ЧАСТЬ 1. Вечерняя электричка
Холодная морось осени неприятно и назойливо омывала Финляндский вокзал и электрички, съежившиеся на платформах, с нетерпением ожидающие непременного отхода от мокрого большого здания, внутри которого было светло, сухо и большие часы с тремя разноразмерными крутящимися стрелками отсчитывали секунда, минуты, часы. И если б не они, было бы непонятно, то ли это ранний северный вечер, то ли поздняя ночь, в которой равнодушно завис над вокзалом неоновый сине-ядовитый куб. Было тоскливо и нудно.
Все чего-то ожидали, с покорным терпением поглядывая на отсчитывающие время большие часы: работники вокзала - окончания смены, пассажиры - объявления посадки и быстрейшего отъезда.
Возле турникетов, тоже ожидающих заслуженного отдыха и отщелкивающих проходящих через них пассажиров, находилось несколько человек: дежурная, в малиновой куртке, разговаривающая с подругой, тоже в малиновой куртке, охранник, в черной куртке с надписью «охрана» и удивительной восьмиугольной кепкой, напоминающей кепки американских полицейских, а также несколько пассажиров, дремотно ожидавших на металлических сетчатых сидениях.
«Черт, геморрой замучил», - подумал очень немолодой охранник с седыми серебристыми волосами, выглядывавшими из-под удивительной кепки, и серыми мутными глазами с большими висячими мешками и темными кругами. Он то стоял, переминаясь с ноги на ногу, то бережно, с опаской, садился на металлическое сидение, после которого не сильно уже хотелось вставать.
«Надо бы внучке куртку купить». Он внутренне улыбнулся, и на душе стало радостней. «Когда ж уже будет зарплата?» Пенсии не хватало и приходилось подрабатывать в ночные смены.
Откуда-то изнутри вокзала к турникетам подошли еще двое охранников в таких же черных куртках и кепках, но они были гораздо моложе.
«А ничего у меня напарник», - думал один, с интересом смотря на другого. О чем он думал дальше, можно только догадываться.
Другой же, кажется, не замечая взглядов коллеги, думал о своем.
«Может быть, сегодня еще успею на выпивку… Вряд ли… Блин, придется скучать. Хреново».
Оба они немного постояли у турникетов, нудясь, и опять ушли куда-то вглубь.
Какая-то непонятная тревога вдруг инстинктивно повисла в воздухе. Тревога вошла с мокрой платформы через стеклянные двери с двумя парнями, подошедших к пожилому охраннику и рассказывающих о том, как какой-то дед ведет себя непонятным образом: то ли болеет, то ли еще что.
- Нет, это не ко мне, - сказал пожилой охранник, - это в милицию.
Ему совершенно не хотелось двигаться, да и зачем ему нужна лишняя забота.
Получив естественный отказ и бесплатный совет, парни пошли искать милиционера. Но того не оказалось на месте.
Еще немного покрутившись и, не зная к кому обратиться, парни ушли в ночь.
А в это время милиционер загадочно и не спеша проверял документы у таджиков где-то в темном углу вокзала.
Казалось, все утихло. Но тревога не уходила.
Прошло еще немного времени, и теперь уже две пожилые женщины-уборщицы перрона привели деда в здание вокзала. Тот что-то бессмысленно бормотал, и его почему-то хотели отвести в туалет. Вокруг деда уже образовалась небольшая толпа из служащих вокзала и зевак, подошли два молодых охранника, даже решили вызвать «скорую».
Но когда «скорая» приехала, то деда уже не оказалось в толпе. Все недоумевали, куда он делся, и разводили руками.
«Как бы начальство не узнало о происшедшем», - подумала дежурная по вокзалу, немного посуетившись, заодно поругав подчиненных, и уже поправляя колготки в теплом уютном кабинете.
Вскоре всё успокоилось и затихло. Большие часы все также отсчитывали секунды, минуты, часы.
А дед, доставивший массу хлопот службам вокзала, сидел уже в одном из вагонов электрички, вот-вот собирающейся отъехать. Он чем-то напоминал моего знакомого, покойного дядю Ваню. Такой же худой, с острыми чертами лица, небритый и старый, с черной, видавший виды, шапкой-ушанкой поношенного цвета и болоньевой курткой. То ли он был сумасшедшим, то ли очень старым. Сердобольные старушки угощали его, и он что-то бормотал, рассыпая крошки на пол. Законы судьбы не обсуждаются, они действуют сами по себе.
