Долгая поездка. Я не поняла, ждать тебя до конца ночи или в конце ночи. Что-то всё время шипело в трубке. Или это защита – если он сказал ждать его до конца ночи, значит, он не совсем меня уважает. Вот – даже написать не могу «совсем не». Н е с о в с е м. А в конце ночи – понятно, конкретно. Сегодня (то есть, уже завтра), ночь кончится в 4.06. Так написано в ежедневнике.
Я приехала в 22.31 и вышла из машины в 22.36 – солнце зашло, началась ночь. Это тоже написано а ежедневнике.
Сделала несколько шагов по дороге, туда и обратно, чертила подошвами босоножек по песку и мелким камушкам обочины, пальцы ног покрылись пылью; села на ещё тёплый тёмно-зелёный, толстый мох. Я бы хотела такой ковёр. И подушку. И кровать такую же мягкую и упругую. И живую. Достала пачку сигарет. Бегом к машине, взяла одну из пустых пачек (их там четыре, или даже больше), снова села на мох, стараясь точно попасть в след своего тела.
Закуриваю. Стряхиваю пепел в пустую пачку.
- Молодец! – хвалю себя. Очень кстати сделать сейчас что-то хорошее и похвалить себя. Или не сделать что-то плохое. Не бросить окурок под соснами, например. Я улыбнулась себе – это было частью моего аутотренинга. Я забросила его, но кое-что осталось.
Пахнет нагретой за день смолой.
Полгода назад я исписала несколько листов словами «я ненавижу себя». Я писала и писала, чтобы перестать чувствовать эту фразу – и перестать чувствовать то, что она означает. Когда совсем устала рука, я открыла окно и курила, ёжась от холода, и ненавидела себя. Вера ненавидит себя.
Твой голос по каким-то мистическим волнам – какое счастье, что я ничего не понимаю в физике – пробирался в мои дни и ночи, в любые мои минуты и легко открывал двери. Говорил:
- Ты моя, Вера.
А иногда не выдерживал паузу после «моя» и получалось...
Ты отрывал меня от друзей, от привычек на дни и недели, не ломая – мне было радостно возвращаться и ждать, когда снова послышится твой голос. Это случалось быстро – ты не заставлял меня слишком скучать. Но через несколько месяцев что-то произошло и каждая минута без тебя стала «слишком». Почему ты оказался к этому не готов? Ты не объяснил толком, я не поняла.
- Я хочу, чтобы ты могла дышать и без меня, - сказал ты в последний вечер. Так назывался вечер, когда мы встретились где-то – я была как в тумане – говорили о чём-то, что не должно было иметь отношения к нам – смотрели друг на друга, стараясь видеть чужих в родных. Кажется, так мы сказали об этом друг другу через несколько месяцев. Мы оба плохо помнили. Что мы помним о наших следующих встречах и долгих-долгих разговорах, когда ты учил меня дышать без тебя, привязывая меня к себе всё крепче и не замечая? Я помню мало, не знаю, что помнишь ты. Мне сказали, это называется вытеснением – я хотела забыть и забыла. Как просто. Тогда почему я не забыла всё?
Я сказал тебе, что смогу дышать без тебя. Глубоко. Пока не опущусь туда, откуда не смогу всплыть. Я искала тебя несколько месяцев в городе, за отпуск объехала города, о которых ты говорил. Тебя не было. Не было. Только ты был как-то, знал, ты написал мне – не надо тебя искать. Меня нашёл другой человек. На карнавале в Вальпургиеву ночь.
Я ожидала увидеть под маской тебя. Я стояла перед зеркалом, всматривалась в яркие и холодные краски, думала: за ними – ты; сняла маску; за ней была я.
Другой человек не плохой. Он хорошо ко мне относился. Я слишком грубо сказала ему, что мне не надо помогать. Он не заслужил этого. Впрочем, другого тоже.
Ты пресытился моими сказками. Теми, где я рассказывала, как смогу без тебя дышать, и как искала тебя и теми, что шептала, когда нашла, холодными губами, объясняя необъяснимое ледяными пальцами, с табщими снежинками в волосах.
Красная от холода фея – ты так сказал. А потом тебе надоело.
- С тобой нельзя спокойно, Вера, - громко говорил ты, - Я не знаю, чего ждать.
- Разве ты сам не такой? Ты появляешься, когда захочешь, ты...
- Я – да, - перебил меня и теперь я не договорю, хотя никогла не забуду, что хотела сказать, - Я появляюсь, чтобы нам обоим было хорошо, я не хочу причинить боль ни тебе, ни себе. Поэтому я не хотел и не хочу, чтобы ты привыкала.
- И чтобы ты привыкал.
- Да.
Фея Вера ехала от тебя к себе, забыла застегнуть ремень безопасности, превысила скорость. Взглянув на неё, полицейский достал алкометр. Он показал ряд нолей и её повезли брать кровь на анализ.
- Никаких наркотиков, - сказал полицейский, - Извините нас, но Вы так выглядите...
- Мне плохо.
- Вы больны?
- Неизлечимо. Опухоль из меня вырезал один оптимист, но он и сам знает, что метастазы меня доканают.
Я вдавливала ногти в ладони. Нельзя же плакать в эту яркую жилетку с светооражающими полосками. Они не впитывают слёзы. Полицеский отвёз меня домой.
- Я не хочу Вас штрафовать, но протокол уже составили.
- Правильно. Я могла кого-то сбить. Нет, чтобы такси взять.
Я жду – перед восходом солнца – я знаю, что нет ничего бессмысленнее моего ожидания этой ночью, я понимала это уже в полночь – я жду, я жду, только ты один знаешь, как я жду – среди замолкших ночных голосов и не проснувшихся ещё утренних – звука твоих шагов. Ты знаешь и не приходишь. Наверно, чтобы я научилась дышать без тебя. Но ты не знаешь, что я и правда научусь. Сама.