«1982»
"ДУШЕТИ" (УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ,НЕ ПУГАЙТЕСЬ!ЭТОТ ОТРЫВОК НЕ ТАКОЙ БОЛЬШОЙ,КАК КАЖЕТСЯ;ПРОСТО БУФЕР ОБМЕНА ДУБЛИРУЕТ ОДИНАКОВЫЕ ФРАГМЕНТЫ;Я ПРЕДУПРЕЖДАЮ,ГДЕ ОСТАНОВИТЬСЯ.)
Душети – это небольшой городок с полсотни километров от Тбилиси. Симпатичный такой городок, со своеобразной архитектурой. Правда, за те полгода, что мы в нем провели, мне только последний месяц удалось пройтись по нему вольно, а до этого или строем в баню или строюшечкой на почту за посылками. Так что большая часть жизни протекала в расположении части…
ХОЛОД
Наша 2-х ярусная кровать в ряду себе подобных занимала «почетное место» у огромного окна. Я спал сверху, внизу спал сержант Васильев.
Просыпался я всегда минут за 10-15 до подъема. Тихонько соскальзывал вниз и, ежась от холода (сапоги на босу ногу), бежал в туалет. Вернувшись, забирался под теплое одеяло, но уже не спал, а смотрел в окно. Это было странное состояние: блаженства, от тепла солдатского одеяла, и ужаса от неотвратимости подъема, от того, что скоро я буду там, за окном, в сыром и холодном осеннем сумраке…
И вот звучит ненавистное: «Рота, подъем!», и мы сваливаемся с кроватей в бесконечно долгий армейский день…
ГОЛОД
«Рота, стой!» - командовал сержант Васильев, когда мы маршировали из столовой. Рота останавливалась. «Достать хлеб из карманов!» Мы подчинялись и выуживали огрызки хлеба из наших карманов. «Доесть! Время пошло!» Мы, давясь, глотали наш несостоявшийся НЗ.
Ох, как нам хотелось есть! Что такое для растущего организма кусочек хлеба с кусочком масла, пустая каша и жидкий чай на завтрак; или жидкая похлебка, та же каша очень редко с заблудившимся в ней кусочком мяса, а чаще вареного сала и белый компот; правда, на ужин каким-то чудом до нас «доплывала» жареная рыба, но как и мясо, в очень условных количествах.
Воскресенье было особым днем для советского солдата; в воскресенье на завтрак давали…яйцо!
Видимо, советскому государству не хватало денег на ракеты и прокорм «соц.братьев», раз оно экономило на «собственных детях». А ведь мы росли! Если бы при тех физических нагрузках и хорошее домашнее питание, то мы бы возвращались домой совсем другими людьми. (Мой одноклассник Л. был очень маленького роста. Как же он всех удивил, вернувшись из армии крупным красивым парнем. Секрет прост: «хлебное место» + физические нагрузки и результат на лицо и на прочие части тела.) Вместо этого, ослабленные переменой климата, стрессом перемены жизни, мы пачками попадали в санчасть (мечта всех курсантов, там было усиленное питание) с разными одолевающими нас хворями.
МИНДАЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ (ГОЛОД)
Сегодня Миша Саакашвили называет русских «оккупантами», что ж, видимо, я был одним из них. Нас было больше в части, чем грузин, и мы, «оккупанты», честно говоря, завидовали «угнетаемым».
По выражению теть Маши, они «катались, как коты в масле». Во-первых, их постоянно навещала родня. То и дело на КПП, что напротив «Хинкальной» вызывали кого-нибудь из курсантов-грузин. Там они кушали домашние вкусности, а то и уходили с родней в город…
Во-вторых, на нашу зарплату в 7 рублей полакомиться в «чипке» (кафе на территории) можно было от силы 2-3 раза. По-моему, там и цены были выше, чем в городе; например, стакан какао (с ума можно сойти, что за «нектар»!) стоил 22 копейки, дороговато дл того времени. А ведь из этих 7 рублей надо было купить воротнички, гуталин, конверты, курево, да рубль сдать на что-то, вот и весь «разгуляй». Тем не менее в «чипке» всегда было битком не только после зарплаты. Как раз «угнетаемые» и являлись постоянными клиентами; они пировали, мы убирали, причем попасть на дежурство в «чипок» считалось лучшим жребием из всего наряда. Просто буфетчица обычно угощала дежурных какао и куском кремового рулета или миндальным печеньем. О последнем разговор особый!
В нашей бесконечной череде дней все же наступало воскресенье. После завтрака нас еще на что-то напрягали, типа просмотра «Служу Советскому Союзу», приведение своего вида в «божеский вид» и т.п. Зато после обеда и до ужина все время было твое, в пределах части ступай, куда хочешь. Я «ступал» в клуб, вернее, библиотеку. Книг мне не хватало так же остро, как сна, молока и сладостей. Вот только нюанс: в библиотеке не было ни диванов, ни кроватей, приходилось читать, сидя за столом, а я всю жизнь читал лежа, и мне поначалу было тяжело привыкать к новому положению. Тем не менее, каждое воскресенье после обеда я бежал в библиотеку; помню даже книгу, которую не дочитал: «Черви», что-то про ужасы американской армии…
И вот однажды я поднимаюсь по лестнице, ведущей в читальный зал, и вижу на ступеньке …миндальное печенье! Лежит, такое большое, румяное! Вокруг никого, ни живой души, и вот «злобный оккупант» стоит и мучается сомнениями «тварь ли я дрожащая или право имею», поднять и съесть. Было и такое в истории «оккупации» Грузии.
Еще одна изюминка воскресенья – программа «Иллюзион» на грузинском канале. Там показывали «дефицитиные» фильмы, типа «Фантомас» или «Великолепная семерка» и т.п. Если кому-то выпадал наряд на воскресенье, то он обычно сетовал: «Блин! «Иллюзион» не посмотрю!»
БРОМОТЕРАПИЯ
Не знаю, какие мифы ходят в современной Российской армии, а в Советской армии в то время в числе прочих был миф о броме. Никто его в глаза не видел и не представлял, что это такое, но из уст в уста передавалось, что нам в еду добавляют бром, якобы как средство от юношеской гиперсексуальности. Никто не задумывался, кто это делает и когда; при вечной толчее на армейской кухне это могли делать только «прапорщики-невидимки» или «ангелы-сверхсрочники». Впрочем, при подобном рационе, вкупе с нагрузками, в нем не было необходимости, сил едва хватало доползти до кровати.
Кстати, не Пол ли Брэгг консультировал советское Министерство обороны по составлению солдатского рациона?! Но даже если и так, то это, конечно, военная тайна!
СЕРЖАНТ ВАСИЛЬЕВ
Вот, забыл, как звали нашего сержанта, а фамилию помню и даже лицо могу вызвать в памяти: узкое такое лицо, смугловатое, отчего Васильеву очень шла улыбка; а улыбался он часто, да и вообще был незлой, но при этом мог быть жестким. А еще он говорил по-русски с акцентом, вот что значит родиться и вырасти в Тбилиси. Меня он как-то выделял из всех и относился с явной симпатией. Может быть, после нашего разговора, когда я не выполнил какое-то задание, а он стал выяснять, почему, а я как-то так хитро ему все объяснил, что, получалось, его и не надо делать… Мой ответ ему понравился; или потому что я в 18 лет еще очень по-детски выглядел, а увидев мою фотографию в комсомольском билете, он долго смеялся и почему-то сказал: «Ну, Алексей, ты, видно, был любимец женщин!» (Возможно, он посодействовал моему назначению «учеником почтальона», только это было в следующем году.)
Из всей массы людей за полгода учебки я хорошо запомнил двух: Васильева и почтальона Серегу; смутно, но помню еще одного человека, кавказца, он вступился за меня в конфликте с местными ( то есть курсантами-грузинами), чем конфликт исчерпал. На вопрос: «Почему?» он ответил: «Ну мы же земляки! Оба с Северного Кавказа!»
К чести командного состава учебки, надо сказать, что с «наших голов и волос не упал», никакой «дедовщины», дисциплину в части держали.
Помню только один неприятный случай. Захожу вечером в туалет и вижу картину: грузин-курсант просит русского парня из Курска постирать ему носки, какие-то неотложные дела у него. Парень не соглашается. Тот начинает ему угрожать и, кажется, даже пару раз бьет. В нашей роте было человек пять курских, но никто не вступился за земляка. Хотя на этом конфликт оказался исчерпан, и больше ничего подобного я не видел.
НОВЫЙ НОВЫЙ ГОД
Новый год в армии – это удивительное доказательство того, что время не остановилось; что, к счастью и радости, оно движется туда, где скрыт «мифический дембель»! Вот и мы в нашей учебке дожили до последнего дня 1982 года. А день не подкачал! Не знаю, как где, а «у нас в Грузии», точнее (как-никак мотострелок) в Душети, день был замечательный. Солнышко сияло по-весеннему, небо синело по-летнему, трава зеленела по…уставу (вспомнил один из армейских мифов, якобы в некоторых частях перед приездом высоких чинов траву красили зеленой краской).
Мы почти весь день провалялись на газоне перед казармой, грея свои тощие бока, чувствовалось предпраздничное настроение. Вечером в казарме накрыли стол и наша рота села встречать Новый год. В 12-00 все чокнулись лимонадом, выпили, сказали, что надо в таких случаях, и пошли курить на порог.
И вот мы толпимся на пороге, меняемся сигаретами, прикуриваем, и вдруг кто-то восторженно восклицает: «О, смотрите, снег!» Он появился по-цирковому, из ниоткуда, из черноты ночи, «десантировался» в островки света, медленно опустились редкие «снежинки-разведчики», дали добро, и тогда вся «белая армия» двинулась в атаку… Вот так я встретил 1-й год новой «взрослой» жизни!..
«1983»
САМОВОЛОЧКА
В этом году нас уже можно было считать «обстрелянными» бойцами. Временами мы все еще сдерживали вой, но кое-как привыкали к солдатской лямке. Ну, а что за солдат без самоволки!
Сбегать можно было «по-маленькому»: тиснуться между прутьями ограды напротив плаца, перебежать дорогу и съесть порцию хинкали в «Хинкальной».
Сбегать можно было «по-большому»: в город за лавашом. Что, собственно, такое хинкали?! Это большой «жадный» пельмень! Другое дело лаваш! Такой хлеб многие из нас видели впервые в жизни. Не менее любопытно было наблюдать за его выпечкой. Хлеб, который пекут в колодце, да не пекари, а «жонглеры»! Как они умудрялись налепить его на стенки колодца! Еще хитрее, как им удавалось перевернуть его на другую сторону! Это была первая экзотика в моей жизни!
Что же касается вкусовых качеств, скажу одно: объедение! Причем время лавашу не враг, по-моему, и через 5 суток он был не хуже, чем после своего «рождения». Правда, за всю свою жизнь я пробовал такой лаваш только в Душети. Позже, в других местах, мне приходилось видеть лаваш в виде пышки, но пышки пекла и бабушка, другое дело «лаваш-простыня». Попробовать бы его сейчас и тогда было бы понятно, насколько голод улучшал его вкус.
ПОЧТАЛЬОН СЕРЕГА
Стресс, перемена климата, плохое питание сделали свое черное дело: на голенях появились раны, и я попал в санчасть. Санчасть в учебке считалась предбанником рая. Яйца там давали каждый день! Двойная порция масла выдавалась и на завтрак, и на ужин! Но главное – стакан молока! МОЛОКО! В то время для меня это был напиток №1. И вот надо было заболеть, чтобы за полгода в течение недели выпить 7 стаканов молока! (Почему-то в чипке молока не было.)
Кроме этого в санчасти вдоволь хватало еще одного деликатеса, и этот «деликатес» - сон. Так что попасть в санчасть среди курсантов считалось большой удачей.
Одно меня огорчило, пока я валялся в санчасти, наша рота съездила на учения в горы. Мне тоже хотелось в этом поучаствовать, но увы! Интересных рассказчиков в роте не нашлось, если что и произвело впечатление на моих сослуживцев, так это ДШБ.
Оказывается, эти штурмовики воровали шапки у наших курсантов во время дефекации. Заскакивали в туалет, хвать шапку с головы и стрелой обратно. Понятно, человек в таком положении, что ему не до шапки, у него в другом месте «горит»! Так штурмовики обновляли гардероб.
Опять же наши восхищались их пайками. Чего только не давали этим штурмовикам! Даже копченую колбасу! И сгущенное молоко! Элита! Не то что мы – пехота.
Как-то незаметно весна наступила, и мы шкурой чувствовали, а время-то идет! Где-то в начале мая, кажется, я попал на самую блатную должность в части, вернее, только в ученики; стал учеником почтальона. Мне кажется, без рекомендации сержанта Васильева здесь не обошлось. Не так-то было просто из 1000 человек на это место выбиться.
Что ж, мой шеф, почтальон Серега, был рад знакомству. Для почтальона он не очень-то любил двигаться, зато я готов был хоть весь день бегать, получать газеты, разносить почту и т.п. мы, как говорится, дополняли друг друга.
Кстати, почему почтальон – самая блатная должность в нашей части? А потому что он жил в клубе. Уединение! То, чего в армии так не хватает. Жил он в небольшой уютной комнате; в ней же выдавал письма и посылки.
Посылки – это отдельная статья. Во-первых, почтальона обязательно угощали; во-вторых, Серега «угощался» сам. Как-то после выдачи посылок он говорит мне:
- Ну что, пошли крыс ловить?
- Каких крыс? – удивился я.
- Увидишь.
Берет он плотный непрозрачный пакет, прячет его в карман, и мы идем в офицерский городок. Там заходим в какое-то двухэтажное заброшенное здание. Медленно продвигаемся по этажу. Серега внимательно оглядывает кучу битого кирпича, отрицательно машет головой и идет дальше. Останавливается у груды каких-то обломков досок, приседает и осторожно поднимает кусок доски. Я с неприятным чувством жду, когда оттуда выскочат жирные наглые крысы и то ли разбегутся, то ли кинутся на нас; но Серега выуживает оттуда какой-то ящик. А, да это посылка!
- О, откуда здесь посылка?!
- Здесь «крысы» прячут посылки, - поясняет Серега, перекладывая содержимое ящика в пакет, - «крыса» - это тихушник, тот, кто не хочет делиться. Посылку получил, спрятал здесь и бегает по чуть ее «уничтожает».
- А ты откуда знаешь, кто «крыса», а кто нет?
- А у меня глаз наметан, как-никак 2 года тут торчу. Я и тебя научу.
- Ничего не оставишь?
- Еще чего! – встает Серега с полным пакетом. – «Крыс» надо наказывать. Наказание неотвратимо!
;;
Как-то мы с ним засиделись допоздна и, когда я проснулся (а спал я в кинобудке без окон и с отдельным выходом с улицы, через балкон) и вышел на балкон, то понял, что уже очень поздно. Майское солнце сияло на всю свою «майскую мощность», в кронах могучих деревьев напротив радостно щебетали какие-то птицы; слева, со стороны плаца, раздавался дружный топот сапог, и это были строевые занятия, которые обычно начинались после завтрака. Для армии такой поздний подъем казался чем-то фантастическим! Можно было вспомнить крышу, по которой я ходил в раннем детстве, подражая кошкам, и просто замурлыкать…
Увы, со счетом не в мою пользу победил блат . Конечно, это место кому-нибудь продали, ведь и Серега был не откуда-нибудь, как я, а из Анапы; народ там ушлый и денежный, так что Сереге «просто повезло»; а мне нет, в июне меня в звании мл. сержанта отправили в неизвестность; и это уже другая глава…
ГДЕ-ТО ОКОЛО МОРЯ
Итак, нас везли-везли и привезли на станцию Яшма, где-то около моря, Каспийского. После живописного Душети Яшма вызывала уныние: жаркая июньская степь, по ней тянется железная дорога, где-то посередине, около дороги, прилепилась парочка убогих домишек. Это и есть станция Яшма. Торчала бы она одна-одинешенька в этой безрадостной пустыне, если бы не в/ч…, которая расположилась неподалеку. И вот тут пустыней уже не пахло, тут нас было немало, я не скажу – легион, но полк точно. Правда, НАС – это попозже. Вначале был…
КАРАНТИН
Казарма яшминской части – это огромный «трехэтажный квадрат» с входом посередине и огромными окнами.
Напротив входа в казарму – дежурный по этажу; рядом с ним дверь в кубрик - это сравнительно небольшая комната с 2 рядами двухъярусных кроватей; напротив «ленинская комната»; слева от входа каптерка, туалет, оружейка; справа «большой зал» казармы; тут уже 4 ряда двухъярусок и телевизор у глухой стены.
Карантин расположился на 1-м этаже, в «большой зале». По правилам к нам никого нельзя было пускать, но дембелям и дедам закон был не писан, они то и дело входили в «карантин», искали земляков.
Да, как только мы приехали, меня и еще двоих или троих из новоприбывших послали что-то отнести на 3-й этаж. Там ко мне вдруг подошли 2 высоких дембеля и на каком-то странном языке что-то у меня спросили. Я вытаращил на них глаза, тогда один уже на русском поинтересовался:
- Ты не литовец?
- Нет! – с удивлением и отрицанием покачал я головой. – Русский.
- Жаль, - огорчился он, - похош на литовца!
(Впервые в жизни мне сказали, что я на кого-то похож – то ли еще ждало в будущем.)
Позже в карантин ворвался «бешеный сержант» и заорал:
- Из Ставрополя есть кто?
- Я.
- О, земеля! Пошли покурим, расскажешь откуда поточнее!
Мы двинулись к выходу, к сержанту с испуганным видом подошел один из наших охранников.
- Сань, ты же знаешь, не положено им выходить! Щас кто-нибудь из проверяющих подойдет и нам вставят!
- Братан, - приобнял его Саня, - да успокойся ты! Никто тебе не вставит! Я все улажу.
- Ну, Сань, смотри, долго не будь с ним!
- Конечно, покурим только!
Мы завернули за глухую торцовую часть казармы, где территория части почти заканчивалась, и сели на низкий порожек у пожарного выхода.
- Ну, меня Саня зовут, ты уж слыхал.
- А я Леха.
- Ну, давай пять, Леха, первый земляк, блин, за полтора года!
- Так ты уже дед?
- Ну да! Скоро чух-чух на хаус! Так откуда ты конкретней?
- Я из села. Константиновки.
- А! Это что под Пятигорском?!
- Нет, это что под Ставрополем.
- Ни х… себе! – Санина энергия дала изрядный выплеск. – Так я тоже оттуда!!! А чей ты?!
- Ну, вообще я Ерин, только в селе все думают, что я Сотников. Ну знаешь Валентину Алексеевну? Что английский ведет.
- Ни х… себе! – Саня ажиотажно подпрыгнул на пороге. – Так ты англичанкин сын?!
- Ну да.
- Е…ть! То ни х… никого за полтора года, а то из своего села, да ишшо англичанкин сын! З…сь! Расскажешь мне, чаво там у нашай дярёвне творится! – Саня перешел на родной диалект.
На этот раз поговорить не удалось. Прибежал «тот охранник» и испуганно зашептал:
- Сань, я его забираю! Солоха идет!
