ГОЛУБЬ
Я Том Х., родился в Германии, дожил до 44-х. Сейчас работаю в Риме. Эти записки – вроде самолечения. Мне бы сходить к психотерапевту, да поди найдешь, тут одни итальянцы… Старый врач говорил: «Возьми белый лист, опиши проблему»…
Посмотрим, что из этого выйдет.
I
Я позволяю людям останавливаться в нашем доме. Сальвадор злится на это. Что касается некоторых, ладно, пусть они остаются, а другим бы надо поддать пинка, больше радея о домашних, чем о пришельце себе на уме. Тороплюсь, время подхлестывает, да дома ждут всегдашние гости, с ними надо поговорить, полиция арестовала машину, они неправы (предвзяты, взяточники, не доверяю я итальяшкам), а мне надо работать. Работа, работа, работа, пора готовить поездки.
В октябре был уже в Конго. А неделю назад в Москве нам было очень неплохо с Леной.
Пусть что-нибудь мне нарисует, она узнала мой вкус, я говорил в Третьяковке. Люблю субтильную живопись, мягкую, даже не слишком явную, без ярких цветов.
Тут мне пришел в голову хороший пример на агрессивность. Когда хочешь узнать кое-что у человека на улице, делаешь это очень прямо, не найдя сначала контакта, ожидаешь, что сразу тебе ответят. Прохожих это пугает. Нужно быть мягче. Я-то сам обычно слишком уж дружелюбен. Опять же, к чему это ведет? Вокруг начинают толпиться, заводить разговоры, а на себя не останется времени.
Москва мне кажется дикой.
Потел в Конго, потом заболел. Понятно, в Конго плохая пища, а у меня желудок чуткий. Но теперь стало получше, и я уже настроился перенести одну из скорых поездок. Попросту надо притормозить. Улететь опять в Буэнос-Айрес на три недели в ноябре – как же невыносимо! Слишком долго, несусветная даль, вот нелегкая - эта поездка, которую нельзя отменить! Хорошенькая участь - три недели провести в Аргентине с женщиной, которая словом с тобой не обмолвится.
О сексе я написал Лене, что могу оценить тело. Думаю, она пригожая. Опять набираюсь сил и не теряю веса. Это уже ладно.
Не строю планов, конечно…
Нет ни планов, ни времени. Однажды этому быть – остановлюсь и умру, не теперь. Голова кипит от работы. Если потеряю рассудок, то не мгновенно, и хорошо – тогда смерть станет легче. А сейчас не срок. Я все еще должен написать сколько-то музыки. Если в год считать по одной песне…
Хотя бы одну небольшую оперу все еще должен. После умру.
За всем тем истекает лето, в море еще можно купаться. Хожу туда почти каждый день – увиливаю в обед из офиса и плаваю часа три, а потом уж сижу до позднего вечера. Приходится так поступать, иначе вновь набежит депрессия. И вот опять улетаю к весне, надеюсь, мне будет не худо, стану питаться мясом и постараюсь не препираться с женщиной, которая меня ненавидит оттого только, что я занял пост, на который она метила. Однажды скажу ей: «Вот он, возьми, не хочу его больше».
От Лены пришли три письма с наставлениями. Теперь три недели спокойна жизнь.
Я там, дорогая, слышишь меня? Изменился, уже не такой, как был 3, 4 года назад. Изменился больше, чем за десять лет прежде, и пока не вижу конца переменам.
II
Аргентина
Что ж, Аргентина была чудесной. Жил себе как король, получал всё, что хочу – отель в городе, бунгало на пляже, домик в горах, лакомства, много мяса. Устал, простыл как всегда, но до чего ж упоительна жизнь! Рад, что вернулся, но тут же заскучал по Буэнос-Айресу. Сальвадора нет, он где-то в Женеве, нашел себе временную работу. Я мог бы устроить что-нибудь в Петербурге, вроде семинара для Лены, но на это всегда нет времени. Не хочется мне, как прежде, засиживаться на работе. В Буэнос-Айресе, кстати, один парень влюбился в меня. Предлагал, чтобы жили вместе. Что и сказать, я польщен. Однажды кое-кто о том же меня попросил… после оперы в Санкт-Петербурге… она. Отвечаю всем одинаково: у меня есть личная жизнь в Европе, и придется вернуться. Но разве это не искушение: жить с ним, ощутить приволье их молодого мира и получить шанс сделать, что вознамерился!
Опять Лена меня не понимает по всем пунктам. Задел ее этот латино. Но я уже приноровился, так это меня не расстроило. Я её собственность… Вряд ли… надеюсь, будет не так. Потребую вольности, моя энергия должна шириться и развиваться свободно! Это мой собственный тип свободы, его нельзя уложить в коробку, не какая-то там сексуальная неприкаянность, которой они озабочены, мне нужна свобода эмоций. Никого бросать не собираюсь – ни ее, ни Сальвадора. Пусть она оставит меня, затем что владеть не сумеет. Если б не силилась обладать, тогда б и не потеряла, и даже бы в свое время получила «кусок Тома».
