ЕКАТЕРИНА
С Екатериной мы впервые встретились десять лет назад, когда я только пришел работать в N-скую газету и знакомился со всеми сотрудниками.
Она не произвела на меня никакого впечатления, девчонка, как девчонка. В Б-ске я на таких даже не смотрел. К тому же, проработала она недолго и вскоре ушла в другое издательство, где и стала писать для своей «Светской тусовки».
Лет пять мы не виделись, и я, естественно, совершенно Екатерину забыл. Поэтому, на банкете по случаю выхода моей первой книги, долго не мог вспомнить, что за смутно знакомая девица изливает на меня восторги?
Сам не знаю, зачем вдруг пошел её тогда провожать? И уж совсем загадка, почему я у неё остался?
Утром, смущаясь и потирая ноющий лоб, я кособоко протиснулся в крошечную кухню Екатерининой однокомнатной квартиры, которой она страшно гордилась, и сел завтракать, размышляя, как бы это половчее смыться, чтобы сильно не обидеть, но и не дать повода для развития этого некстати возобновленного знакомства. Думалось довольно тяжело, как вдруг Екатерина расхохоталась и хлопнула меня по руке.
- Сашка, перестань морщить лоб! Я прекрасно понимаю, что, после вчерашнего, ты мой телефон обрывать не станешь, и вообще, вряд ли здесь еще когда-нибудь появишься. Но это ведь не повод, чтобы портить чудесное утро! Ну, выпили, сглупили, с кем не бывает? А день начинать с отрицательных эмоций никак нельзя. Позавтракаем плотненько, с хорошим аппетитом, поболтаем ни о чем… Если хочешь, я тебе аспирину дам. И разбежимся, каждый по своим делам, зато с хорошим настроением. Обещаю, я тебя донимать звонками тоже не буду.
Изумился я тогда до крайности. Конечно же, по старой привычке, попытался все отрицать. Мне, дескать, было с ней очень хорошо, и почему, собственно. «сглупили», и сюда я бы с удовольствием еще зашел, и не раз… Но Екатерина посмотрела на меня насмешливо, придвинула аспирин, стакан воды и начала уплетать какой-то сложно-составленный бутерброд, болтая при этом, действительно, ни о чем. Да еще так беззаботно и легко, что я очень быстро расслабился, позавтракал, как она и предлагала, с аппетитом и, прощаясь в дверях, охотно поцеловал её, испытывая самую искреннюю благодарность.
А потом… Черт его знает, что началось потом! Прямо наваждение какое-то!
Стала вдруг она вспоминаться, и к месту, и не к месту. Газету открыл почитать, а там, на третьей полосе, заголовок: «Завтрак на траве по-арабски». Увидел этот «завтрак» - вспомнил. Внутри что-то ёкнуло… Телевизор включил посмотреть, (какое-то ток-шоу шло), девица в первом ряду и волосы поправила, и усмехнулась, ну точь в точь, как Екатерина… Опять что-то ёкнуло! Сел роман писать – споткнулся на первой же фразе, потому что начал «кроить» сцену специально под фразу о том, что начинать утро с отрицательных эмоций нельзя!
Короче, плюнул я на все и схватился за телефон.
И тут вспомнил, что номера-то её и не знаю, а спросить, записать, естественно, не потрудился! Пришлось тревожить общих знакомых, которые, как назло, помнили только прежний телефон, из коммуналки, а вот новый.., увы…
В конце концов, дело кончилось звонком её редактору.
- А, Широков! – глумливо пробасил в трубку этот старый бабник, за комплекцию и страсть к музыке прозванный «Бумбоксом». – Что, зацепила девочка, да? Она такая. Может. Ладно, пиши её телефон, только прими к сведению: я эту барышню целый месяц окучивал, по всем правилам. Незаметненько старался, осторожненько… А она мне, в один прекрасный день, знаешь что заявила?
- Что? – терпеливо спросил я, постукивая ручкой по заготовленному листу бумаги.