- Солоха! – у Сани в глазах промелькнул легкий испуг. – Ладно, землячок, поговорим. Если что надо, зови меня. Да, вечером посидим у нас в каптерке, чаю попьем, поговорим…
САНИ
Карантин закончился, и нас раскидали по разным подразделениям. Мне, как мотострелку, досталась рота охраны. Жили мы на третьем этаже, сначала в большой зале, а позже в кубрике. В новом коллективе каких-то дружеских (больше, чем приятельских ) отношений у меня ни с кем не возникало. Впрочем, Сани хватало за глаза, как кто-то выражался, «его было много». Благодаря ему же у меня не было проблем с дедами, потому что не ошибусь, если скажу, что с ним боялись связываться даже некоторые офицеры.
Вскоре все же появились новые друзья. Вначале Сашка, Цыган по кличке и по национальности. Правда, цыган из оседлых и, видимо, не в первом поколении, потому что они жили, как все: учились в школе, шли в армию, работали и т.п. По его словам, в Ярцево, под Смоленском (откуда он был родом) довольно много таких цыган.
В нашей роте он появился без всяких карантинов, но по сути в ней он только числился, а жил и служил «на объекте», так как был собаковод.
С ним мы сблизились моментально, по принципу «100 лет знакомы» и оставались друзьями все полтора года. Что касается Саши, то хотя он был в нашей роте с самого начала (т.е. нашего появления), но с ним мы сошлись позже.
Саша был москвич. Его адрес я потерял, но помню, что жил он на шоссе Энтузиастов. Сейчас он вполне может жить в Израиле, потому что Саша – еврей, хотя вроде бы только по матери. Мы с ним обожали книги, на этом и сблизились. У него были постоянно грустные глаза, даже когда он смеялся. Он был замкнутым человеком, общался, в основном, со мной. Хотя пользовался уважением в части, так как был неплохой художник, и к нему стояла очередь на оформление дембельских альбомов. По-моему, в части только двое не делали этих альбомов, как раз мы с ним. Честно говоря, мне было совершенно наплевать на это увлечение.
С Цыганом же нас объединяла открытость и энергия, мы были, что называется, живчики. Кстати, Цыган тоже стал любимцем публики, думаю, понятно, почему: гитара. Он замечательно играл на гитаре, хорошо пел; по ходу дела освоил пианино в клубе и стал заодно любимцем замполита и офицерских дочек.
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД, ШАГОМ МАРШ!
Вспоминая, когда уволился Саня, быстро посчитал в уме: «Мы пришли в июне… Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Вот кажется в ноябре он уволился». Так быстро посчитал и так медленно они плелись тогда, эти «братья-месяцы».
Отношение ко времени было враждебное. Все почти таскали карманные календарики и перед отбоем прокалывали ушедший день, как противника на дуэли. Именно день, ночь, если ты не в наряде, считалась союзником. «Солдат спит – служба идет» или, если хотите, время, к счастью, оно шло, а не ложилось спать вместе с нами.
Я стал, кроме календаря, делать нарезки на прикладе своего автомата, день прошел – нарезочка, день прошел… Получил нагоняй от кого-то из начальства «за порчу казенного имущества».
Но было еще «время во времени»; это когда зимой в карауле стоишь на вышке и кажется, что эти два часа не короче двух лет…
Самое лучшее средство от времени: «не думать о мгновеньях». Ни свысока, ни снизу, ни сбоку, ни с припеку; и не думать о доме. «Порвать пуповину». Тогда гораздо легче. Поэтому родителям не стоит ругать детей-солдат, что со временем они реже пишут письма, это просто защита: вот нет дома! В природе не существует! Пока я здесь! Есть только здесь и сейчас! Так легче.
КАРАУЛ!!!
Дело роты охраны – «караул!!!» Можно было сходить в караул через сутки. Сутки на объекте, сутки в части. Из нашей же роты назначались дежурные по КПП.
КПП – это небольшое квадратное здание у двух ворот: в часть (налево) и в военный городок (прямо). Полуаквариум. Передняя половина почти стеклянная, не считая крыши и невысокого, облицованного плиткой, барьерчика понизу. В углу, у входа, стул и стол, за ними и сидел дежурный.
Вторая половина была разделена на 2 комнаты: слева для отдыха наряда, в ней стояли 2 кровати и между ними тумбочка; справа комната для гостей ( к примеру, приехали родители, вызываем сына-солдата и в этой комнате они могли общаться, причем, сын-солдат как бы находился на территории части), в центре ее стоял длинный стол с дюжиной стульев вокруг, за ними гости могли, по-солдатски говоря, «принять пищу».
Обычно дежурных было трое: сержант и рядовые. Сержант дежурил днем, а рядовые ночью, посменно, полночи один, полночи другой. Этот наряд считался самым блатным. В нем было полно плюсов и практически отсутствовали минусы.
Во-первых, сон. Сержант (кем я был какое-то время) вообще спал всю ночь, причем без всяких там истерик, типа: «Рота, подъем!»
Ну и рядовые не жужжали: 6 часов это вам не 2, как в карауле.
Во-вторых, крыша над головой. Зимой электрокамин в ногах, это вам не вышка в степи.
Что касается меня, то огромным достоинством в данном случае была возможность читать, причем никто этого не запрещал.
В-третьих, «праздник, который иногда с тобой». Вот Солоха уехал в Баку. Сообщаешь об этом, можно расслабиться.
Вот почтальон привез посылки из Сумгаита, а где он будет их раздавать?! На КПП! А посылку надо досматривать и, кроме того, что это просто любопытно (слали ведь со всех концов Союза), но это еще и «прибыльно». Угостить дежурных и почтальона считалосьбонтоном; ящик стола наполнялся разносолами: сало (чудно, можно не ходить на ужин), колбаса, консервы, орехи, домашняя выпечка, семечки, конфеты, сулившие шикарное чаепитие; когда жизнь утихала, из тумбочки доставали 3-х литровую банку, самодельный кипятильник (2 бритвенных лезвия прокладывали спичками, для прочности конструкции обматывали нитками, присоединяли к ним провод, другой конец совали в розетку и «процесс пошел») и, поглядывая, чтобы не застукали офицеры, варганили чай…
Вечером мимо КПП и обратно в офицерский городок фланировали офицерские дочки, только здесь мы и могли увидеть существ противоположного пола, а так все мужики, мужики, мужики; «страшный сон гетеросексуала»…
Не помню, когда, не знаю, почему, ввели новшество: в наряде на КПП можно было стоять не меняясь неделю и больше, естественно, все об этом только и мечтали. Мне везло ходить в такие «автономные дежурства» несколько раз. Во время одного такого дежурства со мной и приключилась беда…
ТАКТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ БЛИЖНЕГО РАДИУСА ДЕЙСТВИЯ
Итак, я дежурил на КПП, и ко мне часто заходил Саня. Мы пили чай, болтали, играли в нарды и т.п. И вот в один такой вечер «мой внутренний враг» разошелся, вдруг я начал над Саней подшучивать и довольно язвительно иногда. Он стал психовать и грозить, мол, ты меня доведешь, но «моего врага» бестактно понесло, не мог я его остановить. Бац, после одной такой шутки Саня вскакивает и бьет меня в лоб, я валюсь на кровать, Саня тут же начинает извиняться, мол, сам виноват, довел меня, я психанул.
Очухавшись, признаю, что так и есть – моя вина. Обиды на него у меня никакой; мы не ругаемся, ничего такого, но под глазами (беда не ходит одна) «загораются» 2 огромных «фонаря». Все бы ничего, но, как назло, на следующий день заявляется мать, тетка и теткин муж Вася. Естественно, мать в панику: «Дедовщина в части!» Я ей доказываю, что это армия и синяки бывают не только от дедов, но и от маневров, учений и т.п. в доказательство привожу живого деда, Саню, и он долго убеждает мать, что «не дай Бог его кто-нибудь тронет! Да я того сразу грохну!» Чуть-почуть мать успокаивается, но нервов это стоит всем.
Что удивило мать на КПП, что она запомнила на всю жизнь, так это солдаты с протянутыми руками.
- Леш, а чего ж им дать?
- Да всего по чуть-чуть. Конфет там, печенья, пирога бабушкиного отрезать можно.
- Ой, пирог бабушкин непропеченный, она спешила…
- Ха! Непропеченный! Да они проглотят и не заметят!
Я ведь и сам был такой в учебке, как эти салабоны, постоянно голодный (но по сравнению с «будущим островом Русским», это были еще цветочки, незабудки)…
СУМГАИТ
Семейство сняло жилье на станции и по вечерам навещало. Ходили и мы к ним с Саней. Конечно, меня отпустили в увольнение и мы съездили в Сумгаит.
Степь ставропольская куда как живописней азербайджанской. Там земля хоть слегка возбуждена: горочки, бугорочки попадаются. Опять же имеются деревья: то балка мелькнет проезжающему, то лесопосадка, какие-то участки трассы и вовсе обсажены деревьями на продолжительном расстоянии.
Другое дело здесь: земля будто выглажена утюгом ( к тому же «ткань грязная»), ни единого деревца, даже кустарника, но самое тяжелое впечатление на участке между Яшмой и Сумгаитом производили заводы. Бесконечная цепь заводов. Не могу объяснить, но было в них что-то мрачное, давящее. Сколько раз ездил мимо, и чувство было всегда то же самое…
Сам Сумгаит – город не для туристов. Глаз там ничто не цепляет. Восточно-советский город. От «советского»: грязные панельные дома, неуклюжие кинотеатры и ДК и т.п.; от «восточного»: шум, грязь, сутолока, но и зелень, и веселые, приветливые люди. Тут и зарежут с улыбкой, и накормят с улыбкой, и денег дадут, подшучивая, и отнимут, хохоча…
Нет, денег мне, конечно, не давали, но фрукты перепадали. Я вообще-то не люблю базары, рынки, толкучки и т.п. Но как-то зашел на Центральный рынок, может кто что заказывал, не помню. Впечатление он производил. Все, что растет на земле, над землей и под – там присутствовало. Идешь между рядов, как «звезда» всем ты нужен, все тебя «хотят», ты в центре внимания…
- Сальдат! Сальдат! Не прахади мимо, сальдат! Смотри, какой пэрсик!
- Э! Что пэрсик, сальдат! Грюша – вот что надо кушять! Падхади, дарагой, не пажалеешь!
- Зачем ихь слюшаешь, солдат! Грюша! Пэрсик! Это для дэвачек! Вот, бери арбуз! Будет в живате груз!
Но поскольку карман почти пуст, все «грузы» идут мимо моего живота. Вдруг слышу кое-что поинтереснее:
- Э, салдат, дарагой, падхади! Вазьми, дарагой, фрукта без денег! Сын мой тоже в армии! Далеко! Я тебя угощу, может, его кто угостит!
От всей души желаю, чтобы его сына кто-нибудь угостил «там, далеко» и увожу в часть пакет фруктов. Но это когда я ездил сам в Сумгаит, а с семейством мы на рынок не ходили, мы ходили по магазинам, «охотились за тряпками».
БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ С СЕВЕРА
Родня уехала; осталась грусть по дому, по другой жизни. Вслед за этим и лето кончилось, но осень была теплой. Стали собираться домой «перелетные птицы», Санин призыв. Тоже грустное время для тех, кто остается.
Снова пошла в ход «дембельская страшилка» для салабонов.
- Эх, салаги, не повезло вам!
- Почему?!
- Вы что, не слышали про новый указ министра обороны?
- Нет!
- Ну, всем, кто щас служит, еще по полгода добавят! А нам-то в кайф, проскочили!
Может, и правда так дембель слаще, когда ты успел проскочить, а другие нет…
Саня увольнялся не в числе первых, но и не последним. С одной стороны, от такого кадра не грех отделаться поскорее; с другой, он же не «ангел срочной службы», чтобы увольнять его в первых рядах. Не знаю, как сейчас, но тогда демобилизация была «предметом торга» между офицерами и солдатами. Саня сторговал за полцены: не первый и не последний…
Тоже было печальное расставание. Почему-то даже для него… Он мне какие-то подарки оставил, что котировались в нашем «микромире», и отчалил… Бравый дембель Саня из Константиновки…
А нас, нас ждал Новый год и после Нового года «большой привет с Севера»…
Продолжение следует…
CТОП!!!ДАЛЬШЕ МОЖНО НЕ ЧИТАТЬ!БУФЕР ОБМЕНА ВСТАВИЛ СРАЗУ 3
ОДИНАКОВЫХ ФРАГМЕНТА.
Влада,я обещание сдержал и в 6-й части повторы стер,но заняло это 2 часа!
«1982»
ДУШЕТИ
Душети – это небольшой городок с полсотни километров от Тбилиси. Симпатичный такой городок, со своеобразной архитектурой. Правда, за те полгода, что мы в нем провели, мне только последний месяц удалось пройтись по нему вольно, а до этого или строем в баню или строюшечкой на почту за посылками. Так что большая часть жизни протекала в расположении части…
ХОЛОД
Наша 2-х ярусная кровать в ряду себе подобных занимала «почетное место» у огромного окна. Я спал сверху, внизу спал сержант Васильев.
Просыпался я всегда минут за 10-15 до подъема. Тихонько соскальзывал вниз и, ежась от холода (сапоги на босу ногу), бежал в туалет. Вернувшись, забирался под теплое одеяло, но уже не спал, а смотрел в окно. Это было странное состояние: блаженства, от тепла солдатского одеяла, и ужаса от неотвратимости подъема, от того, что скоро я буду там, за окном, в сыром и холодном осеннем сумраке…
И вот звучит ненавистное: «Рота, подъем!», и мы сваливаемся с кроватей в бесконечно долгий армейский день…
ГОЛОД
«Рота, стой!» - командовал сержант Васильев, когда мы маршировали из столовой. Рота останавливалась. «Достать хлеб из карманов!» Мы подчинялись и выуживали огрызки хлеба из наших карманов. «Доесть! Время пошло!» Мы, давясь, глотали наш несостоявшийся НЗ.
Ох, как нам хотелось есть! Что такое для растущего организма кусочек хлеба с кусочком масла, пустая каша и жидкий чай на завтрак; или жидкая похлебка, та же каша очень редко с заблудившимся в ней кусочком мяса, а чаще вареного сала и белый компот; правда, на ужин каким-то чудом до нас «доплывала» жареная рыба, но как и мясо, в очень условных количествах.
Воскресенье было особым днем для советского солдата; в воскресенье на завтрак давали…яйцо!
Видимо, советскому государству не хватало денег на ракеты и прокорм «соц.братьев», раз оно экономило на «собственных детях». А ведь мы росли! Если бы при тех физических нагрузках и хорошее домашнее питание, то мы бы возвращались домой совсем другими людьми. (Мой одноклассник Л. был очень маленького роста. Как же он всех удивил, вернувшись из армии крупным красивым парнем. Секрет прост: «хлебное место» + физические нагрузки и результат на лицо и на прочие части тела.) Вместо этого, ослабленные переменой климата, стрессом перемены жизни, мы пачками попадали в санчасть (мечта всех курсантов, там было усиленное питание) с разными одолевающими нас хворями.
МИНДАЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ (ГОЛОД)
Сегодня Миша Саакашвили называет русских «оккупантами», что ж, видимо, я был одним из них. Нас было больше в части, чем грузин, и мы, «оккупанты», честно говоря, завидовали «угнетаемым».
По выражению теть Маши, они «катались, как коты в масле». Во-первых, их постоянно навещала родня. То и дело на КПП, что напротив «Хинкальной» вызывали кого-нибудь из курсантов-грузин. Там они кушали домашние вкусности, а то и уходили с родней в город…
Во-вторых, на нашу зарплату в 7 рублей полакомиться в «чипке» (кафе на территории) можно было от силы 2-3 раза. По-моему, там и цены были выше, чем в городе; например, стакан какао (с ума можно сойти, что за «нектар»!) стоил 22 копейки, дороговато дл того времени. А ведь из этих 7 рублей надо было купить воротнички, гуталин, конверты, курево, да рубль сдать на что-то, вот и весь «разгуляй». Тем не менее в «чипке» всегда было битком не только после зарплаты. Как раз «угнетаемые» и являлись постоянными клиентами; они пировали, мы убирали, причем попасть на дежурство в «чипок» считалось лучшим жребием из всего наряда. Просто буфетчица обычно угощала дежурных какао и куском кремового рулета или миндальным печеньем. О последнем разговор особый!
В нашей бесконечной череде дней все же наступало воскресенье. После завтрака нас еще на что-то напрягали, типа просмотра «Служу Советскому Союзу», приведение своего вида в «божеский вид» и т.п. Зато после обеда и до ужина все время было твое, в пределах части ступай, куда хочешь. Я «ступал» в клуб, вернее, библиотеку. Книг мне не хватало так же остро, как сна, молока и сладостей. Вот только нюанс: в библиотеке не было ни диванов, ни кроватей, приходилось читать, сидя за столом, а я всю жизнь читал лежа, и мне поначалу было тяжело привыкать к новому положению. Тем не менее, каждое воскресенье после обеда я бежал в библиотеку; помню даже книгу, которую не дочитал: «Черви», что-то про ужасы американской армии…
И вот однажды я поднимаюсь по лестнице, ведущей в читальный зал, и вижу на ступеньке …миндальное печенье! Лежит, такое большое, румяное! Вокруг никого, ни живой души, и вот «злобный оккупант» стоит и мучается сомнениями «тварь ли я дрожащая или право имею», поднять и съесть. Было и такое в истории «оккупации» Грузии.
Еще одна изюминка воскресенья – программа «Иллюзион» на грузинском канале. Там показывали «дефицитиные» фильмы, типа «Фантомас» или «Великолепная семерка» и т.п. Если кому-то выпадал наряд на воскресенье, то он обычно сетовал: «Блин! «Иллюзион» не посмотрю!»
БРОМОТЕРАПИЯ
Не знаю, какие мифы ходят в современной Российской армии, а в Советской армии в то время в числе прочих был миф о броме. Никто его в глаза не видел и не представлял, что это такое, но из уст в уста передавалось, что нам в еду добавляют бром, якобы как средство от юношеской гиперсексуальности. Никто не задумывался, кто это делает и когда; при вечной толчее на армейской кухне это могли делать только «прапорщики-невидимки» или «ангелы-сверхсрочники». Впрочем, при подобном рационе, вкупе с нагрузками, в нем не было необходимости, сил едва хватало доползти до кровати.
Кстати, не Пол ли Брэгг консультировал советское Министерство обороны по составлению солдатского рациона?! Но даже если и так, то это, конечно, военная тайна!
СЕРЖАНТ ВАСИЛЬЕВ
Вот, забыл, как звали нашего сержанта, а фамилию помню и даже лицо могу вызвать в памяти: узкое такое лицо, смугловатое, отчего Васильеву очень шла улыбка; а улыбался он часто, да и вообще был незлой, но при этом мог быть жестким. А еще он говорил по-русски с акцентом, вот что значит родиться и вырасти в Тбилиси. Меня он как-то выделял из всех и относился с явной симпатией. Может быть, после нашего разговора, когда я не выполнил какое-то задание, а он стал выяснять, почему, а я как-то так хитро ему все объяснил, что, получалось, его и не надо делать… Мой ответ ему понравился; или потому что я в 18 лет еще очень по-детски выглядел, а увидев мою фотографию в комсомольском билете, он долго смеялся и почему-то сказал: «Ну, Алексей, ты, видно, был любимец женщин!» (Возможно, он посодействовал моему назначению «учеником почтальона», только это было в следующем году.)