Вагон загудел, слегка встряхнулся и застонал. Двери с шипением сомкнулись, и электричка-червь медленно отползала от гнезда-вокзала. Малочисленные пассажиры, сидящие на затертых сидениях подогревающихся лавок, тихонько покачивающегося ярко освещенного выгона электрички, идущей из Санкт-Петербурга к одной из станций области, думали или разговаривали о своем.
ЧАСТЬ 2. Петербургская Каштанка.
Поздний темный вечер переходит в черную ночь.
На одной из последних станций уходящего назад города неожиданно возник какой-то шум. Никто еще не понимал, в чем дело, и когда шипящие двери крепко сомкнулись, было видно, что мимо окон со смехом пробежала ватага мальчишек, лет десяти – двенадцати.
Электричка набирает скорость, и в вагоне оказывается совсем неожиданный пассажир: коричневая лохматая собака, чуть мокрая, с доверчивыми испуганными глазами и с затертым ошейником. Она широко расставив лапы, стоит возле закрытых дверей. Глупые злые дети закинули ее в поезд, а сами убежали.
Бедное животное немного постояло, дрожа от холода и от испуга, а затем юркнуло под ближайшее сидение и затихло.
Как она так доверчиво разрешила себя заманить в ловушку? Была ли она бродячей собакой? Или, судя по ошейнику, чьей-то? Как ее звали? Белка? Стрелка? Жучка? Хотя, Жучки бывают обычно черными. А может быть – Каштанка? Жила ли во дворе? Или в квартире?
- Надо бы ее выпустить на ближайшей станции, - сказала очень пожилая женщина, оторвавшись от чтения дорожной газеты и глядя поверх очков, - она сможет сама дойти до дома.
Это было мудро.
Но когда электричка остановилась на ближайшей станции, и двери с шипением открылись, показав черную мокрую ночь, собака сильнее сжалась и никуда не хотела уходить. Ее стали звать к выходу и даже попытались вытолкнуть, но она зарычала, оскалив зубы.
Двери закрылись, и поезд пошел дальше, увозя пленницу еще подальше от дома. Вскоре на собаку перестали обращать внимания и даже частично забыли.
А Каштанка, успокоившись, лежала под скамейкой, вытянув мохнатую морду и положив ее на грязные волосатые лапы.
Ей поневоле пришлось видеть и слышать то, что происходило.
- Опять проблемы? – вежливо спросила, сидящая на скамейке над собакой, одна женщина, обувь которой была сделаны из кожи и пахли каким-то кремом, другую женщину, сидящую напротив. Туфли второй были пластмассовыми и пахли невкусно.
- Как будто они заканчивались, - грустно ответила другая, чуть поджав ноги и обрадовавшись разговору. Она стала рассказывать о муже-пьянице, о сыне-бездельнике, о сволочах-соседях и о, конечно же, несправедливом начальстве (всегда поражаюсь людям, которые могут говорить долго о своих проблемах. Наверно, они пытаются скинуть часть проблем на собеседника).
Чуть поодаль, на следующей скамейке, сидели молодые люди с открытыми металлическими пивными банками. Запах молодых тел, сильно выделяющих гормоны любви, смешивался с горьким и вонючим запахом пива. Им было весело и от пива, и от молодости. Они громко смеялись. Один из них, курсант в форме МЧС, рассказывал:
- … так вот, загребли нас в милицию и говорят: «доставайте все из карманов». Ну, мы там все подоставали, а Игорек – вот приколист – достает губную гигиеническую помаду, еще какие-то презики, фенечки, и все это выкладывает. А сам еще весь в персинге, мелированный! В общем, прикол! И так говорит менту: «Может, договоримся?». Тот на него так посмотрел и говорит: «Я с педиками не договариваюсь».
Взрыв смеха раздался в вагоне.
«Вот с таким было бы хорошо, весело», - подумала Каштанка и уже даже хотела поползти к ним на брюхе. Но вдруг у одного из них зазвонил мобильник. И пока он его доставал, было слышно, как кукольными голосами говорили в телефоне: «Мамка, купить что-нибудь по дороге? - Купи себе квартиру, придурок!»
Раздался новый взрыв смеха. Многие пассажиры даже оглянулись на смеющихся. А собака так и не двинулась с места.
Вскоре веселая компания вышла, и сразу же стало как-то скучно и тихо. Вагон покачивался, стуча на стыках.
Из предыдущего вагона в следующий стали быстро проходить люди – явная примета того, что идут контролеры. И действительно, в синих куртках шли контролеры. Время было позднее, начальство было далеко, поэтому большая часть денег за проезд оседала в карманах. Никто не возмущался – привыкли. От контролеров пахло холодом, темнотой, целым днем, проведенным на ногах, и алкоголем. Пахли они неприятно.
