-Михал Максимыч! А Михал Максимыч!
Михаил Максимович сидел, прислонившись спиной к забору, и крепко задумался, никого не замечая.
-Ну, Максимыч, даёшь!- подходя слева и глядя с улыбочкой в отрешённый, скучающий профиль, начал знакомый кочегар. – Не ждал я, шо ты на старости лет так охренеешь, что своих признавать не станешь! Мечтаешь всё, старый пень? Чи може, ты влюблённый у нас? Хы-гы!.. Чи так просто, перепил? Ну шо ты молчишь? Та ты слышишь меня, чи не? – и хлопнул по плечу.
Голова Михаила Максимовича дрогнула. Он как бы очнулся от раздумий, но… Тело медленно-медленно поползло в сторону и вниз. Рукав телогрейки, зацепившись за ржаво выпяченный гвоздь, задержал падение. Михаил Максимович вздрогнул ещё раз и повис.
-Миша-а!? - тонко, трогательно выкрикнул кочегар и с поспешной неловкостью отскочил в сторону.- Ты… Та ты живой ли?..
… И разнеслось по посёлку: у магазина, дескать, присел отдохнуть Михал Максимыч, присел, оперся на забор, закурил и… кх - кхм…, как говорится, сердце стало. Была милиция, поглядела – поглядела – следов насильственной смерти нету. Была и «скорая», посмотрела на его и порешила: нету этих, насильственных следов, а так оно и есть – стало сердце.
И говорили люди, и передавали друг другу странную и страшную эту новость, и обходили тот магазин десятой дорогой, мол, прости, Максимыч, мужик ты был хороший, та… хай, как говорится, Бог милует. А сами не сговариваясь сходились по дворам и вспоминали Максимыча, кто и когда его видел последним, как это было, о чем тогда говорили. И пили за Максимыча – шоб земля ему пухом…
А на другом конце посёлка заходилась истерическим воплем жена:
-Ох,сил моих нету, изверги… Да я то,я то куда его дену? На чём довезу? Чего ж вы сразу?.. В морг, говорю, в морг его везите! В мо-орг! – и материлась, не стесняясь ни соседей, от которых звонила, ни телефона, ни того, другого, на том конце провода, и кричала снова. – Нету, нету денег у меня! Нету, говорю я вам , денег везти его! Не-ту! За пал-года ему не уплочено.В долгах все. Как в шелках… Да русским же языком сказано… Та не на горбу ж мине его переть, а?
И, добавляя «А ты меня не совести, не совести! Ему , мёртвому, всё равно. Чего ему сделается?», сама для себя неожиданно вдруг внутренне обмирала ( Ой, Мишаня, Мишенька ты мой, кормилец… Та как же ты … Та как же мы теперь без тебя… Прости, родименький, голубчик... Родненький ты мой, кровинка.). Но это ненадолго и внутренне. А вслух – орала, материлась, плевала, доказывала кому – то на другом конце провода, выбивая деньги, транспорт, гроб, крест, помощь, копачей…
А у стены магазина до бурых сумерек - пока , наконец, не увезли, чутко и безмолвно просидел старый слесарь Михаил Максимович. Впервые широко и долго смотрел он на мир. Никто не мешал ему, и он вбирал, и вбирал, и вбирал, и, удивляясь всё больше, прикрывал рукой переполненное остановившееся сердце.
2001