Из всей массы людей за полгода учебки я хорошо запомнил двух: Васильева и почтальона Серегу; смутно, но помню еще одного человека, кавказца, он вступился за меня в конфликте с местными ( то есть курсантами-грузинами), чем конфликт исчерпал. На вопрос: «Почему?» он ответил: «Ну мы же земляки! Оба с Северного Кавказа!»
К чести командного состава учебки, надо сказать, что с «наших голов и волос не упал», никакой «дедовщины», дисциплину в части держали.
Помню только один неприятный случай. Захожу вечером в туалет и вижу картину: грузин-курсант просит русского парня из Курска постирать ему носки, какие-то неотложные дела у него. Парень не соглашается. Тот начинает ему угрожать и, кажется, даже пару раз бьет. В нашей роте было человек пять курских, но никто не вступился за земляка. Хотя на этом конфликт оказался исчерпан, и больше ничего подобного я не видел.
НОВЫЙ НОВЫЙ ГОД
Новый год в армии – это удивительное доказательство того, что время не остановилось; что, к счастью и радости, оно движется туда, где скрыт «мифический дембель»! Вот и мы в нашей учебке дожили до последнего дня 1982 года. А день не подкачал! Не знаю, как где, а «у нас в Грузии», точнее (как-никак мотострелок) в Душети, день был замечательный. Солнышко сияло по-весеннему, небо синело по-летнему, трава зеленела по…уставу (вспомнил один из армейских мифов, якобы в некоторых частях перед приездом высоких чинов траву красили зеленой краской).
Мы почти весь день провалялись на газоне перед казармой, грея свои тощие бока, чувствовалось предпраздничное настроение. Вечером в казарме накрыли стол и наша рота села встречать Новый год. В 12-00 все чокнулись лимонадом, выпили, сказали, что надо в таких случаях, и пошли курить на порог.
И вот мы толпимся на пороге, меняемся сигаретами, прикуриваем, и вдруг кто-то восторженно восклицает: «О, смотрите, снег!» Он появился по-цирковому, из ниоткуда, из черноты ночи, «десантировался» в островки света, медленно опустились редкие «снежинки-разведчики», дали добро, и тогда вся «белая армия» двинулась в атаку… Вот так я встретил 1-й год новой «взрослой» жизни!..
«1983»
САМОВОЛОЧКА
В этом году нас уже можно было считать «обстрелянными» бойцами. Временами мы все еще сдерживали вой, но кое-как привыкали к солдатской лямке. Ну, а что за солдат без самоволки!
Сбегать можно было «по-маленькому»: тиснуться между прутьями ограды напротив плаца, перебежать дорогу и съесть порцию хинкали в «Хинкальной».
Сбегать можно было «по-большому»: в город за лавашом. Что, собственно, такое хинкали?! Это большой «жадный» пельмень! Другое дело лаваш! Такой хлеб многие из нас видели впервые в жизни. Не менее любопытно было наблюдать за его выпечкой. Хлеб, который пекут в колодце, да не пекари, а «жонглеры»! Как они умудрялись налепить его на стенки колодца! Еще хитрее, как им удавалось перевернуть его на другую сторону! Это была первая экзотика в моей жизни!
Что же касается вкусовых качеств, скажу одно: объедение! Причем время лавашу не враг, по-моему, и через 5 суток он был не хуже, чем после своего «рождения». Правда, за всю свою жизнь я пробовал такой лаваш только в Душети. Позже, в других местах, мне приходилось видеть лаваш в виде пышки, но пышки пекла и бабушка, другое дело «лаваш-простыня». Попробовать бы его сейчас и тогда было бы понятно, насколько голод улучшал его вкус.
ПОЧТАЛЬОН СЕРЕГА
Стресс, перемена климата, плохое питание сделали свое черное дело: на голенях появились раны, и я попал в санчасть. Санчасть в учебке считалась предбанником рая. Яйца там давали каждый день! Двойная порция масла выдавалась и на завтрак, и на ужин! Но главное – стакан молока! МОЛОКО! В то время для меня это был напиток №1. И вот надо было заболеть, чтобы за полгода в течение недели выпить 7 стаканов молока! (Почему-то в чипке молока не было.)
Кроме этого в санчасти вдоволь хватало еще одного деликатеса, и этот «деликатес» - сон. Так что попасть в санчасть среди курсантов считалось большой удачей.
Одно меня огорчило, пока я валялся в санчасти, наша рота съездила на учения в горы. Мне тоже хотелось в этом поучаствовать, но увы! Интересных рассказчиков в роте не нашлось, если что и произвело впечатление на моих сослуживцев, так это ДШБ.
Оказывается, эти штурмовики воровали шапки у наших курсантов во время дефекации. Заскакивали в туалет, хвать шапку с головы и стрелой обратно. Понятно, человек в таком положении, что ему не до шапки, у него в другом месте «горит»! Так штурмовики обновляли гардероб.
Опять же наши восхищались их пайками. Чего только не давали этим штурмовикам! Даже копченую колбасу! И сгущенное молоко! Элита! Не то что мы – пехота.
Как-то незаметно весна наступила, и мы шкурой чувствовали, а время-то идет! Где-то в начале мая, кажется, я попал на самую блатную должность в части, вернее, только в ученики; стал учеником почтальона. Мне кажется, без рекомендации сержанта Васильева здесь не обошлось. Не так-то было просто из 1000 человек на это место выбиться.
Что ж, мой шеф, почтальон Серега, был рад знакомству. Для почтальона он не очень-то любил двигаться, зато я готов был хоть весь день бегать, получать газеты, разносить почту и т.п. мы, как говорится, дополняли друг друга.
Кстати, почему почтальон – самая блатная должность в нашей части? А потому что он жил в клубе. Уединение! То, чего в армии так не хватает. Жил он в небольшой уютной комнате; в ней же выдавал письма и посылки.
Посылки – это отдельная статья. Во-первых, почтальона обязательно угощали; во-вторых, Серега «угощался» сам. Как-то после выдачи посылок он говорит мне:
- Ну что, пошли крыс ловить?
- Каких крыс? – удивился я.
- Увидишь.
Берет он плотный непрозрачный пакет, прячет его в карман, и мы идем в офицерский городок. Там заходим в какое-то двухэтажное заброшенное здание. Медленно продвигаемся по этажу. Серега внимательно оглядывает кучу битого кирпича, отрицательно машет головой и идет дальше. Останавливается у груды каких-то обломков досок, приседает и осторожно поднимает кусок доски. Я с неприятным чувством жду, когда оттуда выскочат жирные наглые крысы и то ли разбегутся, то ли кинутся на нас; но Серега выуживает оттуда какой-то ящик. А, да это посылка!
- О, откуда здесь посылка?!
- Здесь «крысы» прячут посылки, - поясняет Серега, перекладывая содержимое ящика в пакет, - «крыса» - это тихушник, тот, кто не хочет делиться. Посылку получил, спрятал здесь и бегает по чуть ее «уничтожает».
- А ты откуда знаешь, кто «крыса», а кто нет?
- А у меня глаз наметан, как-никак 2 года тут торчу. Я и тебя научу.
- Ничего не оставишь?
- Еще чего! – встает Серега с полным пакетом. – «Крыс» надо наказывать. Наказание неотвратимо!
;;
Как-то мы с ним засиделись допоздна и, когда я проснулся (а спал я в кинобудке без окон и с отдельным выходом с улицы, через балкон) и вышел на балкон, то понял, что уже очень поздно. Майское солнце сияло на всю свою «майскую мощность», в кронах могучих деревьев напротив радостно щебетали какие-то птицы; слева, со стороны плаца, раздавался дружный топот сапог, и это были строевые занятия, которые обычно начинались после завтрака. Для армии такой поздний подъем казался чем-то фантастическим! Можно было вспомнить крышу, по которой я ходил в раннем детстве, подражая кошкам, и просто замурлыкать…
Увы, со счетом не в мою пользу победил блат . Конечно, это место кому-нибудь продали, ведь и Серега был не откуда-нибудь, как я, а из Анапы; народ там ушлый и денежный, так что Сереге «просто повезло»; а мне нет, в июне меня в звании мл. сержанта отправили в неизвестность; и это уже другая глава…
ГДЕ-ТО ОКОЛО МОРЯ
Итак, нас везли-везли и привезли на станцию Яшма, где-то около моря, Каспийского. После живописного Душети Яшма вызывала уныние: жаркая июньская степь, по ней тянется железная дорога, где-то посередине, около дороги, прилепилась парочка убогих домишек. Это и есть станция Яшма. Торчала бы она одна-одинешенька в этой безрадостной пустыне, если бы не в/ч…, которая расположилась неподалеку. И вот тут пустыней уже не пахло, тут нас было немало, я не скажу – легион, но полк точно. Правда, НАС – это попозже. Вначале был…
КАРАНТИН
Казарма яшминской части – это огромный «трехэтажный квадрат» с входом посередине и огромными окнами.
Напротив входа в казарму – дежурный по этажу; рядом с ним дверь в кубрик - это сравнительно небольшая комната с 2 рядами двухъярусных кроватей; напротив «ленинская комната»; слева от входа каптерка, туалет, оружейка; справа «большой зал» казармы; тут уже 4 ряда двухъярусок и телевизор у глухой стены.
Карантин расположился на 1-м этаже, в «большой зале». По правилам к нам никого нельзя было пускать, но дембелям и дедам закон был не писан, они то и дело входили в «карантин», искали земляков.
Да, как только мы приехали, меня и еще двоих или троих из новоприбывших послали что-то отнести на 3-й этаж. Там ко мне вдруг подошли 2 высоких дембеля и на каком-то странном языке что-то у меня спросили. Я вытаращил на них глаза, тогда один уже на русском поинтересовался:
- Ты не литовец?
- Нет! – с удивлением и отрицанием покачал я головой. – Русский.
- Жаль, - огорчился он, - похош на литовца!
(Впервые в жизни мне сказали, что я на кого-то похож – то ли еще ждало в будущем.)
Позже в карантин ворвался «бешеный сержант» и заорал:
- Из Ставрополя есть кто?
- Я.
- О, земеля! Пошли покурим, расскажешь откуда поточнее!
Мы двинулись к выходу, к сержанту с испуганным видом подошел один из наших охранников.
- Сань, ты же знаешь, не положено им выходить! Щас кто-нибудь из проверяющих подойдет и нам вставят!
- Братан, - приобнял его Саня, - да успокойся ты! Никто тебе не вставит! Я все улажу.
- Ну, Сань, смотри, долго не будь с ним!
- Конечно, покурим только!
Мы завернули за глухую торцовую часть казармы, где территория части почти заканчивалась, и сели на низкий порожек у пожарного выхода.
- Ну, меня Саня зовут, ты уж слыхал.
- А я Леха.
- Ну, давай пять, Леха, первый земляк, блин, за полтора года!
- Так ты уже дед?
- Ну да! Скоро чух-чух на хаус! Так откуда ты конкретней?
- Я из села. Константиновки.
- А! Это что под Пятигорском?!
- Нет, это что под Ставрополем.
- Ни х… себе! – Санина энергия дала изрядный выплеск. – Так я тоже оттуда!!! А чей ты?!
- Ну, вообще я Ерин, только в селе все думают, что я Сотников. Ну знаешь Валентину Алексеевну? Что английский ведет.
- Ни х… себе! – Саня ажиотажно подпрыгнул на пороге. – Так ты англичанкин сын?!
- Ну да.
- Е…ть! То ни х… никого за полтора года, а то из своего села, да ишшо англичанкин сын! З…сь! Расскажешь мне, чаво там у нашай дярёвне творится! – Саня перешел на родной диалект.
На этот раз поговорить не удалось. Прибежал «тот охранник» и испуганно зашептал:
- Сань, я его забираю! Солоха идет!
- Солоха! – у Сани в глазах промелькнул легкий испуг. – Ладно, землячок, поговорим. Если что надо, зови меня. Да, вечером посидим у нас в каптерке, чаю попьем, поговорим…
САНИ
Карантин закончился, и нас раскидали по разным подразделениям. Мне, как мотострелку, досталась рота охраны. Жили мы на третьем этаже, сначала в большой зале, а позже в кубрике. В новом коллективе каких-то дружеских (больше, чем приятельских ) отношений у меня ни с кем не возникало. Впрочем, Сани хватало за глаза, как кто-то выражался, «его было много». Благодаря ему же у меня не было проблем с дедами, потому что не ошибусь, если скажу, что с ним боялись связываться даже некоторые офицеры.
Вскоре все же появились новые друзья. Вначале Сашка, Цыган по кличке и по национальности. Правда, цыган из оседлых и, видимо, не в первом поколении, потому что они жили, как все: учились в школе, шли в армию, работали и т.п. По его словам, в Ярцево, под Смоленском (откуда он был родом) довольно много таких цыган.
В нашей роте он появился без всяких карантинов, но по сути в ней он только числился, а жил и служил «на объекте», так как был собаковод.
С ним мы сблизились моментально, по принципу «100 лет знакомы» и оставались друзьями все полтора года. Что касается Саши, то хотя он был в нашей роте с самого начала (т.е. нашего появления), но с ним мы сошлись позже.
Саша был москвич. Его адрес я потерял, но помню, что жил он на шоссе Энтузиастов. Сейчас он вполне может жить в Израиле, потому что Саша – еврей, хотя вроде бы только по матери. Мы с ним обожали книги, на этом и сблизились. У него были постоянно грустные глаза, даже когда он смеялся. Он был замкнутым человеком, общался, в основном, со мной. Хотя пользовался уважением в части, так как был неплохой художник, и к нему стояла очередь на оформление дембельских альбомов. По-моему, в части только двое не делали этих альбомов, как раз мы с ним. Честно говоря, мне было совершенно наплевать на это увлечение.
С Цыганом же нас объединяла открытость и энергия, мы были, что называется, живчики. Кстати, Цыган тоже стал любимцем публики, думаю, понятно, почему: гитара. Он замечательно играл на гитаре, хорошо пел; по ходу дела освоил пианино в клубе и стал заодно любимцем замполита и офицерских дочек.
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД, ШАГОМ МАРШ!
Вспоминая, когда уволился Саня, быстро посчитал в уме: «Мы пришли в июне… Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Вот кажется в ноябре он уволился». Так быстро посчитал и так медленно они плелись тогда, эти «братья-месяцы».
Отношение ко времени было враждебное. Все почти таскали карманные календарики и перед отбоем прокалывали ушедший день, как противника на дуэли. Именно день, ночь, если ты не в наряде, считалась союзником. «Солдат спит – служба идет» или, если хотите, время, к счастью, оно шло, а не ложилось спать вместе с нами.
Я стал, кроме календаря, делать нарезки на прикладе своего автомата, день прошел – нарезочка, день прошел… Получил нагоняй от кого-то из начальства «за порчу казенного имущества».
Но было еще «время во времени»; это когда зимой в карауле стоишь на вышке и кажется, что эти два часа не короче двух лет…
Самое лучшее средство от времени: «не думать о мгновеньях». Ни свысока, ни снизу, ни сбоку, ни с припеку; и не думать о доме. «Порвать пуповину». Тогда гораздо легче. Поэтому родителям не стоит ругать детей-солдат, что со временем они реже пишут письма, это просто защита: вот нет дома! В природе не существует! Пока я здесь! Есть только здесь и сейчас! Так легче.
КАРАУЛ!!!
Дело роты охраны – «караул!!!» Можно было сходить в караул через сутки. Сутки на объекте, сутки в части. Из нашей же роты назначались дежурные по КПП.
КПП – это небольшое квадратное здание у двух ворот: в часть (налево) и в военный городок (прямо). Полуаквариум. Передняя половина почти стеклянная, не считая крыши и невысокого, облицованного плиткой, барьерчика понизу. В углу, у входа, стул и стол, за ними и сидел дежурный.
Вторая половина была разделена на 2 комнаты: слева для отдыха наряда, в ней стояли 2 кровати и между ними тумбочка; справа комната для гостей ( к примеру, приехали родители, вызываем сына-солдата и в этой комнате они могли общаться, причем, сын-солдат как бы находился на территории части), в центре ее стоял длинный стол с дюжиной стульев вокруг, за ними гости могли, по-солдатски говоря, «принять пищу».
Обычно дежурных было трое: сержант и рядовые. Сержант дежурил днем, а рядовые ночью, посменно, полночи один, полночи другой. Этот наряд считался самым блатным. В нем было полно плюсов и практически отсутствовали минусы.
Во-первых, сон. Сержант (кем я был какое-то время) вообще спал всю ночь, причем без всяких там истерик, типа: «Рота, подъем!»
Ну и рядовые не жужжали: 6 часов это вам не 2, как в карауле.
Во-вторых, крыша над головой. Зимой электрокамин в ногах, это вам не вышка в степи.
Что касается меня, то огромным достоинством в данном случае была возможность читать, причем никто этого не запрещал.
В-третьих, «праздник, который иногда с тобой». Вот Солоха уехал в Баку. Сообщаешь об этом, можно расслабиться.
Вот почтальон привез посылки из Сумгаита, а где он будет их раздавать?! На КПП! А посылку надо досматривать и, кроме того, что это просто любопытно (слали ведь со всех концов Союза), но это еще и «прибыльно». Угостить дежурных и почтальона считалосьбонтоном; ящик стола наполнялся разносолами: сало (чудно, можно не ходить на ужин), колбаса, консервы, орехи, домашняя выпечка, семечки, конфеты, сулившие шикарное чаепитие; когда жизнь утихала, из тумбочки доставали 3-х литровую банку, самодельный кипятильник (2 бритвенных лезвия прокладывали спичками, для прочности конструкции обматывали нитками, присоединяли к ним провод, другой конец совали в розетку и «процесс пошел») и, поглядывая, чтобы не застукали офицеры, варганили чай…
Вечером мимо КПП и обратно в офицерский городок фланировали офицерские дочки, только здесь мы и могли увидеть существ противоположного пола, а так все мужики, мужики, мужики; «страшный сон гетеросексуала»…
Не помню, когда, не знаю, почему, ввели новшество: в наряде на КПП можно было стоять не меняясь неделю и больше, естественно, все об этом только и мечтали. Мне везло ходить в такие «автономные дежурства» несколько раз. Во время одного такого дежурства со мной и приключилась беда…
ТАКТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ БЛИЖНЕГО РАДИУСА ДЕЙСТВИЯ
Итак, я дежурил на КПП, и ко мне часто заходил Саня. Мы пили чай, болтали, играли в нарды и т.п. И вот в один такой вечер «мой внутренний враг» разошелся, вдруг я начал над Саней подшучивать и довольно язвительно иногда. Он стал психовать и грозить, мол, ты меня доведешь, но «моего врага» бестактно понесло, не мог я его остановить. Бац, после одной такой шутки Саня вскакивает и бьет меня в лоб, я валюсь на кровать, Саня тут же начинает извиняться, мол, сам виноват, довел меня, я психанул.
Очухавшись, признаю, что так и есть – моя вина. Обиды на него у меня никакой; мы не ругаемся, ничего такого, но под глазами (беда не ходит одна) «загораются» 2 огромных «фонаря». Все бы ничего, но, как назло, на следующий день заявляется мать, тетка и теткин муж Вася. Естественно, мать в панику: «Дедовщина в части!» Я ей доказываю, что это армия и синяки бывают не только от дедов, но и от маневров, учений и т.п. в доказательство привожу живого деда, Саню, и он долго убеждает мать, что «не дай Бог его кто-нибудь тронет! Да я того сразу грохну!» Чуть-почуть мать успокаивается, но нервов это стоит всем.
