужого мужчины –
Картинная рама, он прячет за нею лицо.
Через девять минут он уходит за угол
К Обводному каналу, ссутулив хребет,
Обнажая невольно мне плечи под тяжестью смога
Что обильно сочился из глаз старика, ненавидевших свет.
190110