Что касается этого парня. Да, я впечатляю, это даже небезопасно, все хотят остаться со мной. Удивляюсь, когда это случается, не чувствую за собой, что подаю какой-нибудь повод. На все предложения «нет» говорю. Да, я люблю этого парня с издали, как старик. Он размечтался стать мне любовником, но я только хочу проявить заботу, помочь ему образоваться… Именно тут она меня никогда не поймет. «Молодой парень – дурная пища». Я вовсе не ел сомнительной пищи – только мясо, свежие стейки. «Быть отцом молодому парню… Это звучит двусмысленно». Если честно, да, согласен, для многих людей это так. Но он не ребенок, сам решит. И кто мог бы ввязаться в спор о том, какой должна быть любовь и какой ей не бывать? Вот мой старый аргумент: посмотрим, что из этого выйдет. Постараюсь, чтобы никто не пострадал.
Давеча я говорил о свободе. И что сейчас подумал: о свободе с финансовой стороны – я мог бы делать всё, что хочу, если уеду в Аргентину. Что до Сальвадора… конечно, пусть бы он тоже приехал. Но у него много забот о собственных планах и проектах, которые я одобряю. Например, найти работу в ООН, etc.
Вот бы вернуться в Аргентину прямо сейчас, начну писать, музицировать, рисовать…
Она станет ценить мужчину по своей истории с ним. Понимай, как хочешь. Ее письма – мистерия и всегда это драма. Здесь нет никакой напасти. Парень, как и все, хотел бы, но не может иметь меня. Сладкий, любящий, а мне приходится блюсти многосторонний мир, позабочусь о нем заочно.
III
Утопия
Все еще спорим с Леной: «Собственность ты или нет, мы не позволим тебе уйти». Знаю я, знаю - и не возражаю!
Она потеряла шарф. Сочувствую, что за потеря! Сам не люблю терять вещи, особенно, если милые. Нужно поговорить с ними, с Сальвадором и Леной, но как бы сказать? Следственно, никому не пишу. Пришли мне фотографии, Лена, у тебя что-нибудь есть? Давай их с тобой обсудим, так я смогу что-то сказать, мне трудно писать о своей жизни. Я ведь не безразличный, нет.
До сих пор ничего не решил. Кажется, Сальвадор завис в Женеве надолго. Не знаю, ехать ли в Аргентину или остаться в Риме? Что делать вообще? Пока вот живу в Риме.
…
Ничего, ничего больше не знаю – я бы мог жить со всеми, кого люблю, в одном большом доме. И не хочу, чтобы мы расставались, ревновали друг друга. Боюсь их потерять - Сальвадора, Лену, кого-то еще – хочу, чтобы мы были вместе. Пусть они переезжают туда-сюда со своими проектами, но всегда опять возвращаются в какую-то одну точку, в свой дом. Построю такой дом для них, чтобы мы работали вместе, творили друг друга. В Европе ничего не получится, нет таких капиталов. Германия дорогая, к тому же там безработица. Затевать что-то в России не стоит – это странное место и слишком холодное. Аргентина – дешевая страна. Там бы я мог. Не из-за парня. Ему надо, а я не готов быть любовником и отцом. Мы уже поговорили. Я остаюсь другом.
Размечтался, почти готова моя Утопия. Однажды она могла бы возникнуть, моя золотая мечта.
IV
Новый год
Как ни суди, Аргентина прекрасна. У них хорошие доктора и дешевая медицина. Сальвадору нынче Утопия неинтересна. Он ухватился за эту работу, меня больше не любит… или не понимает… Я только хотел помочь... как Лена возится с маленьким Сашей… Может, кто-то ревнует? Не знаю. Лена сказала, что любит Утопию. Мне пора подумать о маме, ей пока не доложили, что ее сын полоумный. У нас с Леной совсем мало времени, чтобы построить свою Утопию. Пожалуйста, прости, дорогая, за всю боль от меня. Иногда я просто опасен.
Наступил Новый Год. Будущее… Что оно принесет? Не знаю. Кажется, у нас будет семейное предприятие на берегу в Бразилии… О, Лена, я так счастлив, теряю голову. Мне надо отдать очень много любви, но уже говорил прежде, что не могу быть собственностью и не хочу владеть тобой. У меня сейчас меньше страха, чем когда-либо в жизни. Признал, что однажды умру, и всё. Поэтому надо жить сейчас, и любить, и смеяться. Будущее пришло!
V
Перемены
Я в Париже, потом улечу в Литву.
Со мной кое-что случилось. Надо сказать ей, но не сейчас.
О боль, о печаль, мы с Сальвадором заспорили, что нас ждет. Нелегко это оказалось, ведь мы никогда не говорили. Сальвадор сказал, все наладится, согласился, что какое-то время надо пожить отдельно, это непременно. Хорошо отвечать: «Да», но не сказать самое главное о чувствах и тому подобном.