Что удивило мать на КПП, что она запомнила на всю жизнь, так это солдаты с протянутыми руками.
- Леш, а чего ж им дать?
- Да всего по чуть-чуть. Конфет там, печенья, пирога бабушкиного отрезать можно.
- Ой, пирог бабушкин непропеченный, она спешила…
- Ха! Непропеченный! Да они проглотят и не заметят!
Я ведь и сам был такой в учебке, как эти салабоны, постоянно голодный (но по сравнению с «будущим островом Русским», это были еще цветочки, незабудки)…
СУМГАИТ
Семейство сняло жилье на станции и по вечерам навещало. Ходили и мы к ним с Саней. Конечно, меня отпустили в увольнение и мы съездили в Сумгаит.
Степь ставропольская куда как живописней азербайджанской. Там земля хоть слегка возбуждена: горочки, бугорочки попадаются. Опять же имеются деревья: то балка мелькнет проезжающему, то лесопосадка, какие-то участки трассы и вовсе обсажены деревьями на продолжительном расстоянии.
Другое дело здесь: земля будто выглажена утюгом ( к тому же «ткань грязная»), ни единого деревца, даже кустарника, но самое тяжелое впечатление на участке между Яшмой и Сумгаитом производили заводы. Бесконечная цепь заводов. Не могу объяснить, но было в них что-то мрачное, давящее. Сколько раз ездил мимо, и чувство было всегда то же самое…
Сам Сумгаит – город не для туристов. Глаз там ничто не цепляет. Восточно-советский город. От «советского»: грязные панельные дома, неуклюжие кинотеатры и ДК и т.п.; от «восточного»: шум, грязь, сутолока, но и зелень, и веселые, приветливые люди. Тут и зарежут с улыбкой, и накормят с улыбкой, и денег дадут, подшучивая, и отнимут, хохоча…
Нет, денег мне, конечно, не давали, но фрукты перепадали. Я вообще-то не люблю базары, рынки, толкучки и т.п. Но как-то зашел на Центральный рынок, может кто что заказывал, не помню. Впечатление он производил. Все, что растет на земле, над землей и под – там присутствовало. Идешь между рядов, как «звезда» всем ты нужен, все тебя «хотят», ты в центре внимания…
- Сальдат! Сальдат! Не прахади мимо, сальдат! Смотри, какой пэрсик!
- Э! Что пэрсик, сальдат! Грюша – вот что надо кушять! Падхади, дарагой, не пажалеешь!
- Зачем ихь слюшаешь, солдат! Грюша! Пэрсик! Это для дэвачек! Вот, бери арбуз! Будет в живате груз!
Но поскольку карман почти пуст, все «грузы» идут мимо моего живота. Вдруг слышу кое-что поинтереснее:
- Э, салдат, дарагой, падхади! Вазьми, дарагой, фрукта без денег! Сын мой тоже в армии! Далеко! Я тебя угощу, может, его кто угостит!
От всей души желаю, чтобы его сына кто-нибудь угостил «там, далеко» и увожу в часть пакет фруктов. Но это когда я ездил сам в Сумгаит, а с семейством мы на рынок не ходили, мы ходили по магазинам, «охотились за тряпками».
БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ С СЕВЕРА
Родня уехала; осталась грусть по дому, по другой жизни. Вслед за этим и лето кончилось, но осень была теплой. Стали собираться домой «перелетные птицы», Санин призыв. Тоже грустное время для тех, кто остается.
Снова пошла в ход «дембельская страшилка» для салабонов.
- Эх, салаги, не повезло вам!
- Почему?!
- Вы что, не слышали про новый указ министра обороны?
- Нет!
- Ну, всем, кто щас служит, еще по полгода добавят! А нам-то в кайф, проскочили!
Может, и правда так дембель слаще, когда ты успел проскочить, а другие нет…
Саня увольнялся не в числе первых, но и не последним. С одной стороны, от такого кадра не грех отделаться поскорее; с другой, он же не «ангел срочной службы», чтобы увольнять его в первых рядах. Не знаю, как сейчас, но тогда демобилизация была «предметом торга» между офицерами и солдатами. Саня сторговал за полцены: не первый и не последний…
Тоже было печальное расставание. Почему-то даже для него… Он мне какие-то подарки оставил, что котировались в нашем «микромире», и отчалил… Бравый дембель Саня из Константиновки…
А нас, нас ждал Новый год и после Нового года «большой привет с Севера»…
Продолжение следует…
«19
«1982»
ДУШЕТИ
Душети – это небольшой городок с полсотни километров от Тбилиси. Симпатичный такой городок, со своеобразной архитектурой. Правда, за те полгода, что мы в нем провели, мне только последний месяц удалось пройтись по нему вольно, а до этого или строем в баню или строюшечкой на почту за посылками. Так что большая часть жизни протекала в расположении части…
ХОЛОД
Наша 2-х ярусная кровать в ряду себе подобных занимала «почетное место» у огромного окна. Я спал сверху, внизу спал сержант Васильев.
Просыпался я всегда минут за 10-15 до подъема. Тихонько соскальзывал вниз и, ежась от холода (сапоги на босу ногу), бежал в туалет. Вернувшись, забирался под теплое одеяло, но уже не спал, а смотрел в окно. Это было странное состояние: блаженства, от тепла солдатского одеяла, и ужаса от неотвратимости подъема, от того, что скоро я буду там, за окном, в сыром и холодном осеннем сумраке…
И вот звучит ненавистное: «Рота, подъем!», и мы сваливаемся с кроватей в бесконечно долгий армейский день…
ГОЛОД
«Рота, стой!» - командовал сержант Васильев, когда мы маршировали из столовой. Рота останавливалась. «Достать хлеб из карманов!» Мы подчинялись и выуживали огрызки хлеба из наших карманов. «Доесть! Время пошло!» Мы, давясь, глотали наш несостоявшийся НЗ.
Ох, как нам хотелось есть! Что такое для растущего организма кусочек хлеба с кусочком масла, пустая каша и жидкий чай на завтрак; или жидкая похлебка, та же каша очень редко с заблудившимся в ней кусочком мяса, а чаще вареного сала и белый компот; правда, на ужин каким-то чудом до нас «доплывала» жареная рыба, но как и мясо, в очень условных количествах.
Воскресенье было особым днем для советского солдата; в воскресенье на завтрак давали…яйцо!
Видимо, советскому государству не хватало денег на ракеты и прокорм «соц.братьев», раз оно экономило на «собственных детях». А ведь мы росли! Если бы при тех физических нагрузках и хорошее домашнее питание, то мы бы возвращались домой совсем другими людьми. (Мой одноклассник Л. был очень маленького роста. Как же он всех удивил, вернувшись из армии крупным красивым парнем. Секрет прост: «хлебное место» + физические нагрузки и результат на лицо и на прочие части тела.) Вместо этого, ослабленные переменой климата, стрессом перемены жизни, мы пачками попадали в санчасть (мечта всех курсантов, там было усиленное питание) с разными одолевающими нас хворями.
МИНДАЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ (ГОЛОД)
Сегодня Миша Саакашвили называет русских «оккупантами», что ж, видимо, я был одним из них. Нас было больше в части, чем грузин, и мы, «оккупанты», честно говоря, завидовали «угнетаемым».
По выражению теть Маши, они «катались, как коты в масле». Во-первых, их постоянно навещала родня. То и дело на КПП, что напротив «Хинкальной» вызывали кого-нибудь из курсантов-грузин. Там они кушали домашние вкусности, а то и уходили с родней в город…
Во-вторых, на нашу зарплату в 7 рублей полакомиться в «чипке» (кафе на территории) можно было от силы 2-3 раза. По-моему, там и цены были выше, чем в городе; например, стакан какао (с ума можно сойти, что за «нектар»!) стоил 22 копейки, дороговато дл того времени. А ведь из этих 7 рублей надо было купить воротнички, гуталин, конверты, курево, да рубль сдать на что-то, вот и весь «разгуляй». Тем не менее в «чипке» всегда было битком не только после зарплаты. Как раз «угнетаемые» и являлись постоянными клиентами; они пировали, мы убирали, причем попасть на дежурство в «чипок» считалось лучшим жребием из всего наряда. Просто буфетчица обычно угощала дежурных какао и куском кремового рулета или миндальным печеньем. О последнем разговор особый!
В нашей бесконечной череде дней все же наступало воскресенье. После завтрака нас еще на что-то напрягали, типа просмотра «Служу Советскому Союзу», приведение своего вида в «божеский вид» и т.п. Зато после обеда и до ужина все время было твое, в пределах части ступай, куда хочешь. Я «ступал» в клуб, вернее, библиотеку. Книг мне не хватало так же остро, как сна, молока и сладостей. Вот только нюанс: в библиотеке не было ни диванов, ни кроватей, приходилось читать, сидя за столом, а я всю жизнь читал лежа, и мне поначалу было тяжело привыкать к новому положению. Тем не менее, каждое воскресенье после обеда я бежал в библиотеку; помню даже книгу, которую не дочитал: «Черви», что-то про ужасы американской армии…
И вот однажды я поднимаюсь по лестнице, ведущей в читальный зал, и вижу на ступеньке …миндальное печенье! Лежит, такое большое, румяное! Вокруг никого, ни живой души, и вот «злобный оккупант» стоит и мучается сомнениями «тварь ли я дрожащая или право имею», поднять и съесть. Было и такое в истории «оккупации» Грузии.
Еще одна изюминка воскресенья – программа «Иллюзион» на грузинском канале. Там показывали «дефицитиные» фильмы, типа «Фантомас» или «Великолепная семерка» и т.п. Если кому-то выпадал наряд на воскресенье, то он обычно сетовал: «Блин! «Иллюзион» не посмотрю!»
БРОМОТЕРАПИЯ
Не знаю, какие мифы ходят в современной Российской армии, а в Советской армии в то время в числе прочих был миф о броме. Никто его в глаза не видел и не представлял, что это такое, но из уст в уста передавалось, что нам в еду добавляют бром, якобы как средство от юношеской гиперсексуальности. Никто не задумывался, кто это делает и когда; при вечной толчее на армейской кухне это могли делать только «прапорщики-невидимки» или «ангелы-сверхсрочники». Впрочем, при подобном рационе, вкупе с нагрузками, в нем не было необходимости, сил едва хватало доползти до кровати.
Кстати, не Пол ли Брэгг консультировал советское Министерство обороны по составлению солдатского рациона?! Но даже если и так, то это, конечно, военная тайна!
СЕРЖАНТ ВАСИЛЬЕВ
Вот, забыл, как звали нашего сержанта, а фамилию помню и даже лицо могу вызвать в памяти: узкое такое лицо, смугловатое, отчего Васильеву очень шла улыбка; а улыбался он часто, да и вообще был незлой, но при этом мог быть жестким. А еще он говорил по-русски с акцентом, вот что значит родиться и вырасти в Тбилиси. Меня он как-то выделял из всех и относился с явной симпатией. Может быть, после нашего разговора, когда я не выполнил какое-то задание, а он стал выяснять, почему, а я как-то так хитро ему все объяснил, что, получалось, его и не надо делать… Мой ответ ему понравился; или потому что я в 18 лет еще очень по-детски выглядел, а увидев мою фотографию в комсомольском билете, он долго смеялся и почему-то сказал: «Ну, Алексей, ты, видно, был любимец женщин!» (Возможно, он посодействовал моему назначению «учеником почтальона», только это было в следующем году.)
Из всей массы людей за полгода учебки я хорошо запомнил двух: Васильева и почтальона Серегу; смутно, но помню еще одного человека, кавказца, он вступился за меня в конфликте с местными ( то есть курсантами-грузинами), чем конфликт исчерпал. На вопрос: «Почему?» он ответил: «Ну мы же земляки! Оба с Северного Кавказа!»
К чести командного состава учебки, надо сказать, что с «наших голов и волос не упал», никакой «дедовщины», дисциплину в части держали.
Помню только один неприятный случай. Захожу вечером в туалет и вижу картину: грузин-курсант просит русского парня из Курска постирать ему носки, какие-то неотложные дела у него. Парень не соглашается. Тот начинает ему угрожать и, кажется, даже пару раз бьет. В нашей роте было человек пять курских, но никто не вступился за земляка. Хотя на этом конфликт оказался исчерпан, и больше ничего подобного я не видел.
НОВЫЙ НОВЫЙ ГОД
Новый год в армии – это удивительное доказательство того, что время не остановилось; что, к счастью и радости, оно движется туда, где скрыт «мифический дембель»! Вот и мы в нашей учебке дожили до последнего дня 1982 года. А день не подкачал! Не знаю, как где, а «у нас в Грузии», точнее (как-никак мотострелок) в Душети, день был замечательный. Солнышко сияло по-весеннему, небо синело по-летнему, трава зеленела по…уставу (вспомнил один из армейских мифов, якобы в некоторых частях перед приездом высоких чинов траву красили зеленой краской).
Мы почти весь день провалялись на газоне перед казармой, грея свои тощие бока, чувствовалось предпраздничное настроение. Вечером в казарме накрыли стол и наша рота села встречать Новый год. В 12-00 все чокнулись лимонадом, выпили, сказали, что надо в таких случаях, и пошли курить на порог.
И вот мы толпимся на пороге, меняемся сигаретами, прикуриваем, и вдруг кто-то восторженно восклицает: «О, смотрите, снег!» Он появился по-цирковому, из ниоткуда, из черноты ночи, «десантировался» в островки света, медленно опустились редкие «снежинки-разведчики», дали добро, и тогда вся «белая армия» двинулась в атаку… Вот так я встретил 1-й год новой «взрослой» жизни!..
«1983»
САМОВОЛОЧКА
В этом году нас уже можно было считать «обстрелянными» бойцами. Временами мы все еще сдерживали вой, но кое-как привыкали к солдатской лямке. Ну, а что за солдат без самоволки!
Сбегать можно было «по-маленькому»: тиснуться между прутьями ограды напротив плаца, перебежать дорогу и съесть порцию хинкали в «Хинкальной».
Сбегать можно было «по-большому»: в город за лавашом. Что, собственно, такое хинкали?! Это большой «жадный» пельмень! Другое дело лаваш! Такой хлеб многие из нас видели впервые в жизни. Не менее любопытно было наблюдать за его выпечкой. Хлеб, который пекут в колодце, да не пекари, а «жонглеры»! Как они умудрялись налепить его на стенки колодца! Еще хитрее, как им удавалось перевернуть его на другую сторону! Это была первая экзотика в моей жизни!
Что же касается вкусовых качеств, скажу одно: объедение! Причем время лавашу не враг, по-моему, и через 5 суток он был не хуже, чем после своего «рождения». Правда, за всю свою жизнь я пробовал такой лаваш только в Душети. Позже, в других местах, мне приходилось видеть лаваш в виде пышки, но пышки пекла и бабушка, другое дело «лаваш-простыня». Попробовать бы его сейчас и тогда было бы понятно, насколько голод улучшал его вкус.
ПОЧТАЛЬОН СЕРЕГА
Стресс, перемена климата, плохое питание сделали свое черное дело: на голенях появились раны, и я попал в санчасть. Санчасть в учебке считалась предбанником рая. Яйца там давали каждый день! Двойная порция масла выдавалась и на завтрак, и на ужин! Но главное – стакан молока! МОЛОКО! В то время для меня это был напиток №1. И вот надо было заболеть, чтобы за полгода в течение недели выпить 7 стаканов молока! (Почему-то в чипке молока не было.)
Кроме этого в санчасти вдоволь хватало еще одного деликатеса, и этот «деликатес» - сон. Так что попасть в санчасть среди курсантов считалось большой удачей.
Одно меня огорчило, пока я валялся в санчасти, наша рота съездила на учения в горы. Мне тоже хотелось в этом поучаствовать, но увы! Интересных рассказчиков в роте не нашлось, если что и произвело впечатление на моих сослуживцев, так это ДШБ.
Оказывается, эти штурмовики воровали шапки у наших курсантов во время дефекации. Заскакивали в туалет, хвать шапку с головы и стрелой обратно. Понятно, человек в таком положении, что ему не до шапки, у него в другом месте «горит»! Так штурмовики обновляли гардероб.
Опять же наши восхищались их пайками. Чего только не давали этим штурмовикам! Даже копченую колбасу! И сгущенное молоко! Элита! Не то что мы – пехота.
Как-то незаметно весна наступила, и мы шкурой чувствовали, а время-то идет! Где-то в начале мая, кажется, я попал на самую блатную должность в части, вернее, только в ученики; стал учеником почтальона. Мне кажется, без рекомендации сержанта Васильева здесь не обошлось. Не так-то было просто из 1000 человек на это место выбиться.
Что ж, мой шеф, почтальон Серега, был рад знакомству. Для почтальона он не очень-то любил двигаться, зато я готов был хоть весь день бегать, получать газеты, разносить почту и т.п. мы, как говорится, дополняли друг друга.
Кстати, почему почтальон – самая блатная должность в нашей части? А потому что он жил в клубе. Уединение! То, чего в армии так не хватает. Жил он в небольшой уютной комнате; в ней же выдавал письма и посылки.
Посылки – это отдельная статья. Во-первых, почтальона обязательно угощали; во-вторых, Серега «угощался» сам. Как-то после выдачи посылок он говорит мне:
- Ну что, пошли крыс ловить?
- Каких крыс? – удивился я.
- Увидишь.
Берет он плотный непрозрачный пакет, прячет его в карман, и мы идем в офицерский городок. Там заходим в какое-то двухэтажное заброшенное здание. Медленно продвигаемся по этажу. Серега внимательно оглядывает кучу битого кирпича, отрицательно машет головой и идет дальше. Останавливается у груды каких-то обломков досок, приседает и осторожно поднимает кусок доски. Я с неприятным чувством жду, когда оттуда выскочат жирные наглые крысы и то ли разбегутся, то ли кинутся на нас; но Серега выуживает оттуда какой-то ящик. А, да это посылка!
- О, откуда здесь посылка?!
- Здесь «крысы» прячут посылки, - поясняет Серега, перекладывая содержимое ящика в пакет, - «крыса» - это тихушник, тот, кто не хочет делиться. Посылку получил, спрятал здесь и бегает по чуть ее «уничтожает».
- А ты откуда знаешь, кто «крыса», а кто нет?
- А у меня глаз наметан, как-никак 2 года тут торчу. Я и тебя научу.
- Ничего не оставишь?
- Еще чего! – встает Серега с полным пакетом. – «Крыс» надо наказывать. Наказание неотвратимо!
;;
Как-то мы с ним засиделись допоздна и, когда я проснулся (а спал я в кинобудке без окон и с отдельным выходом с улицы, через балкон) и вышел на балкон, то понял, что уже очень поздно. Майское солнце сияло на всю свою «майскую мощность», в кронах могучих деревьев напротив радостно щебетали какие-то птицы; слева, со стороны плаца, раздавался дружный топот сапог, и это были строевые занятия, которые обычно начинались после завтрака. Для армии такой поздний подъем казался чем-то фантастическим! Можно было вспомнить крышу, по которой я ходил в раннем детстве, подражая кошкам, и просто замурлыкать…
Увы, со счетом не в мою пользу победил блат . Конечно, это место кому-нибудь продали, ведь и Серега был не откуда-нибудь, как я, а из Анапы; народ там ушлый и денежный, так что Сереге «просто повезло»; а мне нет, в июне меня в звании мл. сержанта отправили в неизвестность; и это уже другая глава…
ГДЕ-ТО ОКОЛО МОРЯ
Итак, нас везли-везли и привезли на станцию Яшма, где-то около моря, Каспийского. После живописного Душети Яшма вызывала уныние: жаркая июньская степь, по ней тянется железная дорога, где-то посередине, около дороги, прилепилась парочка убогих домишек. Это и есть станция Яшма. Торчала бы она одна-одинешенька в этой безрадостной пустыне, если бы не в/ч…, которая расположилась неподалеку. И вот тут пустыней уже не пахло, тут нас было немало, я не скажу – легион, но полк точно. Правда, НАС – это попозже. Вначале был…
КАРАНТИН
Казарма яшминской части – это огромный «трехэтажный квадрат» с входом посередине и огромными окнами.