Каштанка закрыла глаза и, кажется, задремала. Хотя, по настороженным ушам было видно, что она не спит. Может она вспоминала теплый дом? Может быть злых мальчишек, бросивших ее в поезд? А может быть, мертвую собаку, лежащую возле мусорки и уже частично погрызенную крысами?
Люди то заходили, то выходили.
«Отцвели уж давно хризантемы в саду», - раздавалась звуки печального и прекрасного романса. Двое мужчин играли эту мелодию, присев на скамейку в середине вагона. Пожилой с полуседой бородой играл на балалайке и, чуть заискивающе, смотрел на пассажиров. Его напарник, молодой парень интеллигентного вида, еще стеснялся глядеть в глаза слушающим, и его тонкие бледные пальцы виртуозно и чуть нервно перебирали струны гитары. Печальная мелодия завораживала, сладила душу и медленно оседала в памяти. После последних звуков пожилой прошелся по вагону, собирая деньги и говоря «спасибо», а парень, еще немного посидев, так и не поднимая глаз, пошел вслед за напарником в другой вагон.
Чего только не встретишь в электричках. Что заставляет людей ходить по вагонам?
Поезд выехал из города, все меньше было фонарей, все длиннее становились расстояния между станциями. Вдоль железной дороги криво валялось множество поваленных деревьев. Кто их завалил? Зачем завалил? Было непонятно. Да и привычно-равнодушно. Дерево пропадет – другие вырастут! Вон их сколько! Человек умрет – другие придут! Вон их сколько! Не жалко ни деревьев, ни людей! Большая страна Россия! Много в ней всего!
На очередной станции, когда поезд стал замедлять ход и двери еще не зашипели, открываясь, Каштанка почувствовала беспокойство. Она открыла глаза и чуть приподнялась - запах врага проник в ее нос. Большая черная собака на поводке зашла в вагон и сразу же учуяла ее. Она попыталась сорваться с поводка, потянув хозяйку за собой к тому месту, где лежала пленница. Ее злобный лай громко и неожиданно зазвучал в полууснувшем вагоне. Ей даже удалось слегка куснуть Каштанку. Та громко завизжала и еще сильнее вжалась в пол. С трудом оттягивая злобно лающую черную собаку, хозяйка пошла в другой вагон, возмущаясь беспорядками.
Каштанка еще немного потряслась, потом стала зализывать шершавым языком укушенное место. Затем чуть робко выползла из-под скамейки, не спеша прошлась по вагону, улавливая чужие запахи, подошла к закрытой двери и остановилась, вглядываясь в щелку между резиновыми уплотнителями. Немного постояв, она снова прошла по вагону.
На одной из скамеек лежал молодой, вдрызг пьяный парень. Она остановилась возле него, ожидая чего-то и чуть помахивая хвостом, но тот никого и ничего уже не замечал.
Каштанка пошла дальше. Людей было мало. Она останавливалась возле каждого, преданно глядела в глаза, слабо виляла хвостом и старалась лизнуть в руку. Но никто на нее не реагировал (так и человек: тыкается - тыкается, не зная выхода, лижет руки, виляет хвостом, а выход рядом - да страшно переступить грань сознания).
Пройдя весь вагон и не найдя сочувствия, она вновь оказалась у дверей. Собака присела на задние лапы и стала всматриваться в щель с мокрой ночью.
И вдруг поезд остановился и двери открылись. Черная ночь холодом дыхнула на собаку. Каштанка чуть подвинулась назад, испугавшись. Несколько мгновений она так стояла, напряженно вглядываясь в ночь, а затем, когда двери стали закрываться, она неожиданно для себя выскочила на мокрую платформу. Двери плотно сомкнулись, и поезд, набирая скорость, пошел дальше. И собака осталась где-то на незнакомой станции в ночи.
Что стало с ней дальше – сдохла ли возле мусорки или прибилась к стае бродячих собак и больше уже никогда не вернулась к прошлой жизни, или, все-таки, добралась домой - можно только предполагать.
А поезд ехал дальше. Черные экраны вагонных стекол с беспорядочными каплями дождя неслись все дальше и дальше к конечной станции. Кто-то входит в вагоны, кто-то выходит, оставляя после себя металлические пивные банки, обертки, грязные газетные листы, крошки, следы обуви и лап. Ведь жизнь – это дорога, а не место назначения.
2010г., 2016г., 2017г.