- «Давайте, -говорит, - с вами, Сергей Иванович, будем только добрыми друзьями. Вы – начальник, в сущности, неплохой. Да и я журналистка хоть куда. Будем дружить, будем понимать друг друга с полу слова – не работа начнется, а сказка! А теперь представьте, что произойдет, если вы так и будете меня домогаться из пустого мужского тщеславия. Вариантов два – или я начинаю вас раздражать своими отказами, и мы ссоримся и расстаемся. Или я уступаю, но потом видеть вас не могу, что тоже приведет, в итоге, к расставанию. Или, другая сторона того же варианта – я влюбляюсь, начинаю преследовать вас своей страстью, и, опять же, раздражаю… Дальше – по старой схеме. Вам такое надо? Мне нет». А?! Каково тебе? Веришь, у меня после этих откровений только одно желание и осталось – задушить её, проклятую! А сейчас – ничего. Права была, зараза, с ней по-дружески работать – одно удовольствие…
- Ты телефончик-то дай, - напомнил я, усмехаясь, потому что очень живо представил себе лицо Бумбокса в момент слушанья Екатерининой отповеди.
Но, вместе с тем, появилось вдруг и еще одно, какое-то сложное ощущение. То ли гордость, то ли облегчение, то ли еще, Бог весть что… И, набирая номер, я почему-то подумал, что не смогу, как раньше, заговорить с этой девчонкой игриво или с фальшивой деловитостью. Нельзя с ней так! Глупо, да и не пройдет, наверное…
Поэтому, пока шли долгие гудки, я лихорадочно перебирал в памяти все известные мне вступления к разговору с понравившейся девушкой. А когда она сняла трубку и немного устало сказала: «Аллё», помолчал, помолчал, да и вывалил ей про все, что со мной происходило.
Господи, как же она смеялась! Причем, это было и оскорбительно, и заразительно одновременно.
- Тебе неприятны мои откровения? – спросил я, пережив первый шок от нестандартного развития событий.
- А ты видел людей, которые смеются, когда им неприятно?
- Ну, положим, я и тебя сейчас не вижу.
- И слава Богу! Я сижу в старом халате с дыркой на животе, в зубах сигарета, голова сырая после мытья, лицо умытое и красное…
- Лицо-то от чего красное?
- Да от счастья, Саш, что ты все-таки позвонил и сказал такое…
Знаете, года два потом, вспоминая это «от счастья, Саш», я чувствовал, как сладко сжимается все внутри… При этом, совершенно не помню, когда осознал, что люблю Екатерину. Сначала думал, что тянусь к ней из чисто мужского интереса, потому что тем, первым, утром она повела себя не так, как все. Одно дело, когда с тобой прощаются вопросительными, ищущими взглядами, ловят каждый жест, каждое слово, чтобы убедиться – ты в восторге и обязательно придешь снова. Это слегка напрягает, но, в конечном итоге, приятно. Все-таки, как-никак, а хозяин положения ты. И совсем другое дело, когда тебе вслед небрежно машут ручкой, мол, все прекрасно, все замечательно, век не забуду.., э-э, простите, как вас там? Согласитесь, заедает.
Но, когда Екатерина произнесла свое «от счастья, Саш», я не ощутил, что стал хозяином положения. Просто сделалось вдруг очень и очень хорошо.
Мы и встречались-то тогда нечасто. Я писал новую книгу, она была завалена работой. Но каждый вечер, за исключением тех редких еще дней, когда Екатерина торчала на какой-нибудь «светской тусовке», ровно в десять вечера взяли себе за правило созваниваться и болтать без умолку обо всем, что в голову придет. За это время успевали и кофе несколько раз попить, и целый фильм просмотреть, комментируя его друг другу, и даже приготовить и съесть ужин, не отрывая трубки от уха.
Эх, вернуть бы то блаженное время!
Хотя, почти за пять лет близких отношений бывали времена и лучше, а бывали и хуже.
Пережили мы и полуторогодовой период «гражданского брака», который завершился пятью месяцами полного отчуждения. За это время я пытался завести целых два новых романа с другими женщинами. Причем, первая была полной противоположностью Екатерине – яркая, пышная, до тошноты стандартная и чудовищно меркантильная. С этой все закончилось быстро и безболезненно. Другая казалась копией Екатерины. Но в тот момент, когда появились мысли типа: «а вот это она делает совсем не так, как та…», я понял, что безумно скучаю по оригиналу.
Возобновление отношений было немыслимо приятным!
Утром дружно сознались, что жить друг без друга не можем, но только не в одной квартире. И наступил самый прекрасный период, когда мы, особенно не раздумывая, то оставались вместе у кого-нибудь, то расходились каждый к себе. Причем, что интересно, именно в тот момент, решив, что вместе лучше не жить, мы именно и жили вместе, как настоящие муж и жена.