Напротив входа в казарму – дежурный по этажу; рядом с ним дверь в кубрик - это сравнительно небольшая комната с 2 рядами двухъярусных кроватей; напротив «ленинская комната»; слева от входа каптерка, туалет, оружейка; справа «большой зал» казармы; тут уже 4 ряда двухъярусок и телевизор у глухой стены.
Карантин расположился на 1-м этаже, в «большой зале». По правилам к нам никого нельзя было пускать, но дембелям и дедам закон был не писан, они то и дело входили в «карантин», искали земляков.
Да, как только мы приехали, меня и еще двоих или троих из новоприбывших послали что-то отнести на 3-й этаж. Там ко мне вдруг подошли 2 высоких дембеля и на каком-то странном языке что-то у меня спросили. Я вытаращил на них глаза, тогда один уже на русском поинтересовался:
- Ты не литовец?
- Нет! – с удивлением и отрицанием покачал я головой. – Русский.
- Жаль, - огорчился он, - похош на литовца!
(Впервые в жизни мне сказали, что я на кого-то похож – то ли еще ждало в будущем.)
Позже в карантин ворвался «бешеный сержант» и заорал:
- Из Ставрополя есть кто?
- Я.
- О, земеля! Пошли покурим, расскажешь откуда поточнее!
Мы двинулись к выходу, к сержанту с испуганным видом подошел один из наших охранников.
- Сань, ты же знаешь, не положено им выходить! Щас кто-нибудь из проверяющих подойдет и нам вставят!
- Братан, - приобнял его Саня, - да успокойся ты! Никто тебе не вставит! Я все улажу.
- Ну, Сань, смотри, долго не будь с ним!
- Конечно, покурим только!
Мы завернули за глухую торцовую часть казармы, где территория части почти заканчивалась, и сели на низкий порожек у пожарного выхода.
- Ну, меня Саня зовут, ты уж слыхал.
- А я Леха.
- Ну, давай пять, Леха, первый земляк, блин, за полтора года!
- Так ты уже дед?
- Ну да! Скоро чух-чух на хаус! Так откуда ты конкретней?
- Я из села. Константиновки.
- А! Это что под Пятигорском?!
- Нет, это что под Ставрополем.
- Ни х… себе! – Санина энергия дала изрядный выплеск. – Так я тоже оттуда!!! А чей ты?!
- Ну, вообще я Ерин, только в селе все думают, что я Сотников. Ну знаешь Валентину Алексеевну? Что английский ведет.
- Ни х… себе! – Саня ажиотажно подпрыгнул на пороге. – Так ты англичанкин сын?!
- Ну да.
- Е…ть! То ни х… никого за полтора года, а то из своего села, да ишшо англичанкин сын! З…сь! Расскажешь мне, чаво там у нашай дярёвне творится! – Саня перешел на родной диалект.
На этот раз поговорить не удалось. Прибежал «тот охранник» и испуганно зашептал:
- Сань, я его забираю! Солоха идет!
- Солоха! – у Сани в глазах промелькнул легкий испуг. – Ладно, землячок, поговорим. Если что надо, зови меня. Да, вечером посидим у нас в каптерке, чаю попьем, поговорим…
САНИ
Карантин закончился, и нас раскидали по разным подразделениям. Мне, как мотострелку, досталась рота охраны. Жили мы на третьем этаже, сначала в большой зале, а позже в кубрике. В новом коллективе каких-то дружеских (больше, чем приятельских ) отношений у меня ни с кем не возникало. Впрочем, Сани хватало за глаза, как кто-то выражался, «его было много». Благодаря ему же у меня не было проблем с дедами, потому что не ошибусь, если скажу, что с ним боялись связываться даже некоторые офицеры.
Вскоре все же появились новые друзья. Вначале Сашка, Цыган по кличке и по национальности. Правда, цыган из оседлых и, видимо, не в первом поколении, потому что они жили, как все: учились в школе, шли в армию, работали и т.п. По его словам, в Ярцево, под Смоленском (откуда он был родом) довольно много таких цыган.
В нашей роте он появился без всяких карантинов, но по сути в ней он только числился, а жил и служил «на объекте», так как был собаковод.
С ним мы сблизились моментально, по принципу «100 лет знакомы» и оставались друзьями все полтора года. Что касается Саши, то хотя он был в нашей роте с самого начала (т.е. нашего появления), но с ним мы сошлись позже.
Саша был москвич. Его адрес я потерял, но помню, что жил он на шоссе Энтузиастов. Сейчас он вполне может жить в Израиле, потому что Саша – еврей, хотя вроде бы только по матери. Мы с ним обожали книги, на этом и сблизились. У него были постоянно грустные глаза, даже когда он смеялся. Он был замкнутым человеком, общался, в основном, со мной. Хотя пользовался уважением в части, так как был неплохой художник, и к нему стояла очередь на оформление дембельских альбомов. По-моему, в части только двое не делали этих альбомов, как раз мы с ним. Честно говоря, мне было совершенно наплевать на это увлечение.
С Цыганом же нас объединяла открытость и энергия, мы были, что называется, живчики. Кстати, Цыган тоже стал любимцем публики, думаю, понятно, почему: гитара. Он замечательно играл на гитаре, хорошо пел; по ходу дела освоил пианино в клубе и стал заодно любимцем замполита и офицерских дочек.
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД, ШАГОМ МАРШ!
Вспоминая, когда уволился Саня, быстро посчитал в уме: «Мы пришли в июне… Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Вот кажется в ноябре он уволился». Так быстро посчитал и так медленно они плелись тогда, эти «братья-месяцы».
Отношение ко времени было враждебное. Все почти таскали карманные календарики и перед отбоем прокалывали ушедший день, как противника на дуэли. Именно день, ночь, если ты не в наряде, считалась союзником. «Солдат спит – служба идет» или, если хотите, время, к счастью, оно шло, а не ложилось спать вместе с нами.
Я стал, кроме календаря, делать нарезки на прикладе своего автомата, день прошел – нарезочка, день прошел… Получил нагоняй от кого-то из начальства «за порчу казенного имущества».
Но было еще «время во времени»; это когда зимой в карауле стоишь на вышке и кажется, что эти два часа не короче двух лет…
Самое лучшее средство от времени: «не думать о мгновеньях». Ни свысока, ни снизу, ни сбоку, ни с припеку; и не думать о доме. «Порвать пуповину». Тогда гораздо легче. Поэтому родителям не стоит ругать детей-солдат, что со временем они реже пишут письма, это просто защита: вот нет дома! В природе не существует! Пока я здесь! Есть только здесь и сейчас! Так легче.
КАРАУЛ!!!
Дело роты охраны – «караул!!!» Можно было сходить в караул через сутки. Сутки на объекте, сутки в части. Из нашей же роты назначались дежурные по КПП.
КПП – это небольшое квадратное здание у двух ворот: в часть (налево) и в военный городок (прямо). Полуаквариум. Передняя половина почти стеклянная, не считая крыши и невысокого, облицованного плиткой, барьерчика понизу. В углу, у входа, стул и стол, за ними и сидел дежурный.
Вторая половина была разделена на 2 комнаты: слева для отдыха наряда, в ней стояли 2 кровати и между ними тумбочка; справа комната для гостей ( к примеру, приехали родители, вызываем сына-солдата и в этой комнате они могли общаться, причем, сын-солдат как бы находился на территории части), в центре ее стоял длинный стол с дюжиной стульев вокруг, за ними гости могли, по-солдатски говоря, «принять пищу».
Обычно дежурных было трое: сержант и рядовые. Сержант дежурил днем, а рядовые ночью, посменно, полночи один, полночи другой. Этот наряд считался самым блатным. В нем было полно плюсов и практически отсутствовали минусы.
Во-первых, сон. Сержант (кем я был какое-то время) вообще спал всю ночь, причем без всяких там истерик, типа: «Рота, подъем!»
Ну и рядовые не жужжали: 6 часов это вам не 2, как в карауле.
Во-вторых, крыша над головой. Зимой электрокамин в ногах, это вам не вышка в степи.
Что касается меня, то огромным достоинством в данном случае была возможность читать, причем никто этого не запрещал.
В-третьих, «праздник, который иногда с тобой». Вот Солоха уехал в Баку. Сообщаешь об этом, можно расслабиться.
Вот почтальон привез посылки из Сумгаита, а где он будет их раздавать?! На КПП! А посылку надо досматривать и, кроме того, что это просто любопытно (слали ведь со всех концов Союза), но это еще и «прибыльно». Угостить дежурных и почтальона считалосьбонтоном; ящик стола наполнялся разносолами: сало (чудно, можно не ходить на ужин), колбаса, консервы, орехи, домашняя выпечка, семечки, конфеты, сулившие шикарное чаепитие; когда жизнь утихала, из тумбочки доставали 3-х литровую банку, самодельный кипятильник (2 бритвенных лезвия прокладывали спичками, для прочности конструкции обматывали нитками, присоединяли к ним провод, другой конец совали в розетку и «процесс пошел») и, поглядывая, чтобы не застукали офицеры, варганили чай…
Вечером мимо КПП и обратно в офицерский городок фланировали офицерские дочки, только здесь мы и могли увидеть существ противоположного пола, а так все мужики, мужики, мужики; «страшный сон гетеросексуала»…
Не помню, когда, не знаю, почему, ввели новшество: в наряде на КПП можно было стоять не меняясь неделю и больше, естественно, все об этом только и мечтали. Мне везло ходить в такие «автономные дежурства» несколько раз. Во время одного такого дежурства со мной и приключилась беда…
ТАКТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ БЛИЖНЕГО РАДИУСА ДЕЙСТВИЯ
Итак, я дежурил на КПП, и ко мне часто заходил Саня. Мы пили чай, болтали, играли в нарды и т.п. И вот в один такой вечер «мой внутренний враг» разошелся, вдруг я начал над Саней подшучивать и довольно язвительно иногда. Он стал психовать и грозить, мол, ты меня доведешь, но «моего врага» бестактно понесло, не мог я его остановить. Бац, после одной такой шутки Саня вскакивает и бьет меня в лоб, я валюсь на кровать, Саня тут же начинает извиняться, мол, сам виноват, довел меня, я психанул.
Очухавшись, признаю, что так и есть – моя вина. Обиды на него у меня никакой; мы не ругаемся, ничего такого, но под глазами (беда не ходит одна) «загораются» 2 огромных «фонаря». Все бы ничего, но, как назло, на следующий день заявляется мать, тетка и теткин муж Вася. Естественно, мать в панику: «Дедовщина в части!» Я ей доказываю, что это армия и синяки бывают не только от дедов, но и от маневров, учений и т.п. в доказательство привожу живого деда, Саню, и он долго убеждает мать, что «не дай Бог его кто-нибудь тронет! Да я того сразу грохну!» Чуть-почуть мать успокаивается, но нервов это стоит всем.
Что удивило мать на КПП, что она запомнила на всю жизнь, так это солдаты с протянутыми руками.
- Леш, а чего ж им дать?
- Да всего по чуть-чуть. Конфет там, печенья, пирога бабушкиного отрезать можно.
- Ой, пирог бабушкин непропеченный, она спешила…
- Ха! Непропеченный! Да они проглотят и не заметят!
Я ведь и сам был такой в учебке, как эти салабоны, постоянно голодный (но по сравнению с «будущим островом Русским», это были еще цветочки, незабудки)…
СУМГАИТ
Семейство сняло жилье на станции и по вечерам навещало. Ходили и мы к ним с Саней. Конечно, меня отпустили в увольнение и мы съездили в Сумгаит.
Степь ставропольская куда как живописней азербайджанской. Там земля хоть слегка возбуждена: горочки, бугорочки попадаются. Опять же имеются деревья: то балка мелькнет проезжающему, то лесопосадка, какие-то участки трассы и вовсе обсажены деревьями на продолжительном расстоянии.
Другое дело здесь: земля будто выглажена утюгом ( к тому же «ткань грязная»), ни единого деревца, даже кустарника, но самое тяжелое впечатление на участке между Яшмой и Сумгаитом производили заводы. Бесконечная цепь заводов. Не могу объяснить, но было в них что-то мрачное, давящее. Сколько раз ездил мимо, и чувство было всегда то же самое…
Сам Сумгаит – город не для туристов. Глаз там ничто не цепляет. Восточно-советский город. От «советского»: грязные панельные дома, неуклюжие кинотеатры и ДК и т.п.; от «восточного»: шум, грязь, сутолока, но и зелень, и веселые, приветливые люди. Тут и зарежут с улыбкой, и накормят с улыбкой, и денег дадут, подшучивая, и отнимут, хохоча…
Нет, денег мне, конечно, не давали, но фрукты перепадали. Я вообще-то не люблю базары, рынки, толкучки и т.п. Но как-то зашел на Центральный рынок, может кто что заказывал, не помню. Впечатление он производил. Все, что растет на земле, над землей и под – там присутствовало. Идешь между рядов, как «звезда» всем ты нужен, все тебя «хотят», ты в центре внимания…
- Сальдат! Сальдат! Не прахади мимо, сальдат! Смотри, какой пэрсик!
- Э! Что пэрсик, сальдат! Грюша – вот что надо кушять! Падхади, дарагой, не пажалеешь!
- Зачем ихь слюшаешь, солдат! Грюша! Пэрсик! Это для дэвачек! Вот, бери арбуз! Будет в живате груз!
Но поскольку карман почти пуст, все «грузы» идут мимо моего живота. Вдруг слышу кое-что поинтереснее:
- Э, салдат, дарагой, падхади! Вазьми, дарагой, фрукта без денег! Сын мой тоже в армии! Далеко! Я тебя угощу, может, его кто угостит!
От всей души желаю, чтобы его сына кто-нибудь угостил «там, далеко» и увожу в часть пакет фруктов. Но это когда я ездил сам в Сумгаит, а с семейством мы на рынок не ходили, мы ходили по магазинам, «охотились за тряпками».
БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ С СЕВЕРА
Родня уехала; осталась грусть по дому, по другой жизни. Вслед за этим и лето кончилось, но осень была теплой. Стали собираться домой «перелетные птицы», Санин призыв. Тоже грустное время для тех, кто остается.
Снова пошла в ход «дембельская страшилка» для салабонов.
- Эх, салаги, не повезло вам!
- Почему?!
- Вы что, не слышали про новый указ министра обороны?
- Нет!
- Ну, всем, кто щас служит, еще по полгода добавят! А нам-то в кайф, проскочили!
Может, и правда так дембель слаще, когда ты успел проскочить, а другие нет…
Саня увольнялся не в числе первых, но и не последним. С одной стороны, от такого кадра не грех отделаться поскорее; с другой, он же не «ангел срочной службы», чтобы увольнять его в первых рядах. Не знаю, как сейчас, но тогда демобилизация была «предметом торга» между офицерами и солдатами. Саня сторговал за полцены: не первый и не последний…
Тоже было печальное расставание. Почему-то даже для него… Он мне какие-то подарки оставил, что котировались в нашем «микромире», и отчалил… Бравый дембель Саня из Константиновки…
А нас, нас ждал Новый год и после Нового года «большой привет с Севера»…
Продолжение следует…
«19
«1982»
ДУШЕТИ
Душети – это небольшой городок с полсотни километров от Тбилиси. Симпатичный такой городок, со своеобразной архитектурой. Правда, за те полгода, что мы в нем провели, мне только последний месяц удалось пройтись по нему вольно, а до этого или строем в баню или строюшечкой на почту за посылками. Так что большая часть жизни протекала в расположении части…
ХОЛОД
Наша 2-х ярусная кровать в ряду себе подобных занимала «почетное место» у огромного окна. Я спал сверху, внизу спал сержант Васильев.
Просыпался я всегда минут за 10-15 до подъема. Тихонько соскальзывал вниз и, ежась от холода (сапоги на босу ногу), бежал в туалет. Вернувшись, забирался под теплое одеяло, но уже не спал, а смотрел в окно. Это было странное состояние: блаженства, от тепла солдатского одеяла, и ужаса от неотвратимости подъема, от того, что скоро я буду там, за окном, в сыром и холодном осеннем сумраке…
И вот звучит ненавистное: «Рота, подъем!», и мы сваливаемся с кроватей в бесконечно долгий армейский день…
ГОЛОД
«Рота, стой!» - командовал сержант Васильев, когда мы маршировали из столовой. Рота останавливалась. «Достать хлеб из карманов!» Мы подчинялись и выуживали огрызки хлеба из наших карманов. «Доесть! Время пошло!» Мы, давясь, глотали наш несостоявшийся НЗ.
Ох, как нам хотелось есть! Что такое для растущего организма кусочек хлеба с кусочком масла, пустая каша и жидкий чай на завтрак; или жидкая похлебка, та же каша очень редко с заблудившимся в ней кусочком мяса, а чаще вареного сала и белый компот; правда, на ужин каким-то чудом до нас «доплывала» жареная рыба, но как и мясо, в очень условных количествах.
Воскресенье было особым днем для советского солдата; в воскресенье на завтрак давали…яйцо!
Видимо, советскому государству не хватало денег на ракеты и прокорм «соц.братьев», раз оно экономило на «собственных детях». А ведь мы росли! Если бы при тех физических нагрузках и хорошее домашнее питание, то мы бы возвращались домой совсем другими людьми. (Мой одноклассник Л. был очень маленького роста. Как же он всех удивил, вернувшись из армии крупным красивым парнем. Секрет прост: «хлебное место» + физические нагрузки и результат на лицо и на прочие части тела.) Вместо этого, ослабленные переменой климата, стрессом перемены жизни, мы пачками попадали в санчасть (мечта всех курсантов, там было усиленное питание) с разными одолевающими нас хворями.
МИНДАЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ (ГОЛОД)
Сегодня Миша Саакашвили называет русских «оккупантами», что ж, видимо, я был одним из них. Нас было больше в части, чем грузин, и мы, «оккупанты», честно говоря, завидовали «угнетаемым».
По выражению теть Маши, они «катались, как коты в масле». Во-первых, их постоянно навещала родня. То и дело на КПП, что напротив «Хинкальной» вызывали кого-нибудь из курсантов-грузин. Там они кушали домашние вкусности, а то и уходили с родней в город…
Во-вторых, на нашу зарплату в 7 рублей полакомиться в «чипке» (кафе на территории) можно было от силы 2-3 раза. По-моему, там и цены были выше, чем в городе; например, стакан какао (с ума можно сойти, что за «нектар»!) стоил 22 копейки, дороговато дл того времени. А ведь из этих 7 рублей надо было купить воротнички, гуталин, конверты, курево, да рубль сдать на что-то, вот и весь «разгуляй». Тем не менее в «чипке» всегда было битком не только после зарплаты. Как раз «угнетаемые» и являлись постоянными клиентами; они пировали, мы убирали, причем попасть на дежурство в «чипок» считалось лучшим жребием из всего наряда. Просто буфетчица обычно угощала дежурных какао и куском кремового рулета или миндальным печеньем. О последнем разговор особый!