Эта зима – не зима, в Риме как будто лето. Пожалуйста, Лена, будь со мной в мыслях на этой неделе – происходит трудное в моей жизни – Сальвадор уезжает, но верно также, что я заставил его уехать. Еще кое-кто въезжает, а я до сих пор люблю Сальвадора, и по-прежнему он взаимно, но я намерился строить проекты.
… Подождем какое-то время, посмотрим, нужно ли нам учить португальский.
Много плачу эти дни – Сальвадор уезжает в пятницу, Карлос въезжает в пятницу. Сальвадор должен жить своей жизнью и заниматься карьерой. Лена преподает, делает много других вещей. Настанет время, будут события. Может быть, через год или больше. Мне стоит внимательней присмотреться. Сейчас глаза залиты слезами, ничего не рассмотреть. Сальвадор увидался с Карлосом. Сказал: «Карлос о тебе позаботится». Карлос бразилец… темно-коричневый… повар… вьюжный… заинтересован в проекте… бедный… гордый. Говорю себе: «Никогда не делай, чего не хочется! Ты должен сказать «нет» даже любящим, если у них претензии, которые тебе не по нраву». Я должен работать. Довольно.
VI
Карлос
Она согласилась на все сразу, а я почему-то хочу не сразу… Если теперь ее жизнь пройдет мимо Бразилии, леди станет по-настоящему очень несчастной бедняжкой…
Не плачь, Лена, поверь, однажды мы сподобимся собраться все вместе – построятся ресторан для меня, офис для Сальвадора и ателье, чтобы ты рисовала. Станем лечить людей и делать все, что угодно, я только прошу об отсрочке… нам надо еще пожить, как сейчас... поучиться там, поготовиться. Потом, когда настанет момент, мы двинемся – уверен, справимся … все будет хорошо… есть надежда.
Я сломал один мост по дороге к нормальной жизни, позволил Сальвадору уйти. Теперь назад не воротить, а Лена пока со мной.
Не надо бояться ни мне, ни ей – пройдет превращение и заживление. В этом году все переменится – в Бразилии мужчины больше походят на женщин, они мягкие нежные. Она тоже залечится, если мы окажемся вместе. Необычные отношения, они очень особенные…
Карлос со мной не ради денег – он рассердится, если так думать. Очень гордый, никогда не одалживает и бывает ужасно смущен, когда не найдет купюры в кармане. Работяга, хороший, люблю его, помогу, он поможет мне залечиться, и Лена привнесет что-то еще в проект, который мы почти… пока мы не забыли, пока не определили…
Я не такой, как должен быть. Во мне много немецкого. Стоит кое-чему поучиться. Карлос гей, 32-х лет. Любит детей и котов. Пальцы длиннее моих, кожа шоколадного цвета.
Сальвадор, наконец, уезжает. Мы много плакали, но не прощались навек. Уверен в этом, только сейчас кто меня слушает? Поживем теперь по отдельности.
Холодает. Бывает, грущу и всплакну, а то веселюсь и смеюсь. Чтобы принять то, что я сделал, Лене надо бы время. Так должно было случиться, но ей все еще больно.
VII
Поездка
Я не обижу тебя, дорогая, мне хочется только дружбы, защиты. Опасна ли большая любовь? Меня она сильно влечет. Так продлится недолго, думаю. Это будет последней попыткой, поверь. Пройду через эту стадию, страшно нужную, хоть и животную, чтобы переродиться тем, кем могу быть. Так что не оставляй меня сейчас, позже хорошее время настанет.
«Для чего полезен повар, скажи? Нарочно пойду в ресторан, чтобы на них глянуть. Что у них там готовится? Этот именно повар – Карлос – нужен мучить меня. Нынешняя ситуация – вся судьба, а я не могу судить. Сейчас мне легко победить, и гордость будет великой, но я потеряю тебя»…
Жизнь стала очень трудной. Не знаю, куда меня занесет, утратил представление о будущем. Повар Карлос (настаиваю на этом) – замечательный парень, которого много обижали, встреча с ним вернула мне чувства, потому как я был мертвецом прошлый год. Теперь вновь становлюсь мужчиной, которым и должен быть. Благодарен ему, и за то люблю, но не думаю, что посвящу ему жизнь.
Больше всего нуждаюсь в свободе. Мне все еще хочется, чтобы такие люди, как Лена и Сальвадор, оставались со мной.
Почему я был мертв? Но ведь жизнь не любил, а теперь снова влюблен. Не из-за Карлоса только, я принял смерть: свыкнувшись с ней, полюбил жизнь.
Надо работать над собой. Лена и Сальвадор развивались, пока я топтался в растерянности. Она ушла далеко вперед, теперь надо нагнать.
Секс - это бессмысленно, меня не развивает. Развлекаюсь, как алкоголик. Нежность – кое-что большее, важное.