Тогда-то Екатерина и попросила… Нет, скорей потребовала, чтобы я называл её только Екатериной.
- Мне надоели эти «Катюхи», «Катюшеньки», «Катьки»… Звучит как-то по-коровьи. А «Екатерина» - это благородно. «Императрично», если хочешь. И чувствовать себя начинаешь не какой-нибудь там «Катюхой», а женщиной с большой буквы…
Что ж, я согласился. В ту пору она могла просить о чем угодно. Хотя, первое время ломал язык, выговаривая это «Екатерина». Потом привык. А потом и самому стало резать слух, когда кто-то окликал: «Эй, Катька, подожди!...».
Короче, довольно долго мы были счастливы. Но потом все как-то неуловимо стало меняться.
Началось со свадьбы последней «холостой» подруги Екатерины – Лидки Киреевой . Она неожиданно решила повязать себя цепями Гименея. … Впрочем, почему неожиданно? Причина, вполне конкретная, сначала представляла собой распухающий Кирюхин живот, а затем трансформировалась в красного орущего младенца.
Помню, возвращаясь с банкета по случаю бракосочетания, я позволил себе высказаться насчет того, что все, Кирюха пропала.
- Почему же это? – спросила Екатерина.
- Конечно, пропала. Теперь увязнет в плошках-поварешках и домашнем хозяйстве. Прощай Женщина, здравствуй, Домохозяйка!
- Чушь какая! У Кирюшки отличный муж, он не позволит ей забыть, что она Женщина, и Кирюха, в свою очередь, не позволит себе…
- Ой, ой, ой, дорогая! - перебил я. – Все обо всем забудут очень скоро. А, знаешь, почему? Потому что цепи. Вот посмотри на себя: ты прекрасна, потому что свободна, как птица; ты интересна, таинственна, в некотором смысле, ты недосягаема, и ты – Женщина! Но, как только станешь женой, все это великолепие будет только раздражать твоего мужа. Сразу начнется: «Где была? С кем? Почему пришла так поздно?»… Цепи, цепи, милая. Осознай это и возрадуйся.
Екатерина ничего не ответила. И все-таки мне кажется, именно с того разговора поползла по нашим отношениям тонкая, но весьма ощутимая трещина. Вроде все было, как прежде, вот только, нет, нет, да и проскочит у Екатерины колкость про её свободу. Ссылаясь на тотальную занятость, она стала выпроваживать меня ночевать к себе, а если дурная минута заставала её в моей квартире, все чаще уходила сама, ничего, порой, не объясняя. Могла не отвечать на вопросы и обращенные к ней реплики, и застывала с задумчивым видом, особенно если слышала какую-нибудь душещипательную музыку.
По мере возможности я старался делать вид, что не замечаю этих перепадов настроения. Пытался развеселить Екатерину остротами, беседами на темы, которые она любила, и даже, (пока позволяло финансовое состояние), прибегал к самому эффективному способу «лечения», каким для женщины, несомненно, является поход по магазинам. О причинах Екатерининой задумчивости даже не размышлял. Мне и в голову не могло придти, что она хочет «узаконенных» отношений. Ведь был же у нас печальный опыт «гражданского брака». И хотя в ту пору мы еще не осознавали, как дороги друг другу, все запросто могло повториться, только теперь, повязанные цепями, мы бы уже никогда не опомнились.
Нет, нет, я искренне был уверен, что Екатерина не может мечтать о браке. Возможно, у неё кризис, депрессия, переоценка ценностей, связанная со спецификой работы, но только не эта блажь!
Тем ощутимее был удар, когда иллюзии эти развеялись.
Однажды, ожидая Екатерину, одевающуюся для похода со мной на какой-то званый ужин, я увидел на её столе пошлый дамский журнал, а в нем закладку. И поскольку подобные сборы обычно затягивались надолго, полюбопытствовал, скуки ради, что же такого интересного могла найти Екатерина в дурацком издании?
Статья называлась: «Пять причин, по которым Он не хочет жениться».
Автор, (естественно женщина), изображала в ней мужчин, как некие топорные заготовки под человека. А вполне естественный мужской страх перед женитьбой свела к одним только рефлексам и комплексам, начисто лишив нашего брата таких благородных мотивов, как чувство ответственности перед будущей семьей. И, конечно же забыла об известных опасениях по поводу самой женской натуры. «Если в мужчине отсутствует Эдипов комплекс, заставляющий подменять женитьбой материнскую опеку, то в силу вступает «комплекс Подколесина». А именно – желание сбежать, как только угроза женитьбы перерастает из потенциальной в реальную…». И далее в том же духе!
