- Девчата, в палате для малышей мест сейчас нету, и поэтому Люсенька пока, с недельку, полежит у вас. Вот как раз и койка одна освободилась. Не обижайте её, она ещё маленькая. Люсенька, скажи девочкам, сколько тебе лет?
- Шесть, - прошептала золотоволосая козявка в синей пижаме, и спряталась за медсестру – палата смотрела на нее неодобрительно глазами семи старших девчонок.
- Ага! Вот здорово! Мы уже выздоравливаем, а эта – пусть нас снова заразит, да? – возмутилась первой одна, худая и стриженая.
- Во-во! И опять – в ка-ран-тин? – нараспев поддержала её другая.
- Так, все! Девочки, не вы мне будете здесь рассказывать об инфекционных заболеваниях! Кто из нас медработник? Люсенька наша – совершенно безопасная. Да, зайчик? – похлопала её по спине медсестра, и вдруг, заторопившись, подтолкнула. – Ну всё, всё, не бойся, проходи, чего стала? Вон она, кровать твоя. Иди.
- Как это, её кровать? А я сама сюда хотела от окна перелечь – дует! Думаю, раз кровать свободная. Мне ж там дует, - засуетилась рыхлая веснушчатая девица.
- Ничего, уступишь. Она – вон какая маленькая. Зима на дворе. Перебьешься, понятно?.. Ладно, Люся, располагайся. Некогда мне. Вещи свои – в тумбочку. На приём пищи и за лекарствами я за тобой зайду. Проходи, ну?
Медсестра ещё раз подтолкнула малышку в спину и вышла. Люся прошла послушно несколько тяжелых шагов и села на край койки, обняла пакет с вещами, опустила на него голову, чтобы ни с кем не встречаться глазами.
- Ну повезло! – усмехнулась раздраженно стриженая. – Пацанов теперь вечером не позовёшь – малая настучит! Эй, будешь стучать? – резко подлетела она к Люське.
- Неа, не буду, – робко возразила та. – Я вечером сплю.
Палата вспыхнула весельем. Стриженой не понравилось неосознанное Люськино остроумие. Она не поняла, что Люся говорит серьёзно и глубокомысленно, и почему-то оскорбилась:
- Будешь умничать – сделаю тебе укол! Хочешь? – она проворно стащила с чьей-то тумбочки сплетённого из капельницы чертёнка с болтающейся на хвосте иглой, сделала страшные круглые глаза и, уставившись ими в Люськины, ситцевые, небольно, но ощутимо уколола в зад. – Ну, как? Ещё?
- Нет... А… а разве можно обижать меня? – тихо спросила Люська, спрятав под кулёк уколотое место и незаметно потирая его, и подбородок её задрожал. – Ведь ты – уже большая, а я нет. Я слабее тебя, меньше, и совсем не умею драться.
- Хм! – нервно повела плечом стриженая. Малышка нервировала ее, но в тихом голоске была такая неподдельная вера в свою правду, что она нехотя буркнула, меняя тему:
- А что ты вообще умеешь?
- Пока ещё ничего. Только петь, рисовать… А ещё, хочешь, – только ты не будешь надо мной смеяться? – я могу рассказать тебе сказку. Только пусть другие не слушают, я их стесняюсь.
- Вот чудо! – неловко усмехнулась стриженая и сунула чужого чертенка-капельницу себе в карман халата. – А может пусть и они, это, тоже послушают, а? Чтобы всем,а? – и она, заговорщически подмигнув соседкам, аккуратно выхватила и поставила на пол Люськин шуршащий пакет, подхватила её саму подмышки и подсадила поудобнее вглубь кровати, пока все рассаживались вокруг койки новенькой.
- Ну, давай, валяй, рассказывай.
- Ладно... Что ж… - глубоко вздохнула малышка. – О чём бы вам рассказать?..