Ездили в Германию с Карлосом. Продолжаю думать о смерти, как я ее все-таки принял, теперь не тревожусь из-за этого постоянно. Видел друзей в Германии, они завели уже четверых, пятое дитё на подходе. Я бы любил семью…
Представил его маме. Получилось так хорошо! Он просто зверский партнер, ухаживает за телом, никакого тебе интеллекта, так и полагается жить. Я ему нужен, и сам нуждаюсь. Кто заботится о голове, пусть остается другом. Что случится дальше, не знаю. Лене сдается, что мы еще любим друг дружку. Это ее причуда: одержимость экзотикой. Она по-своему гениальна, только и гению хочется, чтобы о нем услышали. Может, однажды горлица решится покинуть мать-Россию, чтобы себя показать. Ей нельзя жить без России, там она берет силы, а ко мне пусть иногда приедет. Снова начинаю мечтать. Знаю, что ничего никогда не случится так, как замышлял. Думал, уеду в Рим, потом вернусь в Женеву один, а Сальвадор оставит меня, променяет на итальянца. Теперь он один в Женеве. Странная жизнь…
Завтра едем в Париж с Карлосом.
VIII
Бал-маскарад
В Париже я разрыдался однажды, лежа в его объятьях, вспоминая неврозы и давние страхи. Он спросил: «О чем ты горюешь? У тебя прекрасная мама, большая работа, дом, плакать не о чем». Он прав. Не о чем лить слезы. Если заболею, хватит денег, чтоб излечиться. Если придется умереть, отдам Богу душу в тепле, а не на улице в холоде, как многие остальные. Жизнь милостива ко мне. Я люблю и любим, убиваться не о чем. Смотрю с благодарностью ввысь на следующую ступень жизни и не хватаюсь за то, что уже потерял.
Вернулись в Рим после Германии и Парижа.
Сейчас собираемся на Бал-маскарад во французском посольстве. Я буду принцем Ромео, а Карлос адмиралом. Он мечтал стать моряком. Спрошу ка я Лену, интересно, какой бы костюм она выбрала?
Не знаю, что с ней, похоже на бред: «Как трудно, на самом деле, словно проходишь сквозь стену. Надо стать мягче… стать прозрачной… Кто уже знает, как жить, он, верно, устал или недоволен. Мы не знаем – все еще шанс. Каждый вечер меня колотит дрожь, теплее становится только к утру. Сейчас я дрожу из последних сил».
Седые волосы Лены… Что ж, это знак жизни, как морщины и синяки. Признак движения. Вечной прелести не бывает, разве у спящей царевны.
Ох, я не сильный, очень слабый. Каждый день немножечко плачу. Скоро, должно быть, наступит срыв. Вчера написал Сальвадору. Думаю, я плохой, коварный. Надо было сознаться, что у меня за проблемы, и постараться работать над ними. Теперь я отвечаю за Карлоса, не могу бросить. Его так часто выставляли другие мужчины. Или сам уходил? Но у меня не вдоволь сил, чтобы заставить его расцвести. Если с этим не справлюсь, куплю ему билет до Бразилии и снова зальюсь слезами. Я слабый… вовсе не сильный… Даже не знал, что сказать Лене. Как иногда у нее получается лишить меня дара речи… Я все еще там для нее и Сальвадора, но жизнь преподает урок. Это трудно… Надо пройти через это. Здесь кое-что происходит, не могу написать…
Мне недостает дисциплины. Они не научили, да я бы от них не принял. Все еще их обожаю, и всегда буду любить. Я уже не такой, как прежде, но что-то должно сохраниться!
IX
Карлосу не нужна моя помощь. Он умеет самостоятельно найти себе другого мужчину, и еще одного, и четвертого. Хотел показать ему, что бывает иначе. В сущности, смирился уже, что останусь один.
Соскучился по Сальвадору – надо пересмотреть свою жизнь – я действовал слишком быстро – решительно. Карлос-то да, хороший парень, помогу ему, он мне поможет, потом мы разойдемся. Так написал этим утром Сальвадору, а сам ничего не знаю.
Карлос похож на кота, что искал убежища. Теперь отогреется и уйдет. Все знаю, надо готовиться. Однако ж когда это случится, я не буду готов. Буду мечтать о смерти, но не найду ее. Придется куда-то двигаться, потому что жизнь тоже движется. Никогда не оставлю Лену. Пусть делает, что угодно, только не бросает меня. Не ревную к другим мужчинам. Пожалуйста, Лена, и ты не ревнуй. Отношения увели нас в другую сторону. Мне больно. Я очень устал. Мог бы лечь и уже не встать. Но нет же, буду двигаться дальше, и ты сделай это, и мы оба… это рок, мы должны капитулировать. Время плыть и увидеть землю, может быть смерть или толику жизни, может быть даже славу, может быть, вообще ничего. Делай ты что угодно, но не бросай меня прямо сейчас.
Я по тебе скучаю!