В нашей бесконечной череде дней все же наступало воскресенье. После завтрака нас еще на что-то напрягали, типа просмотра «Служу Советскому Союзу», приведение своего вида в «божеский вид» и т.п. Зато после обеда и до ужина все время было твое, в пределах части ступай, куда хочешь. Я «ступал» в клуб, вернее, библиотеку. Книг мне не хватало так же остро, как сна, молока и сладостей. Вот только нюанс: в библиотеке не было ни диванов, ни кроватей, приходилось читать, сидя за столом, а я всю жизнь читал лежа, и мне поначалу было тяжело привыкать к новому положению. Тем не менее, каждое воскресенье после обеда я бежал в библиотеку; помню даже книгу, которую не дочитал: «Черви», что-то про ужасы американской армии…
И вот однажды я поднимаюсь по лестнице, ведущей в читальный зал, и вижу на ступеньке …миндальное печенье! Лежит, такое большое, румяное! Вокруг никого, ни живой души, и вот «злобный оккупант» стоит и мучается сомнениями «тварь ли я дрожащая или право имею», поднять и съесть. Было и такое в истории «оккупации» Грузии.
Еще одна изюминка воскресенья – программа «Иллюзион» на грузинском канале. Там показывали «дефицитиные» фильмы, типа «Фантомас» или «Великолепная семерка» и т.п. Если кому-то выпадал наряд на воскресенье, то он обычно сетовал: «Блин! «Иллюзион» не посмотрю!»
БРОМОТЕРАПИЯ
Не знаю, какие мифы ходят в современной Российской армии, а в Советской армии в то время в числе прочих был миф о броме. Никто его в глаза не видел и не представлял, что это такое, но из уст в уста передавалось, что нам в еду добавляют бром, якобы как средство от юношеской гиперсексуальности. Никто не задумывался, кто это делает и когда; при вечной толчее на армейской кухне это могли делать только «прапорщики-невидимки» или «ангелы-сверхсрочники». Впрочем, при подобном рационе, вкупе с нагрузками, в нем не было необходимости, сил едва хватало доползти до кровати.
Кстати, не Пол ли Брэгг консультировал советское Министерство обороны по составлению солдатского рациона?! Но даже если и так, то это, конечно, военная тайна!
СЕРЖАНТ ВАСИЛЬЕВ
Вот, забыл, как звали нашего сержанта, а фамилию помню и даже лицо могу вызвать в памяти: узкое такое лицо, смугловатое, отчего Васильеву очень шла улыбка; а улыбался он часто, да и вообще был незлой, но при этом мог быть жестким. А еще он говорил по-русски с акцентом, вот что значит родиться и вырасти в Тбилиси. Меня он как-то выделял из всех и относился с явной симпатией. Может быть, после нашего разговора, когда я не выполнил какое-то задание, а он стал выяснять, почему, а я как-то так хитро ему все объяснил, что, получалось, его и не надо делать… Мой ответ ему понравился; или потому что я в 18 лет еще очень по-детски выглядел, а увидев мою фотографию в комсомольском билете, он долго смеялся и почему-то сказал: «Ну, Алексей, ты, видно, был любимец женщин!» (Возможно, он посодействовал моему назначению «учеником почтальона», только это было в следующем году.)
Из всей массы людей за полгода учебки я хорошо запомнил двух: Васильева и почтальона Серегу; смутно, но помню еще одного человека, кавказца, он вступился за меня в конфликте с местными ( то есть курсантами-грузинами), чем конфликт исчерпал. На вопрос: «Почему?» он ответил: «Ну мы же земляки! Оба с Северного Кавказа!»
К чести командного состава учебки, надо сказать, что с «наших голов и волос не упал», никакой «дедовщины», дисциплину в части держали.
Помню только один неприятный случай. Захожу вечером в туалет и вижу картину: грузин-курсант просит русского парня из Курска постирать ему носки, какие-то неотложные дела у него. Парень не соглашается. Тот начинает ему угрожать и, кажется, даже пару раз бьет. В нашей роте было человек пять курских, но никто не вступился за земляка. Хотя на этом конфликт оказался исчерпан, и больше ничего подобного я не видел.
НОВЫЙ НОВЫЙ ГОД
Новый год в армии – это удивительное доказательство того, что время не остановилось; что, к счастью и радости, оно движется туда, где скрыт «мифический дембель»! Вот и мы в нашей учебке дожили до последнего дня 1982 года. А день не подкачал! Не знаю, как где, а «у нас в Грузии», точнее (как-никак мотострелок) в Душети, день был замечательный. Солнышко сияло по-весеннему, небо синело по-летнему, трава зеленела по…уставу (вспомнил один из армейских мифов, якобы в некоторых частях перед приездом высоких чинов траву красили зеленой краской).
Мы почти весь день провалялись на газоне перед казармой, грея свои тощие бока, чувствовалось предпраздничное настроение. Вечером в казарме накрыли стол и наша рота села встречать Новый год. В 12-00 все чокнулись лимонадом, выпили, сказали, что надо в таких случаях, и пошли курить на порог.
И вот мы толпимся на пороге, меняемся сигаретами, прикуриваем, и вдруг кто-то восторженно восклицает: «О, смотрите, снег!» Он появился по-цирковому, из ниоткуда, из черноты ночи, «десантировался» в островки света, медленно опустились редкие «снежинки-разведчики», дали добро, и тогда вся «белая армия» двинулась в атаку… Вот так я встретил 1-й год новой «взрослой» жизни!..
«1983»
САМОВОЛОЧКА
В этом году нас уже можно было считать «обстрелянными» бойцами. Временами мы все еще сдерживали вой, но кое-как привыкали к солдатской лямке. Ну, а что за солдат без самоволки!
Сбегать можно было «по-маленькому»: тиснуться между прутьями ограды напротив плаца, перебежать дорогу и съесть порцию хинкали в «Хинкальной».
Сбегать можно было «по-большому»: в город за лавашом. Что, собственно, такое хинкали?! Это большой «жадный» пельмень! Другое дело лаваш! Такой хлеб многие из нас видели впервые в жизни. Не менее любопытно было наблюдать за его выпечкой. Хлеб, который пекут в колодце, да не пекари, а «жонглеры»! Как они умудрялись налепить его на стенки колодца! Еще хитрее, как им удавалось перевернуть его на другую сторону! Это была первая экзотика в моей жизни!
Что же касается вкусовых качеств, скажу одно: объедение! Причем время лавашу не враг, по-моему, и через 5 суток он был не хуже, чем после своего «рождения». Правда, за всю свою жизнь я пробовал такой лаваш только в Душети. Позже, в других местах, мне приходилось видеть лаваш в виде пышки, но пышки пекла и бабушка, другое дело «лаваш-простыня». Попробовать бы его сейчас и тогда было бы понятно, насколько голод улучшал его вкус.
ПОЧТАЛЬОН СЕРЕГА
Стресс, перемена климата, плохое питание сделали свое черное дело: на голенях появились раны, и я попал в санчасть. Санчасть в учебке считалась предбанником рая. Яйца там давали каждый день! Двойная порция масла выдавалась и на завтрак, и на ужин! Но главное – стакан молока! МОЛОКО! В то время для меня это был напиток №1. И вот надо было заболеть, чтобы за полгода в течение недели выпить 7 стаканов молока! (Почему-то в чипке молока не было.)
Кроме этого в санчасти вдоволь хватало еще одного деликатеса, и этот «деликатес» - сон. Так что попасть в санчасть среди курсантов считалось большой удачей.
Одно меня огорчило, пока я валялся в санчасти, наша рота съездила на учения в горы. Мне тоже хотелось в этом поучаствовать, но увы! Интересных рассказчиков в роте не нашлось, если что и произвело впечатление на моих сослуживцев, так это ДШБ.
Оказывается, эти штурмовики воровали шапки у наших курсантов во время дефекации. Заскакивали в туалет, хвать шапку с головы и стрелой обратно. Понятно, человек в таком положении, что ему не до шапки, у него в другом месте «горит»! Так штурмовики обновляли гардероб.
Опять же наши восхищались их пайками. Чего только не давали этим штурмовикам! Даже копченую колбасу! И сгущенное молоко! Элита! Не то что мы – пехота.
Как-то незаметно весна наступила, и мы шкурой чувствовали, а время-то идет! Где-то в начале мая, кажется, я попал на самую блатную должность в части, вернее, только в ученики; стал учеником почтальона. Мне кажется, без рекомендации сержанта Васильева здесь не обошлось. Не так-то было просто из 1000 человек на это место выбиться.
Что ж, мой шеф, почтальон Серега, был рад знакомству. Для почтальона он не очень-то любил двигаться, зато я готов был хоть весь день бегать, получать газеты, разносить почту и т.п. мы, как говорится, дополняли друг друга.
Кстати, почему почтальон – самая блатная должность в нашей части? А потому что он жил в клубе. Уединение! То, чего в армии так не хватает. Жил он в небольшой уютной комнате; в ней же выдавал письма и посылки.
Посылки – это отдельная статья. Во-первых, почтальона обязательно угощали; во-вторых, Серега «угощался» сам. Как-то после выдачи посылок он говорит мне:
- Ну что, пошли крыс ловить?
- Каких крыс? – удивился я.
- Увидишь.
Берет он плотный непрозрачный пакет, прячет его в карман, и мы идем в офицерский городок. Там заходим в какое-то двухэтажное заброшенное здание. Медленно продвигаемся по этажу. Серега внимательно оглядывает кучу битого кирпича, отрицательно машет головой и идет дальше. Останавливается у груды каких-то обломков досок, приседает и осторожно поднимает кусок доски. Я с неприятным чувством жду, когда оттуда выскочат жирные наглые крысы и то ли разбегутся, то ли кинутся на нас; но Серега выуживает оттуда какой-то ящик. А, да это посылка!
- О, откуда здесь посылка?!
- Здесь «крысы» прячут посылки, - поясняет Серега, перекладывая содержимое ящика в пакет, - «крыса» - это тихушник, тот, кто не хочет делиться. Посылку получил, спрятал здесь и бегает по чуть ее «уничтожает».
- А ты откуда знаешь, кто «крыса», а кто нет?
- А у меня глаз наметан, как-никак 2 года тут торчу. Я и тебя научу.
- Ничего не оставишь?
- Еще чего! – встает Серега с полным пакетом. – «Крыс» надо наказывать. Наказание неотвратимо!
;;
Как-то мы с ним засиделись допоздна и, когда я проснулся (а спал я в кинобудке без окон и с отдельным выходом с улицы, через балкон) и вышел на балкон, то понял, что уже очень поздно. Майское солнце сияло на всю свою «майскую мощность», в кронах могучих деревьев напротив радостно щебетали какие-то птицы; слева, со стороны плаца, раздавался дружный топот сапог, и это были строевые занятия, которые обычно начинались после завтрака. Для армии такой поздний подъем казался чем-то фантастическим! Можно было вспомнить крышу, по которой я ходил в раннем детстве, подражая кошкам, и просто замурлыкать…
Увы, со счетом не в мою пользу победил блат . Конечно, это место кому-нибудь продали, ведь и Серега был не откуда-нибудь, как я, а из Анапы; народ там ушлый и денежный, так что Сереге «просто повезло»; а мне нет, в июне меня в звании мл. сержанта отправили в неизвестность; и это уже другая глава…
ГДЕ-ТО ОКОЛО МОРЯ
Итак, нас везли-везли и привезли на станцию Яшма, где-то около моря, Каспийского. После живописного Душети Яшма вызывала уныние: жаркая июньская степь, по ней тянется железная дорога, где-то посередине, около дороги, прилепилась парочка убогих домишек. Это и есть станция Яшма. Торчала бы она одна-одинешенька в этой безрадостной пустыне, если бы не в/ч…, которая расположилась неподалеку. И вот тут пустыней уже не пахло, тут нас было немало, я не скажу – легион, но полк точно. Правда, НАС – это попозже. Вначале был…
КАРАНТИН
Казарма яшминской части – это огромный «трехэтажный квадрат» с входом посередине и огромными окнами.
Напротив входа в казарму – дежурный по этажу; рядом с ним дверь в кубрик - это сравнительно небольшая комната с 2 рядами двухъярусных кроватей; напротив «ленинская комната»; слева от входа каптерка, туалет, оружейка; справа «большой зал» казармы; тут уже 4 ряда двухъярусок и телевизор у глухой стены.
Карантин расположился на 1-м этаже, в «большой зале». По правилам к нам никого нельзя было пускать, но дембелям и дедам закон был не писан, они то и дело входили в «карантин», искали земляков.
Да, как только мы приехали, меня и еще двоих или троих из новоприбывших послали что-то отнести на 3-й этаж. Там ко мне вдруг подошли 2 высоких дембеля и на каком-то странном языке что-то у меня спросили. Я вытаращил на них глаза, тогда один уже на русском поинтересовался:
- Ты не литовец?
- Нет! – с удивлением и отрицанием покачал я головой. – Русский.
- Жаль, - огорчился он, - похош на литовца!
(Впервые в жизни мне сказали, что я на кого-то похож – то ли еще ждало в будущем.)
Позже в карантин ворвался «бешеный сержант» и заорал:
- Из Ставрополя есть кто?
- Я.
- О, земеля! Пошли покурим, расскажешь откуда поточнее!
Мы двинулись к выходу, к сержанту с испуганным видом подошел один из наших охранников.
- Сань, ты же знаешь, не положено им выходить! Щас кто-нибудь из проверяющих подойдет и нам вставят!
- Братан, - приобнял его Саня, - да успокойся ты! Никто тебе не вставит! Я все улажу.
- Ну, Сань, смотри, долго не будь с ним!
- Конечно, покурим только!
Мы завернули за глухую торцовую часть казармы, где территория части почти заканчивалась, и сели на низкий порожек у пожарного выхода.
- Ну, меня Саня зовут, ты уж слыхал.
- А я Леха.
- Ну, давай пять, Леха, первый земляк, блин, за полтора года!
- Так ты уже дед?
- Ну да! Скоро чух-чух на хаус! Так откуда ты конкретней?
- Я из села. Константиновки.
- А! Это что под Пятигорском?!
- Нет, это что под Ставрополем.
- Ни х… себе! – Санина энергия дала изрядный выплеск. – Так я тоже оттуда!!! А чей ты?!
- Ну, вообще я Ерин, только в селе все думают, что я Сотников. Ну знаешь Валентину Алексеевну? Что английский ведет.
- Ни х… себе! – Саня ажиотажно подпрыгнул на пороге. – Так ты англичанкин сын?!
- Ну да.
- Е…ть! То ни х… никого за полтора года, а то из своего села, да ишшо англичанкин сын! З…сь! Расскажешь мне, чаво там у нашай дярёвне творится! – Саня перешел на родной диалект.
На этот раз поговорить не удалось. Прибежал «тот охранник» и испуганно зашептал:
- Сань, я его забираю! Солоха идет!
- Солоха! – у Сани в глазах промелькнул легкий испуг. – Ладно, землячок, поговорим. Если что надо, зови меня. Да, вечером посидим у нас в каптерке, чаю попьем, поговорим…
САНИ
Карантин закончился, и нас раскидали по разным подразделениям. Мне, как мотострелку, досталась рота охраны. Жили мы на третьем этаже, сначала в большой зале, а позже в кубрике. В новом коллективе каких-то дружеских (больше, чем приятельских ) отношений у меня ни с кем не возникало. Впрочем, Сани хватало за глаза, как кто-то выражался, «его было много». Благодаря ему же у меня не было проблем с дедами, потому что не ошибусь, если скажу, что с ним боялись связываться даже некоторые офицеры.
Вскоре все же появились новые друзья. Вначале Сашка, Цыган по кличке и по национальности. Правда, цыган из оседлых и, видимо, не в первом поколении, потому что они жили, как все: учились в школе, шли в армию, работали и т.п. По его словам, в Ярцево, под Смоленском (откуда он был родом) довольно много таких цыган.
В нашей роте он появился без всяких карантинов, но по сути в ней он только числился, а жил и служил «на объекте», так как был собаковод.
С ним мы сблизились моментально, по принципу «100 лет знакомы» и оставались друзьями все полтора года. Что касается Саши, то хотя он был в нашей роте с самого начала (т.е. нашего появления), но с ним мы сошлись позже.
Саша был москвич. Его адрес я потерял, но помню, что жил он на шоссе Энтузиастов. Сейчас он вполне может жить в Израиле, потому что Саша – еврей, хотя вроде бы только по матери. Мы с ним обожали книги, на этом и сблизились. У него были постоянно грустные глаза, даже когда он смеялся. Он был замкнутым человеком, общался, в основном, со мной. Хотя пользовался уважением в части, так как был неплохой художник, и к нему стояла очередь на оформление дембельских альбомов. По-моему, в части только двое не делали этих альбомов, как раз мы с ним. Честно говоря, мне было совершенно наплевать на это увлечение.
С Цыганом же нас объединяла открытость и энергия, мы были, что называется, живчики. Кстати, Цыган тоже стал любимцем публики, думаю, понятно, почему: гитара. Он замечательно играл на гитаре, хорошо пел; по ходу дела освоил пианино в клубе и стал заодно любимцем замполита и офицерских дочек.
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД, ШАГОМ МАРШ!
Вспоминая, когда уволился Саня, быстро посчитал в уме: «Мы пришли в июне… Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Вот кажется в ноябре он уволился». Так быстро посчитал и так медленно они плелись тогда, эти «братья-месяцы».
Отношение ко времени было враждебное. Все почти таскали карманные календарики и перед отбоем прокалывали ушедший день, как противника на дуэли. Именно день, ночь, если ты не в наряде, считалась союзником. «Солдат спит – служба идет» или, если хотите, время, к счастью, оно шло, а не ложилось спать вместе с нами.
Я стал, кроме календаря, делать нарезки на прикладе своего автомата, день прошел – нарезочка, день прошел… Получил нагоняй от кого-то из начальства «за порчу казенного имущества».
Но было еще «время во времени»; это когда зимой в карауле стоишь на вышке и кажется, что эти два часа не короче двух лет…
Самое лучшее средство от времени: «не думать о мгновеньях». Ни свысока, ни снизу, ни сбоку, ни с припеку; и не думать о доме. «Порвать пуповину». Тогда гораздо легче. Поэтому родителям не стоит ругать детей-солдат, что со временем они реже пишут письма, это просто защита: вот нет дома! В природе не существует! Пока я здесь! Есть только здесь и сейчас! Так легче.
КАРАУЛ!!!
Дело роты охраны – «караул!!!» Можно было сходить в караул через сутки. Сутки на объекте, сутки в части. Из нашей же роты назначались дежурные по КПП.
КПП – это небольшое квадратное здание у двух ворот: в часть (налево) и в военный городок (прямо). Полуаквариум. Передняя половина почти стеклянная, не считая крыши и невысокого, облицованного плиткой, барьерчика понизу. В углу, у входа, стул и стол, за ними и сидел дежурный.
Вторая половина была разделена на 2 комнаты: слева для отдыха наряда, в ней стояли 2 кровати и между ними тумбочка; справа комната для гостей ( к примеру, приехали родители, вызываем сына-солдата и в этой комнате они могли общаться, причем, сын-солдат как бы находился на территории части), в центре ее стоял длинный стол с дюжиной стульев вокруг, за ними гости могли, по-солдатски говоря, «принять пищу».