Она поверх девчоночьих голов поглядела в окно. Там огромный террикон прятался в сумерки и всем своим видом как бы просил на прощание: расскажи им, Люсенька, обо мне. Кому-нибудь расскажи. «Хорошо», - пообещала шёпотом ему Люська и рассказала сказку о терриконе…
Палата молчала. Ерундовую, тут же наскоро сплетаемую для них сказку слушали, как зачарованные. А потом раскрошили тишину на множество вопросов:
- Слышь, а откуда ты знаешь, что у террикона внутри?
- А у меня папа – шахтёр, машинист э-лекотор-воза, вот.
- Электровоза!
- Мой батя - тоже шахтер, а ничего такого не говорил. Гонишь?
- Как?
- Никак!
- А-а-а. Я не гоню. Просто ты его наверное об этом не спрашивала, вот он и не говорил тебе ничего. Ведь не спрашивала?
- Хха! Точно, не спрашивала!
- А про волшебного скорпиона, того, что под землей? Откуда ты знаешь?
- Знаю и всё.
- Тоже папа сказал? Ха-ха!
- Да ты вообще знаешь хоть, кто такие эти скорпионы, коза малая?
- Знаю. Это такие звери – ма-аленькие. Насекомые-пренасекомые. Они похожи на раков, но только раки в воде, а они в песке. А в хвосте у них – он как косичка и загнут кверху – ядовитая игла! Но они не злые, нет…
- И что, в терриконе живёт такой вот скорпион?
-Ага. Только огромный, сказочный, каменный. Он рыжий, совсем как порода, и чуть-чуть злой.
Малышка задумалась и выглянула в окно. Террикон во мгле стал совсем фиолетовым. А в его раздвоенной, похожей на клешню, макушке догорали, дрожа, последние бурые лучи. – Вы посмотрите сами, видите?
Старшеклассницы разом бросились к окну, выглянули, прижавшись лбами к холодному стеклу, и… поверили!
- И точно! Ни финты себе!
- Оба-на! Так ты про этот террикон что ли?
- И правда, как клешня на макушке!
- Супер!
- Молодчина!
- Классно ты это придумала, Люська!
- Слушай, Люсь, хочешь печенья? Овсяного, а?
- Хочу, - призналась та.
Люська жевала печенье, запивала чьим-то яблочным соком и поглядывала временами в окно. Но тут в палате зажгли свет, и контуры террикона совсем пропали – за окнами плотной портьерой рухнула тьма. Люська вздохнула от вдруг нахлынувшего одиночества и промычала набитым ртом, обращаясь сразу ко всем и ни к кому конкретно:
- А про террикон я ничего не выдумала. Это всё – правда. Если захотите – сами потом станете шахтёрками, поедете туда на вагонетках, и узнаете.
- Да ла-адно тебе! Ты жуй быстрее и ещё чего-нибудь расскажи.
- Точно! Ты о чём ещё знаешь?
- Много о чём, - вытерла рот Люська, - Почти про всё. У меня мама – учительница. Она всё-всё знает и мне тоже рассказывает.
- Ты смотри: «почти про всё»!
- Так прямо и всё?
- А про… любовь?
- Точно!
- А что? Про любовь знаешь, малая?
- Про любовь? Ну, хорошо, – снова вздохнула Люська, и рассказала сказку про любовь.
Кто его знает, что было в этой сказке такого кроме ее личной веры в сказанное? Всё как всегда: рыцари, драконы, похищенные принцессы, колдовство и чудеса, расставания, победы, слезы и даже поцелуи. Но только слушали, затаив дыхание. Одно лишь рассмешило девчонок: Люська очень стеснялась говорить о поцелуях, заминалась и краснела. Они даже подтрунивали: «Как так, Люсенька, только раз и поцеловались принц с принцессой? Поцеловались – и всё? А дальше? Как же так? Влюблённые себя так не ведут!» «Ведут, - отвечала та, снова краснея, – Они же – порядочные!» И смешила этим всех ещё больше.