X
Не знаю, что приключилось этим пятничным утром, оно привело меня разом в хорошее настроение. Иду вдоль Circo Massimo и вдруг учуял свободу или, скажем, чувствовал себя снова, как был не в состоянии воспринимать это уже давно. Прежде были похожие моменты, когда я прогуливался от автомобиля по направлению к офису – только на краткий миг мог угадать, наконец, что меня ждет (на десять шагов), и в это короткое время заключал перемирие с раздирающими меня чувствами. Они всегда здесь, на единственную секунду принимаю их и говорю: «я ОК», ни больше, ни меньше. ОК. Перед нами лежат пути-дороги, а демоны всё прежние. Думал, что разобрался с ними «умерев» в прошлом году, теперь нужны средства еще сильнее, чтобы уметь сразиться. Тем важнее это, чем я старше. Попытаюсь вернуться в Женеву. Не готов покинуть Европу – были вспышки в прошлом году, да, но основной идеей тогда было сбежать в Аргентину, чтоб не работать больше. С трудом себя заставляю. Каждый день, возвращаясь из офиса, ничего не чувствую, кроме усталости. И неважно, кто дома ждет. Это - я.
Хочу вернуть удовольствие в повседневность – и не говорю о сексе – пусть это будет забава – в общем, нынче это не то, от чего я когда-нибудь был счастлив. Обнимать кого-то в постели, крепко спать с ним – мое счастье… Есть еще некоторые вещи, которые радовали меня в любые периоды жизни, ими теперь пренебрег: игра на пианино, поездки в Лондон, прогулки, жизнь на природе и быт с друзьями.
Последние несколько лет я искусно спроваживал все утехи из своей жизни, туда же и радость быть с Леной – променял на фантомы заведомого удовольствия. Мне не было ни покоя, ни настоящего наслаждения. Да, встречал друзей, но всегда в суете. Позволил им всем исчезнуть и пристрастился к фальшивому наслаждению как проститутка, как горький пьяница, пьющий, чтоб получить приятное.
Проблема таилась во мне, а мне было начхать.
Воскресенье. Не придумаю даже, чего хочу. Надо пожить особняком. Поехать в Санкт-Петербург, если захочется, побыть у Лены на даче. Один я гибче. Говорил с мамой, она согласилась. Останусь сам по себе, не должен бояться. Завтра поеду в больницу, надо сдать кровь на ВИЧ. Давно не сдавал, с кем живу, неизвестно. Да, я всегда осторожен, но никогда не знаешь… С прошлого года опасаюсь… надеюсь, буду ОК. Если окажется не в порядке, немедленно возвращусь в Женеву в свой дом к легкой работе. И больше никаких отношений. С лечением можно прожить еще 25 лет. Идет! Я бы отдал это время литературе и музыке, хорошему вину, удовольствию… боюсь… потому что сделать анализ – все равно, что задать вопрос. Надо быть начеку, когда подоспеет ответ. Я готов.
XI
Перемирие с Леной: «Никогда не будем ругаться, ни во веки веков»! Здесь сто крат выше риск погибнуть в автомобильной аварии, чем заразиться СПИДом. Так что, пожалуйста, дорогая, никогда не ругайся со мной больше. Я обрадовался этой идее – не раздувать скандалов.
Не знаю иногда почему… почему мучаю всех… не хочу причинять страдания… хочу поступать хорошо… живем ради двух-трех счастливых моментов… ради толики малой столько сомнений… я был счастлив в кафе «Маргарита» в Москве…
Нестабильный я человек – смесь мужчины и женщины, могу быть то тем, то другим. Приближаюсь к пределу, вот-вот будет срыв… не смерть… отношения с Карлосом сумасшедшие. Он – адская смесь мужчины, женщины и кота. Этим утром хотел уйти, говорю: «Уходи», он остался. Тогда я сказал: «Оставайся». Подобрал намедни бездомного кота. Пусть, если один уйдет, другой кот в доме останется. У меня все замечательно… все будет замечательно… все будет замечательно… заклинаю себя, но вступил в странную фазу. Не оставляй меня, Лена, ты единственная напомнишь о том, кем я раньше был, и кем буду. Сейчас я просто безумен. В конце концов он уедет, или пошлю его прочь и решу окончательно, что никаких мужчин в моей жизни. Буду работать над собой, писать и заниматься музыкой… не надо борьбы, хочу утешения… может быть, даже пересилю желание… да что там, это неважно – просто обмен энергией…
Завтра Международный женский день. Не забуду, надеюсь. Если это случится, прости меня сразу, сегодня же.