При этом, так и не удалось во всей статье увидеть четкие определения «пяти причин», вынесенных в заголовок. Все попытки автора размусолить заумными фразами, почему тот или иной мужчина не женится, можно было свести к двум простым словам: «не хочет», и все!
Я захлопнул журнал, испытывая отвращение к автору и ужас от того, что Екатерина, начитавшись такого, начнет и во мне выискивать всякие комплексы! Зачем она вообще все это читает?! Неужели хочет превратиться в одну из тех домашних куриц, чьим жизненным кредо давно стало – «хоть какой, лишь бы муж»?!
Верить в это не хотелось, но с тех пор, едва в Екатерине намечался приступ задумчивости, я и сам спешил ретироваться. Она может мечтать о чем угодно, но мне сводить наши драгоценные отношения к кастрюлям и постирушкам не хотелось.
Возможно, мы бы так и расстались, тихо и незаметно устав друг от друга. Но, вот ведь беда, стоит идее о женитьбе повиснуть в воздухе, как, волей-неволей, начинаешь примерять её то к одной стороне жизни, то к другой.
Думаю, со мной это получилось из-за простого нежелания потерять Екатерину.
Я знал, что замену ей не найду, и вряд ли захочу заново привыкать к чужим повадкам какой-то другой женщины. Знал я и то, что не получится теперь прожить бобылем, как дядя, потому что будет глодать мысль об Екатерине, которая живет где-то рядом на этом свете, да еще, не дай Господи, с каким-нибудь типом, которого она станет ценить больше, чем меня, только за то, что он решил таки жениться!
Да, я тяжело шел к тому уверенному состоянию, с которым пылесосил квартиру в последний день своей нормальной жизни.
Трудно и, порой, подловато.
Что уж тут скрывать, появлялись иногда гаденькие мыслишки, вроде той, что выползла из подсознания после ссоры в Лешкином семействе. Я вляпался в неё благодаря какой-то пирушке, когда благородно решил проводить пьяненького Лешку до дома. Ленка открыла дверь и сразу учуяла чужой запах дорогого парфюма. Не желая слушать объяснения, что пахнет мой одеколон, она изрыгнула на Лешку все подозрения и обвинения, которые сама себе накрутила пока дожидалась его прихода. Ничего отвратительнее я в жизни своей не видел и не слышал! Сбежал домой, чувствуя себя, почему-то, пристыженным, и пребывал там в полной уверенности, что завтра Лешка придет ко мне с собранным чемоданом.
Но оказалось, что на следующий день семейство дружно отправилось в кино, словно ничего и не было. И я долго укладывал в воображении, как можно, после всех оскорблений, угроз и ненависти, идти куда-то рука об руку, не испытывая при этом чувства гадливости друг к другу? Вот тогда-то и подумалось: «А ведь у нас с Екатериной такого никогда не случится. Она не станет орать, как базарная торговка. Просто повернется и уйдет навсегда. И это, черт возьми, очень удобно…».
Уборку я закончил задолго до намеченного часа. Аккуратно побрился, оделся и достал кольцо, завещанное Василием Львовичем моей невесте.
Улыбался, когда поправлял его в коробочке.
Почти смеялся, когда укладывал коробочку в карман куртки.
Было странно, непривычно, гордо и безумно весело, как бывает в детстве, когда случается что-то такое, что случается только у взрослых.
В пиццерию прибежал пораньше, занял столик, сообщил Екатерине по мобильному, что уже на месте, и стал ждать. Естественно, размышляя о том будущем, которое начнется уже сегодня.
Я сразу решил, что предоставлю Екатерине самой определить, когда и как пройдет наша свадьба – женщины ведь это так любят. А потом можно обсудить и мою будущую работу. Вдруг она захочет, чтобы я продолжал писать? Екатерине я поверю, она в этих делах хорошо разбирается. И с издателем нам будет проще договориться вдвоем. Он к Екатерине всегда неровно дышал. А уж если узнает, что я решил, наконец, на ней жениться, простит мне все прегрешения и проволочки…
А! Вот и Екатерина! Что ж, здравствуй, переломный момент всей жизни!
Продолжение: http://www.proza.ru/2010/01/18/1617