Обычно дежурных было трое: сержант и рядовые. Сержант дежурил днем, а рядовые ночью, посменно, полночи один, полночи другой. Этот наряд считался самым блатным. В нем было полно плюсов и практически отсутствовали минусы.
Во-первых, сон. Сержант (кем я был какое-то время) вообще спал всю ночь, причем без всяких там истерик, типа: «Рота, подъем!»
Ну и рядовые не жужжали: 6 часов это вам не 2, как в карауле.
Во-вторых, крыша над головой. Зимой электрокамин в ногах, это вам не вышка в степи.
Что касается меня, то огромным достоинством в данном случае была возможность читать, причем никто этого не запрещал.
В-третьих, «праздник, который иногда с тобой». Вот Солоха уехал в Баку. Сообщаешь об этом, можно расслабиться.
Вот почтальон привез посылки из Сумгаита, а где он будет их раздавать?! На КПП! А посылку надо досматривать и, кроме того, что это просто любопытно (слали ведь со всех концов Союза), но это еще и «прибыльно». Угостить дежурных и почтальона считалосьбонтоном; ящик стола наполнялся разносолами: сало (чудно, можно не ходить на ужин), колбаса, консервы, орехи, домашняя выпечка, семечки, конфеты, сулившие шикарное чаепитие; когда жизнь утихала, из тумбочки доставали 3-х литровую банку, самодельный кипятильник (2 бритвенных лезвия прокладывали спичками, для прочности конструкции обматывали нитками, присоединяли к ним провод, другой конец совали в розетку и «процесс пошел») и, поглядывая, чтобы не застукали офицеры, варганили чай…
Вечером мимо КПП и обратно в офицерский городок фланировали офицерские дочки, только здесь мы и могли увидеть существ противоположного пола, а так все мужики, мужики, мужики; «страшный сон гетеросексуала»…
Не помню, когда, не знаю, почему, ввели новшество: в наряде на КПП можно было стоять не меняясь неделю и больше, естественно, все об этом только и мечтали. Мне везло ходить в такие «автономные дежурства» несколько раз. Во время одного такого дежурства со мной и приключилась беда…
ТАКТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ БЛИЖНЕГО РАДИУСА ДЕЙСТВИЯ
Итак, я дежурил на КПП, и ко мне часто заходил Саня. Мы пили чай, болтали, играли в нарды и т.п. И вот в один такой вечер «мой внутренний враг» разошелся, вдруг я начал над Саней подшучивать и довольно язвительно иногда. Он стал психовать и грозить, мол, ты меня доведешь, но «моего врага» бестактно понесло, не мог я его остановить. Бац, после одной такой шутки Саня вскакивает и бьет меня в лоб, я валюсь на кровать, Саня тут же начинает извиняться, мол, сам виноват, довел меня, я психанул.
Очухавшись, признаю, что так и есть – моя вина. Обиды на него у меня никакой; мы не ругаемся, ничего такого, но под глазами (беда не ходит одна) «загораются» 2 огромных «фонаря». Все бы ничего, но, как назло, на следующий день заявляется мать, тетка и теткин муж Вася. Естественно, мать в панику: «Дедовщина в части!» Я ей доказываю, что это армия и синяки бывают не только от дедов, но и от маневров, учений и т.п. в доказательство привожу живого деда, Саню, и он долго убеждает мать, что «не дай Бог его кто-нибудь тронет! Да я того сразу грохну!» Чуть-почуть мать успокаивается, но нервов это стоит всем.
Что удивило мать на КПП, что она запомнила на всю жизнь, так это солдаты с протянутыми руками.
- Леш, а чего ж им дать?
- Да всего по чуть-чуть. Конфет там, печенья, пирога бабушкиного отрезать можно.
- Ой, пирог бабушкин непропеченный, она спешила…
- Ха! Непропеченный! Да они проглотят и не заметят!
Я ведь и сам был такой в учебке, как эти салабоны, постоянно голодный (но по сравнению с «будущим островом Русским», это были еще цветочки, незабудки)…
СУМГАИТ
Семейство сняло жилье на станции и по вечерам навещало. Ходили и мы к ним с Саней. Конечно, меня отпустили в увольнение и мы съездили в Сумгаит.
Степь ставропольская куда как живописней азербайджанской. Там земля хоть слегка возбуждена: горочки, бугорочки попадаются. Опять же имеются деревья: то балка мелькнет проезжающему, то лесопосадка, какие-то участки трассы и вовсе обсажены деревьями на продолжительном расстоянии.
Другое дело здесь: земля будто выглажена утюгом ( к тому же «ткань грязная»), ни единого деревца, даже кустарника, но самое тяжелое впечатление на участке между Яшмой и Сумгаитом производили заводы. Бесконечная цепь заводов. Не могу объяснить, но было в них что-то мрачное, давящее. Сколько раз ездил мимо, и чувство было всегда то же самое…
Сам Сумгаит – город не для туристов. Глаз там ничто не цепляет. Восточно-советский город. От «советского»: грязные панельные дома, неуклюжие кинотеатры и ДК и т.п.; от «восточного»: шум, грязь, сутолока, но и зелень, и веселые, приветливые люди. Тут и зарежут с улыбкой, и накормят с улыбкой, и денег дадут, подшучивая, и отнимут, хохоча…
Нет, денег мне, конечно, не давали, но фрукты перепадали. Я вообще-то не люблю базары, рынки, толкучки и т.п. Но как-то зашел на Центральный рынок, может кто что заказывал, не помню. Впечатление он производил. Все, что растет на земле, над землей и под – там присутствовало. Идешь между рядов, как «звезда» всем ты нужен, все тебя «хотят», ты в центре внимания…
- Сальдат! Сальдат! Не прахади мимо, сальдат! Смотри, какой пэрсик!
- Э! Что пэрсик, сальдат! Грюша – вот что надо кушять! Падхади, дарагой, не пажалеешь!
- Зачем ихь слюшаешь, солдат! Грюша! Пэрсик! Это для дэвачек! Вот, бери арбуз! Будет в живате груз!
Но поскольку карман почти пуст, все «грузы» идут мимо моего живота. Вдруг слышу кое-что поинтереснее:
- Э, салдат, дарагой, падхади! Вазьми, дарагой, фрукта без денег! Сын мой тоже в армии! Далеко! Я тебя угощу, может, его кто угостит!
От всей души желаю, чтобы его сына кто-нибудь угостил «там, далеко» и увожу в часть пакет фруктов. Но это когда я ездил сам в Сумгаит, а с семейством мы на рынок не ходили, мы ходили по магазинам, «охотились за тряпками».
БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ С СЕВЕРА
Родня уехала; осталась грусть по дому, по другой жизни. Вслед за этим и лето кончилось, но осень была теплой. Стали собираться домой «перелетные птицы», Санин призыв. Тоже грустное время для тех, кто остается.
Снова пошла в ход «дембельская страшилка» для салабонов.
- Эх, салаги, не повезло вам!
- Почему?!
- Вы что, не слышали про новый указ министра обороны?
- Нет!
- Ну, всем, кто щас служит, еще по полгода добавят! А нам-то в кайф, проскочили!
Может, и правда так дембель слаще, когда ты успел проскочить, а другие нет…
Саня увольнялся не в числе первых, но и не последним. С одной стороны, от такого кадра не грех отделаться поскорее; с другой, он же не «ангел срочной службы», чтобы увольнять его в первых рядах. Не знаю, как сейчас, но тогда демобилизация была «предметом торга» между офицерами и солдатами. Саня сторговал за полцены: не первый и не последний…
Тоже было печальное расставание. Почему-то даже для него… Он мне какие-то подарки оставил, что котировались в нашем «микромире», и отчалил… Бравый дембель Саня из Константиновки…
А нас, нас ждал Новый год и после Нового года «большой привет с Севера»…
Продолжение следует…
«19
«1982»
ДУШЕТИ
Душети – это небольшой городок с полсотни километров от Тбилиси. Симпатичный такой городок, со своеобразной архитектурой. Правда, за те полгода, что мы в нем провели, мне только последний месяц удалось пройтись по нему вольно, а до этого или строем в баню или строюшечкой на почту за посылками. Так что большая часть жизни протекала в расположении части…
ХОЛОД
Наша 2-х ярусная кровать в ряду себе подобных занимала «почетное место» у огромного окна. Я спал сверху, внизу спал сержант Васильев.
Просыпался я всегда минут за 10-15 до подъема. Тихонько соскальзывал вниз и, ежась от холода (сапоги на босу ногу), бежал в туалет. Вернувшись, забирался под теплое одеяло, но уже не спал, а смотрел в окно. Это было странное состояние: блаженства, от тепла солдатского одеяла, и ужаса от неотвратимости подъема, от того, что скоро я буду там, за окном, в сыром и холодном осеннем сумраке…
И вот звучит ненавистное: «Рота, подъем!», и мы сваливаемся с кроватей в бесконечно долгий армейский день…
ГОЛОД
«Рота, стой!» - командовал сержант Васильев, когда мы маршировали из столовой. Рота останавливалась. «Достать хлеб из карманов!» Мы подчинялись и выуживали огрызки хлеба из наших карманов. «Доесть! Время пошло!» Мы, давясь, глотали наш несостоявшийся НЗ.
Ох, как нам хотелось есть! Что такое для растущего организма кусочек хлеба с кусочком масла, пустая каша и жидкий чай на завтрак; или жидкая похлебка, та же каша очень редко с заблудившимся в ней кусочком мяса, а чаще вареного сала и белый компот; правда, на ужин каким-то чудом до нас «доплывала» жареная рыба, но как и мясо, в очень условных количествах.
Воскресенье было особым днем для советского солдата; в воскресенье на завтрак давали…яйцо!
Видимо, советскому государству не хватало денег на ракеты и прокорм «соц.братьев», раз оно экономило на «собственных детях». А ведь мы росли! Если бы при тех физических нагрузках и хорошее домашнее питание, то мы бы возвращались домой совсем другими людьми. (Мой одноклассник Л. был очень маленького роста. Как же он всех удивил, вернувшись из армии крупным красивым парнем. Секрет прост: «хлебное место» + физические нагрузки и результат на лицо и на прочие части тела.) Вместо этого, ослабленные переменой климата, стрессом перемены жизни, мы пачками попадали в санчасть (мечта всех курсантов, там было усиленное питание) с разными одолевающими нас хворями.
МИНДАЛЬНОЕ ПЕЧЕНЬЕ (ГОЛОД)
Сегодня Миша Саакашвили называет русских «оккупантами», что ж, видимо, я был одним из них. Нас было больше в части, чем грузин, и мы, «оккупанты», честно говоря, завидовали «угнетаемым».
По выражению теть Маши, они «катались, как коты в масле». Во-первых, их постоянно навещала родня. То и дело на КПП, что напротив «Хинкальной» вызывали кого-нибудь из курсантов-грузин. Там они кушали домашние вкусности, а то и уходили с родней в город…
Во-вторых, на нашу зарплату в 7 рублей полакомиться в «чипке» (кафе на территории) можно было от силы 2-3 раза. По-моему, там и цены были выше, чем в городе; например, стакан какао (с ума можно сойти, что за «нектар»!) стоил 22 копейки, дороговато дл того времени. А ведь из этих 7 рублей надо было купить воротнички, гуталин, конверты, курево, да рубль сдать на что-то, вот и весь «разгуляй». Тем не менее в «чипке» всегда было битком не только после зарплаты. Как раз «угнетаемые» и являлись постоянными клиентами; они пировали, мы убирали, причем попасть на дежурство в «чипок» считалось лучшим жребием из всего наряда. Просто буфетчица обычно угощала дежурных какао и куском кремового рулета или миндальным печеньем. О последнем разговор особый!
В нашей бесконечной череде дней все же наступало воскресенье. После завтрака нас еще на что-то напрягали, типа просмотра «Служу Советскому Союзу», приведение своего вида в «божеский вид» и т.п. Зато после обеда и до ужина все время было твое, в пределах части ступай, куда хочешь. Я «ступал» в клуб, вернее, библиотеку. Книг мне не хватало так же остро, как сна, молока и сладостей. Вот только нюанс: в библиотеке не было ни диванов, ни кроватей, приходилось читать, сидя за столом, а я всю жизнь читал лежа, и мне поначалу было тяжело привыкать к новому положению. Тем не менее, каждое воскресенье после обеда я бежал в библиотеку; помню даже книгу, которую не дочитал: «Черви», что-то про ужасы американской армии…
И вот однажды я поднимаюсь по лестнице, ведущей в читальный зал, и вижу на ступеньке …миндальное печенье! Лежит, такое большое, румяное! Вокруг никого, ни живой души, и вот «злобный оккупант» стоит и мучается сомнениями «тварь ли я дрожащая или право имею», поднять и съесть. Было и такое в истории «оккупации» Грузии.
Еще одна изюминка воскресенья – программа «Иллюзион» на грузинском канале. Там показывали «дефицитиные» фильмы, типа «Фантомас» или «Великолепная семерка» и т.п. Если кому-то выпадал наряд на воскресенье, то он обычно сетовал: «Блин! «Иллюзион» не посмотрю!»
БРОМОТЕРАПИЯ
Не знаю, какие мифы ходят в современной Российской армии, а в Советской армии в то время в числе прочих был миф о броме. Никто его в глаза не видел и не представлял, что это такое, но из уст в уста передавалось, что нам в еду добавляют бром, якобы как средство от юношеской гиперсексуальности. Никто не задумывался, кто это делает и когда; при вечной толчее на армейской кухне это могли делать только «прапорщики-невидимки» или «ангелы-сверхсрочники». Впрочем, при подобном рационе, вкупе с нагрузками, в нем не было необходимости, сил едва хватало доползти до кровати.
Кстати, не Пол ли Брэгг консультировал советское Министерство обороны по составлению солдатского рациона?! Но даже если и так, то это, конечно, военная тайна!
СЕРЖАНТ ВАСИЛЬЕВ
Вот, забыл, как звали нашего сержанта, а фамилию помню и даже лицо могу вызвать в памяти: узкое такое лицо, смугловатое, отчего Васильеву очень шла улыбка; а улыбался он часто, да и вообще был незлой, но при этом мог быть жестким. А еще он говорил по-русски с акцентом, вот что значит родиться и вырасти в Тбилиси. Меня он как-то выделял из всех и относился с явной симпатией. Может быть, после нашего разговора, когда я не выполнил какое-то задание, а он стал выяснять, почему, а я как-то так хитро ему все объяснил, что, получалось, его и не надо делать… Мой ответ ему понравился; или потому что я в 18 лет еще очень по-детски выглядел, а увидев мою фотографию в комсомольском билете, он долго смеялся и почему-то сказал: «Ну, Алексей, ты, видно, был любимец женщин!» (Возможно, он посодействовал моему назначению «учеником почтальона», только это было в следующем году.)
Из всей массы людей за полгода учебки я хорошо запомнил двух: Васильева и почтальона Серегу; смутно, но помню еще одного человека, кавказца, он вступился за меня в конфликте с местными ( то есть курсантами-грузинами), чем конфликт исчерпал. На вопрос: «Почему?» он ответил: «Ну мы же земляки! Оба с Северного Кавказа!»
К чести командного состава учебки, надо сказать, что с «наших голов и волос не упал», никакой «дедовщины», дисциплину в части держали.
Помню только один неприятный случай. Захожу вечером в туалет и вижу картину: грузин-курсант просит русского парня из Курска постирать ему носки, какие-то неотложные дела у него. Парень не соглашается. Тот начинает ему угрожать и, кажется, даже пару раз бьет. В нашей роте было человек пять курских, но никто не вступился за земляка. Хотя на этом конфликт оказался исчерпан, и больше ничего подобного я не видел.
НОВЫЙ НОВЫЙ ГОД
Новый год в армии – это удивительное доказательство того, что время не остановилось; что, к счастью и радости, оно движется туда, где скрыт «мифический дембель»! Вот и мы в нашей учебке дожили до последнего дня 1982 года. А день не подкачал! Не знаю, как где, а «у нас в Грузии», точнее (как-никак мотострелок) в Душети, день был замечательный. Солнышко сияло по-весеннему, небо синело по-летнему, трава зеленела по…уставу (вспомнил один из армейских мифов, якобы в некоторых частях перед приездом высоких чинов траву красили зеленой краской).
Мы почти весь день провалялись на газоне перед казармой, грея свои тощие бока, чувствовалось предпраздничное настроение. Вечером в казарме накрыли стол и наша рота села встречать Новый год. В 12-00 все чокнулись лимонадом, выпили, сказали, что надо в таких случаях, и пошли курить на порог.
И вот мы толпимся на пороге, меняемся сигаретами, прикуриваем, и вдруг кто-то восторженно восклицает: «О, смотрите, снег!» Он появился по-цирковому, из ниоткуда, из черноты ночи, «десантировался» в островки света, медленно опустились редкие «снежинки-разведчики», дали добро, и тогда вся «белая армия» двинулась в атаку… Вот так я встретил 1-й год новой «взрослой» жизни!..
«1983»
САМОВОЛОЧКА
В этом году нас уже можно было считать «обстрелянными» бойцами. Временами мы все еще сдерживали вой, но кое-как привыкали к солдатской лямке. Ну, а что за солдат без самоволки!
Сбегать можно было «по-маленькому»: тиснуться между прутьями ограды напротив плаца, перебежать дорогу и съесть порцию хинкали в «Хинкальной».
Сбегать можно было «по-большому»: в город за лавашом. Что, собственно, такое хинкали?! Это большой «жадный» пельмень! Другое дело лаваш! Такой хлеб многие из нас видели впервые в жизни. Не менее любопытно было наблюдать за его выпечкой. Хлеб, который пекут в колодце, да не пекари, а «жонглеры»! Как они умудрялись налепить его на стенки колодца! Еще хитрее, как им удавалось перевернуть его на другую сторону! Это была первая экзотика в моей жизни!
Что же касается вкусовых качеств, скажу одно: объедение! Причем время лавашу не враг, по-моему, и через 5 суток он был не хуже, чем после своего «рождения». Правда, за всю свою жизнь я пробовал такой лаваш только в Душети. Позже, в других местах, мне приходилось видеть лаваш в виде пышки, но пышки пекла и бабушка, другое дело «лаваш-простыня». Попробовать бы его сейчас и тогда было бы понятно, насколько голод улучшал его вкус.
ПОЧТАЛЬОН СЕРЕГА
Стресс, перемена климата, плохое питание сделали свое черное дело: на голенях появились раны, и я попал в санчасть. Санчасть в учебке считалась предбанником рая. Яйца там давали каждый день! Двойная порция масла выдавалась и на завтрак, и на ужин! Но главное – стакан молока! МОЛОКО! В то время для меня это был напиток №1. И вот надо было заболеть, чтобы за полгода в течение недели выпить 7 стаканов молока! (Почему-то в чипке молока не было.)
Кроме этого в санчасти вдоволь хватало еще одного деликатеса, и этот «деликатес» - сон. Так что попасть в санчасть среди курсантов считалось большой удачей.
Одно меня огорчило, пока я валялся в санчасти, наша рота съездила на учения в горы. Мне тоже хотелось в этом поучаствовать, но увы! Интересных рассказчиков в роте не нашлось, если что и произвело впечатление на моих сослуживцев, так это ДШБ.
