« Что было со мной наяву, а что нет?», - она смотрела на проплывавшую по луже флотилию листьев. Она стояла, глядя в эту лужу уже час. Прохожие удивленно обходили ее. Одна особенно недовольная жизнью, погодой, радикулитом и техническим прогрессом старушонка хотела было даже разразиться гневной тирадой в адрес невоспитанной представительницы молодого поколения, перегородившей так бесцеремонно дорогу, но осеклась. Слишком уж задумчивой казалась девушка, даже на фоне осени…
Старушонка, прошлепав мимо, косясь, вздохнула тяжко и поплелась дальше. Ей вспоминались вечера в парке культуры, букеты осенних листьев, первый вальс, первый поцелуй… Да что там! Чудная была молодость, не то, что у этих, перестроечных.
«Что было со мной наяву, а что нет?», - в сотый раз спросила девушка безмолвно, шагая по мокрому бульвару. Кругом художники, озябшие, со смешными советскими термосами, предлагали свои творения. Погруженная в мысли, она чуть было не столкнула мольберт. Озадаченно остановившись, уставилась она на недорисованный этюд. На холсте беспорядочно были разбросаны красно-желтые мазки. Они напоминали листья, листья захватившую все кругом осень, а осень всегда говорила о нем…
Да, это с той осени она потеряла чувство реальности, то ли не до конца уснув, то ли не до конца проснувшись. И этот этюд тоже то ли отражал октябрь вокруг, то ли октябрь повторял за рукой художника пестрые мазки.
Она побрела дальше, пытаясь поговорить сама с собой, но разговор явно не клеился:
- Вот видишь этот асфальт под ногами, эти лужи? Это сейчас, в настоящем, это реально.
- Я смотрю на этот антрацит сейчас, я смотрела на него год назад. В его пустой черноте я вижу краски ушедшего, я вижу блики теснящихся там следов. Моих следов, его следов…
- Это не «Квадрат» Малевича, в нем ничего нельзя увидеть, это просто асфальт. Чувствуешь сырость и холод?
- Но я бреду через густую пелену тумана уже давно…
Мысли снова перепутались. Она присела на скамейку. Вокруг шаги, голоса людей. Но все как эхо, едва различимо. Видят ли они ее? Может, ее уже нет? Может, не было ее никогда? Ничего не было? Ни первых слов, ни первого смущения, ни полуфраз, ни украденных улыбок? А если не было всего этого, то может ли быть мир вокруг? Ведь листья все остались там, в той осени, где на них смотрели двое. И сырость нужна была там, чтобы он укрыл ей плечи своей курткой и сигаретный дым, он ведь тоже оттуда. Только там все это было реально, необходимо, имело свое значение, было нужно ей, потому что было нужно ему.
А художник среди красно-желтых мазков рисовал аллею, очертания фонарей, опускавшийся на город вечерний сумрак, лавочку, тонкий силуэт задумчивой девушки. «Так не должно быть…», - подумал он.
Бульвар между тем пустел. Не стало голосов, голубей, исчезли мольберты. Стемнело.
Еще больше, чем утром, недовольная жизнью, техническим прогрессом и радикулитом старушонка с трудом волокла за собой сумку на колесах, что-то ворча себе под нос. Она думала о влюбленных парочках, которых видела в тот день в городе и вспоминала свою молодость. Все у них было по-другому. Первый вальс, первый поцелуй. Евгений провожал ее дома и полночи стоял под окном, пока она не гасила свет, плел для нее венки из кленовых листьев, водил смотреть, как гаснут на рассвете фонари, никуда от себя не отпускал. Они прожили счастливую жизнь…
Она так погрузилась в эти мысли, что не заметила, как прошлепала по луже, промочив ноги. Однако последствия досадного инцидента не замедлили сказаться: вода хлюпала в ее изношенных осенних башмаках. Она озадаченно остановилась, подбирая очередной безмолвный монолог о превратностях перестроечной жизни, как вдруг заметила чуть поодаль девушку. Это была та самая, утренняя, которая вызвала у нее цепочку воспоминаний. Девушка сидела на скамейке и вряд ли собиралась уходить. Старушонка поежилась. Вокруг было холодно и темно. Перед глазами ее стоял октябрь, много лет назад. Она словно видела, как смотрела тогда вслед ускользнувшему поезду. Как Евгений ночью нашел ее на таком вот бульваре, как много месяцев потом украдкой она вытирала слезы, как ждала. Как, не дождавшись, прожила с Евгением долгую жизнь. Как любила… Не его.
Старушка вздохнула, озираясь по сторонам. Клетчатая сумка на колесах давно прохудилась, башмаки износились, а о новых не могло быть и речи - съела все эта ненормальная перестройка. Съела достаток, съела радость, съела человечность. А теперь вот почему-то поперхнулась…
«Пойдем, милая, пойдем. Ничего, всякое бывает.., пройдет, обязательно пройдет». Девушка послушно встала. И только тогда заметила на скамейке свернутый холст. Это был тот самый этюд: красно-желтые мазки, аллея, женская фигура и вдалеке… его силуэт. «Значит, было, было наяву. Тогда все не зря, все не напрасно».
Старушка говорила что-то тихо, взяв ее руку в свою сморщенную ладонь, а она неслышно плакала, глядя на черный антрацит асфальта, ощущая пронизывающую сырость.