…
Пришлось смотаться в Венецию на уикенд – Сальвадор приезжал в Рим, паковал свои вещи. Я не хотел, чтобы он съезжал, но он только сказал, что должен. Поэтому были в Венеции с Карлосом, это вовсе не романтично. В продолжение всей поездки он грозился меня бросить. Говорит: «Уеду обратно в Рим». Отвечаю: «ОК, отправляйся». Иду прочь, и каждый шаг делается все трудней, как во сне. Не огладываюсь назад. Через пять минут он возникает сзади, хватает мою руку, держит сильно и смотрит, словно сейчас ударит. Удивляюсь, обычно он мирный. Стало быть, в Рим никто не уехал, и мы идем на лодку в Мурано. Стою на открытой палубе, ветер обдувает нос, вдруг чую «океаническое ощущение» - так говорил Артур Кестлер. Я почувствовал тогда свободу и единение с Вселенной, плакал, но не горевал – был влюблен, но не в кого-то конкретно, а в жизнь – мог умереть в тот миг, и теперь память о нем заставляет меня жить.
Жизнь хороша – я не брошу Лену, никогда не оставлю Сальвадора, никого никогда не оставлю. А теперь надо работать.
XII
Где все?
Сальвадор… Вернется ли он? Не случается никаких возвращений никого никуда, потому что когда ты встречаешь кого-то, он уже изменился. Приходится только идти вперед, иногда можно видеть тех же людей в непрежних уже обстоятельствах. Никто меня не понимает. Друзья говорят: «Как ты мог оставить Сальвадора»? Я и не подозревал, что навсегда его оставляю, скорее всего, это он не мог больше водиться со мной, я казался ему помешанным.
Карлос упрашивает приехать свою сестру. Его брат – темная личность, мать промышляет магией. Не позволю въехать в наш дом никому из его родных. Сам Карлос не колдун. Он темно-коричневый, но не дьявол. Доверяю ему. Никто из них не приедет, уверен. Он этого сам не хочет.
Стемнело, а в Петербурге ночь. В России, наверное, снег. Холодная ли была зима? Даже не замечаю, что происходит вокруг. Сижу в доме с тремя котами, двумя настоящими, одним человечьим. Вот такие дела.
Куда исчезла моя дорогая? Писем совсем не стало. Был по делам в Париже… Завести, что ли, соломенную куклу, чтоб охраняла дом? Пока я ездил, да покамест домашние спали – мама, тетя и Карлос – обобрали нашу квартиру, унесли деньги, компьютер, все кредитные карты… как однажды во Франции. С родными ничего не случилось, это самое главное.
XIII
Апрель
Лена сказала, что Карлос украл. Она неправа, и я зол. Может вдоволь заботиться обо мне, а из кожи не надо лезть. Когда нас ограбили таким же манером во Франции, никто не кивал на Сальвадора. Карлос тут ни при чем. Если нужны деньги, он легко их получает. Я написал: «Прекрати эту тему, а то никогда не отвечу больше»!
Пусть перестанет, наконец, говорить, что Карлос «плохой» (он не плохой и не хороший, а его роль в моей жизни еще не обнаружилась). Скажу больше, если она согласится вынести со мной эту стадию, которая не знаю, как долго продлится, но которая необходима, и если не будет злиться за то, что живу своей жизнью, тогда разрешу ей писать, и даже уверен, что потом мы увидимся снова. Может быть, я многого требую? Пожалуй, что так: от себя, от других, притом не уверен, подхожу ли под собственные стандарты.
Перечитал свои записи. Может статься, так и роман получится. Пора помириться с ней. Только подумал - письмо, наконец!
«Давай помиримся, хочешь?
На кафедру, где я работаю, устроилась новая методомымра. Назначила всем слушать радио, популярную музыку. Поступила неделю назад, а вчера мне говорит: «Освободите рабочее место, приготовлю его для других целей». Я не восприимчива, знаешь. Когда повар, случается, колотит поэта по голове, последний себя не объявит чувствительным.
Постараемся мы не связывать отношения с личной жизнью. Это несходные вещи. Что такое личная жизнь, в самом деле? Ты спишь с мужчиной… нет, вы глаз не смыкаете... Наутро он тебя спросит: «Поняла, наконец, что жизнь не трагедия»? Именно, жизнь – трагедия, уже с тобой это поняла».
Конечно, трагедия… или комедия… Ладно, помиримся, все-таки я скучал, а Карлос, бедняга, боялся, что ты его заколдуешь.
«Я безмолвна, но не забывчива».
Занят, но не забывчив. Скучаю и люблю тебя, и всегда я любил тебя, но жизнь беспрестанно меняется, коты падают с неба, надо помочь котам.
XIV
Переезд
Однажды все прояснится, но сейчас иду сквозь туман и не вижу, куда забреду. Это не самый плохой опыт, потому что раньше я был в депрессии, а теперь не до нее. Мы переезжаем в маленький дом на Аппийской дороге.
Ух, наконец-то не будет Рима, особенно этого дома, он не принес ничего хорошего! Рим – окаянный город, район, где я сейчас, проклят, лучше отсюда съехать скорей за город в укромное место.
Стараюсь сохранять оптимизм. Очень трудно распознать ситуацию, когда надежда таится, а этого не замечаешь или когда надежды нет, но ты не хочешь этого знать. Трудно. Боюсь, мы никогда не узнаем мир, как он есть.