Оказывается, эти штурмовики воровали шапки у наших курсантов во время дефекации. Заскакивали в туалет, хвать шапку с головы и стрелой обратно. Понятно, человек в таком положении, что ему не до шапки, у него в другом месте «горит»! Так штурмовики обновляли гардероб.
Опять же наши восхищались их пайками. Чего только не давали этим штурмовикам! Даже копченую колбасу! И сгущенное молоко! Элита! Не то что мы – пехота.
Как-то незаметно весна наступила, и мы шкурой чувствовали, а время-то идет! Где-то в начале мая, кажется, я попал на самую блатную должность в части, вернее, только в ученики; стал учеником почтальона. Мне кажется, без рекомендации сержанта Васильева здесь не обошлось. Не так-то было просто из 1000 человек на это место выбиться.
Что ж, мой шеф, почтальон Серега, был рад знакомству. Для почтальона он не очень-то любил двигаться, зато я готов был хоть весь день бегать, получать газеты, разносить почту и т.п. мы, как говорится, дополняли друг друга.
Кстати, почему почтальон – самая блатная должность в нашей части? А потому что он жил в клубе. Уединение! То, чего в армии так не хватает. Жил он в небольшой уютной комнате; в ней же выдавал письма и посылки.
Посылки – это отдельная статья. Во-первых, почтальона обязательно угощали; во-вторых, Серега «угощался» сам. Как-то после выдачи посылок он говорит мне:
- Ну что, пошли крыс ловить?
- Каких крыс? – удивился я.
- Увидишь.
Берет он плотный непрозрачный пакет, прячет его в карман, и мы идем в офицерский городок. Там заходим в какое-то двухэтажное заброшенное здание. Медленно продвигаемся по этажу. Серега внимательно оглядывает кучу битого кирпича, отрицательно машет головой и идет дальше. Останавливается у груды каких-то обломков досок, приседает и осторожно поднимает кусок доски. Я с неприятным чувством жду, когда оттуда выскочат жирные наглые крысы и то ли разбегутся, то ли кинутся на нас; но Серега выуживает оттуда какой-то ящик. А, да это посылка!
- О, откуда здесь посылка?!
- Здесь «крысы» прячут посылки, - поясняет Серега, перекладывая содержимое ящика в пакет, - «крыса» - это тихушник, тот, кто не хочет делиться. Посылку получил, спрятал здесь и бегает по чуть ее «уничтожает».
- А ты откуда знаешь, кто «крыса», а кто нет?
- А у меня глаз наметан, как-никак 2 года тут торчу. Я и тебя научу.
- Ничего не оставишь?
- Еще чего! – встает Серега с полным пакетом. – «Крыс» надо наказывать. Наказание неотвратимо!
;;
Как-то мы с ним засиделись допоздна и, когда я проснулся (а спал я в кинобудке без окон и с отдельным выходом с улицы, через балкон) и вышел на балкон, то понял, что уже очень поздно. Майское солнце сияло на всю свою «майскую мощность», в кронах могучих деревьев напротив радостно щебетали какие-то птицы; слева, со стороны плаца, раздавался дружный топот сапог, и это были строевые занятия, которые обычно начинались после завтрака. Для армии такой поздний подъем казался чем-то фантастическим! Можно было вспомнить крышу, по которой я ходил в раннем детстве, подражая кошкам, и просто замурлыкать…
Увы, со счетом не в мою пользу победил блат . Конечно, это место кому-нибудь продали, ведь и Серега был не откуда-нибудь, как я, а из Анапы; народ там ушлый и денежный, так что Сереге «просто повезло»; а мне нет, в июне меня в звании мл. сержанта отправили в неизвестность; и это уже другая глава…
ГДЕ-ТО ОКОЛО МОРЯ
Итак, нас везли-везли и привезли на станцию Яшма, где-то около моря, Каспийского. После живописного Душети Яшма вызывала уныние: жаркая июньская степь, по ней тянется железная дорога, где-то посередине, около дороги, прилепилась парочка убогих домишек. Это и есть станция Яшма. Торчала бы она одна-одинешенька в этой безрадостной пустыне, если бы не в/ч…, которая расположилась неподалеку. И вот тут пустыней уже не пахло, тут нас было немало, я не скажу – легион, но полк точно. Правда, НАС – это попозже. Вначале был…
КАРАНТИН
Казарма яшминской части – это огромный «трехэтажный квадрат» с входом посередине и огромными окнами.
Напротив входа в казарму – дежурный по этажу; рядом с ним дверь в кубрик - это сравнительно небольшая комната с 2 рядами двухъярусных кроватей; напротив «ленинская комната»; слева от входа каптерка, туалет, оружейка; справа «большой зал» казармы; тут уже 4 ряда двухъярусок и телевизор у глухой стены.
Карантин расположился на 1-м этаже, в «большой зале». По правилам к нам никого нельзя было пускать, но дембелям и дедам закон был не писан, они то и дело входили в «карантин», искали земляков.
Да, как только мы приехали, меня и еще двоих или троих из новоприбывших послали что-то отнести на 3-й этаж. Там ко мне вдруг подошли 2 высоких дембеля и на каком-то странном языке что-то у меня спросили. Я вытаращил на них глаза, тогда один уже на русском поинтересовался:
- Ты не литовец?
- Нет! – с удивлением и отрицанием покачал я головой. – Русский.
- Жаль, - огорчился он, - похош на литовца!
(Впервые в жизни мне сказали, что я на кого-то похож – то ли еще ждало в будущем.)
Позже в карантин ворвался «бешеный сержант» и заорал:
- Из Ставрополя есть кто?
- Я.
- О, земеля! Пошли покурим, расскажешь откуда поточнее!
Мы двинулись к выходу, к сержанту с испуганным видом подошел один из наших охранников.
- Сань, ты же знаешь, не положено им выходить! Щас кто-нибудь из проверяющих подойдет и нам вставят!
- Братан, - приобнял его Саня, - да успокойся ты! Никто тебе не вставит! Я все улажу.
- Ну, Сань, смотри, долго не будь с ним!
- Конечно, покурим только!
Мы завернули за глухую торцовую часть казармы, где территория части почти заканчивалась, и сели на низкий порожек у пожарного выхода.
- Ну, меня Саня зовут, ты уж слыхал.
- А я Леха.
- Ну, давай пять, Леха, первый земляк, блин, за полтора года!
- Так ты уже дед?
- Ну да! Скоро чух-чух на хаус! Так откуда ты конкретней?
- Я из села. Константиновки.
- А! Это что под Пятигорском?!
- Нет, это что под Ставрополем.
- Ни х… себе! – Санина энергия дала изрядный выплеск. – Так я тоже оттуда!!! А чей ты?!
- Ну, вообще я Ерин, только в селе все думают, что я Сотников. Ну знаешь Валентину Алексеевну? Что английский ведет.
- Ни х… себе! – Саня ажиотажно подпрыгнул на пороге. – Так ты англичанкин сын?!
- Ну да.
- Е…ть! То ни х… никого за полтора года, а то из своего села, да ишшо англичанкин сын! З…сь! Расскажешь мне, чаво там у нашай дярёвне творится! – Саня перешел на родной диалект.
На этот раз поговорить не удалось. Прибежал «тот охранник» и испуганно зашептал:
- Сань, я его забираю! Солоха идет!
- Солоха! – у Сани в глазах промелькнул легкий испуг. – Ладно, землячок, поговорим. Если что надо, зови меня. Да, вечером посидим у нас в каптерке, чаю попьем, поговорим…
САНИ
Карантин закончился, и нас раскидали по разным подразделениям. Мне, как мотострелку, досталась рота охраны. Жили мы на третьем этаже, сначала в большой зале, а позже в кубрике. В новом коллективе каких-то дружеских (больше, чем приятельских ) отношений у меня ни с кем не возникало. Впрочем, Сани хватало за глаза, как кто-то выражался, «его было много». Благодаря ему же у меня не было проблем с дедами, потому что не ошибусь, если скажу, что с ним боялись связываться даже некоторые офицеры.
Вскоре все же появились новые друзья. Вначале Сашка, Цыган по кличке и по национальности. Правда, цыган из оседлых и, видимо, не в первом поколении, потому что они жили, как все: учились в школе, шли в армию, работали и т.п. По его словам, в Ярцево, под Смоленском (откуда он был родом) довольно много таких цыган.
В нашей роте он появился без всяких карантинов, но по сути в ней он только числился, а жил и служил «на объекте», так как был собаковод.
С ним мы сблизились моментально, по принципу «100 лет знакомы» и оставались друзьями все полтора года. Что касается Саши, то хотя он был в нашей роте с самого начала (т.е. нашего появления), но с ним мы сошлись позже.
Саша был москвич. Его адрес я потерял, но помню, что жил он на шоссе Энтузиастов. Сейчас он вполне может жить в Израиле, потому что Саша – еврей, хотя вроде бы только по матери. Мы с ним обожали книги, на этом и сблизились. У него были постоянно грустные глаза, даже когда он смеялся. Он был замкнутым человеком, общался, в основном, со мной. Хотя пользовался уважением в части, так как был неплохой художник, и к нему стояла очередь на оформление дембельских альбомов. По-моему, в части только двое не делали этих альбомов, как раз мы с ним. Честно говоря, мне было совершенно наплевать на это увлечение.
С Цыганом же нас объединяла открытость и энергия, мы были, что называется, живчики. Кстати, Цыган тоже стал любимцем публики, думаю, понятно, почему: гитара. Он замечательно играл на гитаре, хорошо пел; по ходу дела освоил пианино в клубе и стал заодно любимцем замполита и офицерских дочек.
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД, ШАГОМ МАРШ!
Вспоминая, когда уволился Саня, быстро посчитал в уме: «Мы пришли в июне… Июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Вот кажется в ноябре он уволился». Так быстро посчитал и так медленно они плелись тогда, эти «братья-месяцы».
Отношение ко времени было враждебное. Все почти таскали карманные календарики и перед отбоем прокалывали ушедший день, как противника на дуэли. Именно день, ночь, если ты не в наряде, считалась союзником. «Солдат спит – служба идет» или, если хотите, время, к счастью, оно шло, а не ложилось спать вместе с нами.
Я стал, кроме календаря, делать нарезки на прикладе своего автомата, день прошел – нарезочка, день прошел… Получил нагоняй от кого-то из начальства «за порчу казенного имущества».
Но было еще «время во времени»; это когда зимой в карауле стоишь на вышке и кажется, что эти два часа не короче двух лет…
Самое лучшее средство от времени: «не думать о мгновеньях». Ни свысока, ни снизу, ни сбоку, ни с припеку; и не думать о доме. «Порвать пуповину». Тогда гораздо легче. Поэтому родителям не стоит ругать детей-солдат, что со временем они реже пишут письма, это просто защита: вот нет дома! В природе не существует! Пока я здесь! Есть только здесь и сейчас! Так легче.
КАРАУЛ!!!
Дело роты охраны – «караул!!!» Можно было сходить в караул через сутки. Сутки на объекте, сутки в части. Из нашей же роты назначались дежурные по КПП.
КПП – это небольшое квадратное здание у двух ворот: в часть (налево) и в военный городок (прямо). Полуаквариум. Передняя половина почти стеклянная, не считая крыши и невысокого, облицованного плиткой, барьерчика понизу. В углу, у входа, стул и стол, за ними и сидел дежурный.
Вторая половина была разделена на 2 комнаты: слева для отдыха наряда, в ней стояли 2 кровати и между ними тумбочка; справа комната для гостей ( к примеру, приехали родители, вызываем сына-солдата и в этой комнате они могли общаться, причем, сын-солдат как бы находился на территории части), в центре ее стоял длинный стол с дюжиной стульев вокруг, за ними гости могли, по-солдатски говоря, «принять пищу».
Обычно дежурных было трое: сержант и рядовые. Сержант дежурил днем, а рядовые ночью, посменно, полночи один, полночи другой. Этот наряд считался самым блатным. В нем было полно плюсов и практически отсутствовали минусы.
Во-первых, сон. Сержант (кем я был какое-то время) вообще спал всю ночь, причем без всяких там истерик, типа: «Рота, подъем!»
Ну и рядовые не жужжали: 6 часов это вам не 2, как в карауле.
Во-вторых, крыша над головой. Зимой электрокамин в ногах, это вам не вышка в степи.
Что касается меня, то огромным достоинством в данном случае была возможность читать, причем никто этого не запрещал.
В-третьих, «праздник, который иногда с тобой». Вот Солоха уехал в Баку. Сообщаешь об этом, можно расслабиться.
Вот почтальон привез посылки из Сумгаита, а где он будет их раздавать?! На КПП! А посылку надо досматривать и, кроме того, что это просто любопытно (слали ведь со всех концов Союза), но это еще и «прибыльно». Угостить дежурных и почтальона считалосьбонтоном; ящик стола наполнялся разносолами: сало (чудно, можно не ходить на ужин), колбаса, консервы, орехи, домашняя выпечка, семечки, конфеты, сулившие шикарное чаепитие; когда жизнь утихала, из тумбочки доставали 3-х литровую банку, самодельный кипятильник (2 бритвенных лезвия прокладывали спичками, для прочности конструкции обматывали нитками, присоединяли к ним провод, другой конец совали в розетку и «процесс пошел») и, поглядывая, чтобы не застукали офицеры, варганили чай…
Вечером мимо КПП и обратно в офицерский городок фланировали офицерские дочки, только здесь мы и могли увидеть существ противоположного пола, а так все мужики, мужики, мужики; «страшный сон гетеросексуала»…
Не помню, когда, не знаю, почему, ввели новшество: в наряде на КПП можно было стоять не меняясь неделю и больше, естественно, все об этом только и мечтали. Мне везло ходить в такие «автономные дежурства» несколько раз. Во время одного такого дежурства со мной и приключилась беда…
ТАКТИЧЕСКОЕ ОРУЖИЕ БЛИЖНЕГО РАДИУСА ДЕЙСТВИЯ
Итак, я дежурил на КПП, и ко мне часто заходил Саня. Мы пили чай, болтали, играли в нарды и т.п. И вот в один такой вечер «мой внутренний враг» разошелся, вдруг я начал над Саней подшучивать и довольно язвительно иногда. Он стал психовать и грозить, мол, ты меня доведешь, но «моего врага» бестактно понесло, не мог я его остановить. Бац, после одной такой шутки Саня вскакивает и бьет меня в лоб, я валюсь на кровать, Саня тут же начинает извиняться, мол, сам виноват, довел меня, я психанул.
Очухавшись, признаю, что так и есть – моя вина. Обиды на него у меня никакой; мы не ругаемся, ничего такого, но под глазами (беда не ходит одна) «загораются» 2 огромных «фонаря». Все бы ничего, но, как назло, на следующий день заявляется мать, тетка и теткин муж Вася. Естественно, мать в панику: «Дедовщина в части!» Я ей доказываю, что это армия и синяки бывают не только от дедов, но и от маневров, учений и т.п. в доказательство привожу живого деда, Саню, и он долго убеждает мать, что «не дай Бог его кто-нибудь тронет! Да я того сразу грохну!» Чуть-почуть мать успокаивается, но нервов это стоит всем.
Что удивило мать на КПП, что она запомнила на всю жизнь, так это солдаты с протянутыми руками.
- Леш, а чего ж им дать?
- Да всего по чуть-чуть. Конфет там, печенья, пирога бабушкиного отрезать можно.
- Ой, пирог бабушкин непропеченный, она спешила…
- Ха! Непропеченный! Да они проглотят и не заметят!
Я ведь и сам был такой в учебке, как эти салабоны, постоянно голодный (но по сравнению с «будущим островом Русским», это были еще цветочки, незабудки)…
СУМГАИТ
Семейство сняло жилье на станции и по вечерам навещало. Ходили и мы к ним с Саней. Конечно, меня отпустили в увольнение и мы съездили в Сумгаит.
Степь ставропольская куда как живописней азербайджанской. Там земля хоть слегка возбуждена: горочки, бугорочки попадаются. Опять же имеются деревья: то балка мелькнет проезжающему, то лесопосадка, какие-то участки трассы и вовсе обсажены деревьями на продолжительном расстоянии.
Другое дело здесь: земля будто выглажена утюгом ( к тому же «ткань грязная»), ни единого деревца, даже кустарника, но самое тяжелое впечатление на участке между Яшмой и Сумгаитом производили заводы. Бесконечная цепь заводов. Не могу объяснить, но было в них что-то мрачное, давящее. Сколько раз ездил мимо, и чувство было всегда то же самое…
Сам Сумгаит – город не для туристов. Глаз там ничто не цепляет. Восточно-советский город. От «советского»: грязные панельные дома, неуклюжие кинотеатры и ДК и т.п.; от «восточного»: шум, грязь, сутолока, но и зелень, и веселые, приветливые люди. Тут и зарежут с улыбкой, и накормят с улыбкой, и денег дадут, подшучивая, и отнимут, хохоча…
Нет, денег мне, конечно, не давали, но фрукты перепадали. Я вообще-то не люблю базары, рынки, толкучки и т.п. Но как-то зашел на Центральный рынок, может кто что заказывал, не помню. Впечатление он производил. Все, что растет на земле, над землей и под – там присутствовало. Идешь между рядов, как «звезда» всем ты нужен, все тебя «хотят», ты в центре внимания…
- Сальдат! Сальдат! Не прахади мимо, сальдат! Смотри, какой пэрсик!
- Э! Что пэрсик, сальдат! Грюша – вот что надо кушять! Падхади, дарагой, не пажалеешь!
- Зачем ихь слюшаешь, солдат! Грюша! Пэрсик! Это для дэвачек! Вот, бери арбуз! Будет в живате груз!
Но поскольку карман почти пуст, все «грузы» идут мимо моего живота. Вдруг слышу кое-что поинтереснее:
- Э, салдат, дарагой, падхади! Вазьми, дарагой, фрукта без денег! Сын мой тоже в армии! Далеко! Я тебя угощу, может, его кто угостит!
От всей души желаю, чтобы его сына кто-нибудь угостил «там, далеко» и увожу в часть пакет фруктов. Но это когда я ездил сам в Сумгаит, а с семейством мы на рынок не ходили, мы ходили по магазинам, «охотились за тряпками».
БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ С СЕВЕРА
Родня уехала; осталась грусть по дому, по другой жизни. Вслед за этим и лето кончилось, но осень была теплой. Стали собираться домой «перелетные птицы», Санин призыв. Тоже грустное время для тех, кто остается.
Снова пошла в ход «дембельская страшилка» для салабонов.
- Эх, салаги, не повезло вам!
- Почему?!
- Вы что, не слышали про новый указ министра обороны?
- Нет!
- Ну, всем, кто щас служит, еще по полгода добавят! А нам-то в кайф, проскочили!
Может, и правда так дембель слаще, когда ты успел проскочить, а другие нет…
Саня увольнялся не в числе первых, но и не последним. С одной стороны, от такого кадра не грех отделаться поскорее; с другой, он же не «ангел срочной службы», чтобы увольнять его в первых рядах. Не знаю, как сейчас, но тогда демобилизация была «предметом торга» между офицерами и солдатами. Саня сторговал за полцены: не первый и не последний…
Тоже было печальное расставание. Почему-то даже для него… Он мне какие-то подарки оставил, что котировались в нашем «микромире», и отчалил… Бравый дембель Саня из Константиновки…
А нас, нас ждал Новый год и после Нового года «большой привет с Севера»…
Продолжение следует…