Насмеявшись, девчонки вместе, как большую куклу, сводили Люську на ужин, покормили, умыли, уложили спать. Она быстро и крепко уснула – устала – и никому не мешала. Даже попозже получилось привести в девчачью палату пацанов: поиграли в карты, шёпотом потравили анекдоты, пошикали на ребят, чтобы не разбудили спящую, рассказывали о новенькой чудеса и даже показывали её особо любопытствующим, подводя к койке…
… На следующий день после процедур Люська потосковала немного одна у двери на этаж – о папе, о маме, о кошке Мухе. Даже поплакала, так ей хотелось домой! Потом вытерла глаза, погрызла дареное кем-то яблоко и побрела в палату. Вошла – и опешила. Там просто не было свободного места: на каждой кровати сидело по 4 человека – девчонок, мальчишек. Были даже такие, которые стояли в дверях или висели на подоконниках.
- Вот! Вот она! – заорала сверху стриженая, загребла, не давая опомниться, тощую Люську в охапку и поставила на тумбочку. – Вот она вам сейчас и расскажет ту сказку! Слушай, Люсь, мы с девчонками рассказали им, – тут она сделала широкий круг рукой, – ту, твою сказку, про террикон. И люди хотят её послушать. От тебя.
Люська обвела чужие любопытные лица напуганным взглядом и уронила огрызок:
- Я не-хо-чу! – неожиданно громко и решительно выкрикнула она. – Это была моя сказка! Моя! И я рассказала ее вам, друзьям, а не всем! А вы… Вы – разболтали! Про террикона! Выдали! Как теперь можно вам доверять?.. Отпусти!
Она всхлипнула, вырвалась из рук оторопевшей «подруги», скатилась на пол и юркнула под свою кровать.
Никто не засмеялся. Все удивленно взглянули друг на друга, посидели молча, и вдруг, как по команде, опустились на четвереньки. Приподнимая покрывало, они заглядывали под койку и совали Люське кто печенье, кто яблоко, кто конфету:
- На, возьми, не бойся!
- Люсь, вылезай.
- Мы не хотели тебя обидеть!
- Нам о-о-очень хотелось твою сказку послушать!
- Ну, Лю-усенька-а-а…
Стриженая не выдержала:
-Так, хорош балдеть! – и она, согнувшись, бесцеремонно выволокла за ногу упирающуюся Люську. – Рассказывай сказку про террикон! Живо! Или… – она поискала глазами вокруг, потом вспомнила и полезла в карман, – или я тебе сделаю укол! Вот, видела?
Люськины глаза округлились:
- Мне? Но ведь мы же… друзья?
- Ну,.. друзья... А если ты не понимаешь по-дружески? Ну?!
- Хорошо, – горько-прегорько выдохнула Люська и оглянулась на свой террикон. – Я расскажу. Но только другую. Ясно? – уже твёрже выговорила она. – Не про террикона. Пусть та, про террикона, будет только моя сказка. Моя, ладно? Садитесь.
Они покорно сели, и Люська, взобравшись на подоконник, рассказала им несколько сказок кряду. О любви и чудесах, подвигах и приключениях. Рассказывала деловито, бегло, как будто торопилась справиться с нелегкой, однако нужной обязанностью. Но в общем, рассказала хорошо – всем очень понравилось. Очень…
А Люське было стыдно – перед терриконом и перед собой. Потому что она не смогла сказкой о нем превратить всех-всех – девчонок, его, себя – в друзей, в участников одного общего чуда, как хотела. Они как были, так и остались просто, просто…
Кем? Тогда она так и не смогла подобрать нужного слова – «просто зрителями». Но она это поймёт однажды и найдет нужное слово. Позже – когда станет старше, когда перестанет выдумывать, чтобы не говорить правду, выдумывать, чтобы правду создать - правду, столь добрую и удивительную, сколь и ненужную, как её сказки. Тогда ей снова не поверят, хоть и слушать будут с не меньшим вниманием и уважением, чем слушали раньше, даже с желанием слушать и слушать ещё и ещё. Впрочем, как и сейчас.
Так – будет. Только это уже другая её сказка.
Июль, 2005.