Было время, когда я подумывал о публичном признании. Получилось бы глупо, и только. Люди все время себя выставляют на реалити шоу, выглядят по-дурацки. Скоро кто-нибудь скажет: «У меня испачканные трусы». У хорошего актера покаяние выглядит лучше, чем если нормальный человек откроется в чем-то реальном. Мы ни в чем не признаемся, Лена, пусть догадаются сами, кто хочет.
Сегодня с Карлосом убираемся, смотрим, что взять, от чего отказаться. Это здорово. Вчера ездили в новый дом на велосипедах. Любопытная дорога, но итальянцев на ней многовато. Был у доктора, очень милой. Американская еврейка, и потратила на меня время, выслушала об ипохондрии, предложила психолога. Может, схожу. «Голубизна» мне позволяет бывать мужчиной и женщиной, никем и все еще видеть в себе мужчину, если это имеет смысл. Пожалуй, вот от чего происходят всегдашние мои нерешительность и медлительность. Есть шанс, что годам к 80-ти раскрою новые грани себя. Выгляжу не блестяще, а на фото еще хуже.
Карлос думает, в доме поселились какие-то бесы. Что-то такое тоже чувствую, и Сальвадор говорил раньше. Так что теперь спим на Библии. Посмотрим, поможет ли это. В любом случае, скоро съедем. Вздохну спокойно, здесь задыхаюсь… слишком людно, шумят круглые сутки…
Упаковываюсь… очень жарко… так много вещей…
XV
Лето
Все куда-то двигаюсь. Нескончаемо.
Что за летний поход у Лены? Что-то я упустил. Мой ум в эти дни смущен. У нее Интернет в Пскове на даче? Надо туда приехать и проверить на месте.
Строим садовый домик. Беспрестанно воюем с Карлосом. Чувствую то хорошо, то хуже, то опять получше, и снова плохо. Пять лет уже объясняемся с Леной, нам все еще нужно поговорить. Я потерян, совсем потерян, даже больше, чем раньше. Никакого отдыха мне! Скажи, Лена, несколько утешительных слов!
- Я была очень гордой. Прости. Жизнь опустела бы без тебя. Скоро в комнате «для тебя» мы поставим Юлино пианино.
- Не волнуйся, однажды я буду там, и сыграю на нем. Жизнь сложнее, чем ей полагается быть…
- Какой бы трудной она ни была, я тебя с другими не перепутаю.
- Я такой же, как ты, Лена.
- Говоришь, мы одинаковы? Это звучит странно. Как будто теперь мне известны границы, и ты – мера меня.
Почему я там, где оказался? Почему выбрал страдание? Оттого, что в нем есть удовольствие??? Ну, даже не знаю! Я словно в ссылке или в тюрьме, только держу ключ.
Отношения с Карлосом на пределе. Могу жутко сердиться, а он злится еще пуще. Иногда я боюсь его, но не затем мы всё ещё вместе. Есть нечто во мне, что должен решить, боль какая-то. Все удовольствие с ним – на грани, он почти истязает меня. Лена теряла меня так часто и не хотела писать больше, а все еще пишет и до сих пор там живет для меня, ждет. Я был потерян и раньше, но не таким же нелепым образом! Очень хочу, чтобы люди писали и говорили со мной.
XVI
Страдаю, есть масса несделанных дел, а я погряз в отношениях. Хочу и боюсь свободы. Почему жить так трудно?
Это большая история. Непременно надо ее описать. Стоит спросить Лену. Карлос совсем не такой, как мы. Он легко заведет связь, но не терпит никаких разговоров. Говорит: «Все бразильцы делают так». Этот парень не ищет друзей, обольщает всех – одного за другим, легко ложится в постель, для него всё это проза. Как дружелюбный кот, в самом деле!
Я совершенно другой. Говорю, может, слишком много. Его удивляют мои воззрения, мы в толк не возьмем друг друга, притом он привязался ко мне. Каждый новый день порывается бросить меня. Скучаю по Сальвадору больше, чем вздыхаю по Карлосу. Хотел свободы, попал в тюрьму, вся свобода была - никого не слушать. Карлос оказался учителем, открыл мне горькую правду. Это вызов, может, я ждал его?
Пора открыться, как есть. Не жалуюсь, поставил себя в эту позу, и если теперь в ней погибаю, сам себя и сгубил.
Я в ловушке. Рядом со мной некто очаровательный милый, он заботится обо всех, пленил многих мужчин, околдовал меня, задел во мне что-то, ведь он повар, а я так мечтал завести ресторан…
На днях я приболел: першило горло, поднялась температура. Вчера он зашел за мной в офис, мы отправились пообедать. Я был неуклюж, обед приземлился под стол и разлетелся вдребезги. Он рассердился, сбежал, оскорбил меня. Потом была деловая встреча, я выключил телефон, во время переговоров не люблю посторонних звонков.
Когда затем я ушел со встречи, обнаружил, что было четыре вызова. Перезваниваю, он злится, велит явиться домой. Прихожу. Дом в беспорядке – рюмки брошены об пол, тент в саду завалился, обрезаны стропы, он начинает грозиться, сжимает мне руку до синевы.
Позже он извинялся. Я сказал, что мы расстаемся. Он плакал. Это не в первый раз. Мне нет больше резона вести себя как жена, которую муж третирует, а она бежит к нему снова и снова. Безрассудство, и только.
Он показал мне, кто я такой. Если б знать это раньше, мог бы сейчас быть с Сальвадором. Как сильно я без него скучаю!
Я несчастен, безумен… попался в ловушку. Сам себя обманул. Любой совет сейчас пригодится. Что бы сказала Лена? Я потерян, потерян, потерян.
Оставил Карлоса на время, решил съездить в Германию. Снова вернулся в Рим. Он на месте. Присутствие сохраняется, но пристрастие угасает. Не ревную больше. Не борюсь с ним больше. Пусть остается или уходит, мне нет никакого дела. Любовь потерять невозможно, а если ее нет, пусть все улетучится.
…
Что-то Карлос не испаряется. Он, кажется, не понимает, что я захотел свободы. Начал срываться, ясное дело, уходит его власть. Идет дождь, похолодало. Оказаться бы в Петербурге…
Лена пишет мою историю.
XVII
Конец
Со мной не все хорошо. Не работаю, не могу думать. Заговариваю и умолкаю, а иначе заплачу. Лена и все-все были правы. Но они не нашли слов, я никого не услышал. Поэтому страдаю…
Сальвадор говорит: «Все толковали. Ты будто едешь по левой стороне дороги». Я отвечал: «Все на левой, но только не я». Ну да, оказалось, они ехали правильно, а я не там, где надо. Не разглядел. Была ночь, темно…
В четверг ночью К. напал на меня с ножом. Ударил по лицу, разбил компьютер, бил снова и снова, пока я не взмолился. Он опять взял нож, сказал, что убьет. Нож был сначала у горла, потом он довел его до щеки. Говорил: «Я вырежу твой язык, а потом убью всех, кто тебя любит: маму, Лену, Сальвадора, всех друзей».
Он был и раньше жесток, но не так. Есть же правило, я не вспомнил о нем: беспощадный всегда бесщаден. Если их не лечить, не держать в тюрьмах, спускать с рук, с каждым разом будет паршивей.
Через два часа пытка оборвалась, и он сник. Он не злой, а как звереныш, ведь не все же они лютые. Больше с ним один на один не останусь. Подготавливаю его отъезд. Он развинчен, требуется лечение, но мне надлежит себя защитить. Боюсь. В ту ночь решил, что наступает смерть. Внезапно он лег и заснул, а я не прикорнул, всё думал: «Теперь мне нельзя выйти наружу, иначе все расскажу». Но утром он меня выпустил, я ушел на работу, а там залил весь офис слезами.
Стоит мне это вспомнить, плачу. Вот, стало быть, каков мир… Понимаю его теперь. Люди друг друга пытают. Постоянно – психологически, физически.
Я боялся… как я боялся! Никогда еще не случалось такого ужаса и спокойствия. Знал, что сейчас умру. Будет больно, я опасался. Молил и даже молился, для меня странное поведение. Теперь плачу. Не знаю, важно ли все это Лене, но она говорила… а я не верил. Она говорила, а я ей не верил! Чувствую себя отвратительно. Хочу сказать «извините» многим, но если скажу, заплачу.
Теперь я прошел половину жизни. В четверг кое-кто умер. Если бы в доме было ружье, я б его пристрелил за то, что он мне сделал.
Все еще продолжаю, никак не остановиться. Это безумие, недержание слез, слов….
Надо ли позвонить в полицию? Не знаю, им нельзя доверять. Что, тюрьма поменяет его? Не уверен. Вот бы найти лекарство, чтоб его утихомирить.
В первый раз так случилось, что ничего не могу сказать маме.
Мне плохо.
Что-то погибло, но другое новое начинается.
Что-то должно начаться.
Не могу даже писать.
Мне надо остановиться.
Знаю, Сальвадор и Лена всегда будут со мной.
Сначала был год, чтоб узнать это.
Потом год на умирание.
И год, чтобы воскреснуть.
Все это так и было.
Это не придуманная история.
Когда я тебя увижу, Лена, 5 минут буду плакать, а потом давай рассмеемся!
Душа получила трепку.
Представляю, что в этот момент что-то похожее происходит с кем-то еще, и не с одним, у многих нет ключа от тюрьмы.
Все это было теорией.
Теперь это истина.
Был телевизор и романы.
Теперь это здесь.
Были кино и театр.
И опера, я их писал сам.
Нож у горла -
Держит кто-то, кого ты принимал за любимого.
Нисколечко не могу работать.
Нет сил говорить.
На теле следов не осталось.
Все синяки внутри.
Не намерен себя рассматривать.
Простите, что был упрямцем.
Простите.
***
ГДЕ ТЫ, АДАМ?