Два старых человека
Судьба свела меня с этими людьми во время июльского сплава по Кизиру. Под мелким моросящим дождем я подходил к Третьему порогу. Было очень холодно, но я знал, что где-то недалеко есть избушка.
Там я и встретил его – моего первого старого человека. Они сидел на старом рюкзаке и ждал… попутку. Да, проходящую в верховья лодку, которая могла бы взять его с собой. Таким образом он добирался от самого Журавлево…
Но байда с туристами, которых забрасывал лодочник Володя, взять старика не могла – слишком высокой была вода. И мы пошли к избушке, где я, весь продрогший, упал на топчан и закутался в одеяло. А старик, тем временем разогрел уху и вскипятил чайник…
Оказалось, что он приезжает на Кизир чуть ли не каждое лето из-под Анапы. Давным-давно его родителей сослали в Курагинский район как «вредителей». Так и оказался в суровом сибирском краю мальчишка, который сызмальства привык к морскому простору. Теперь же перед ним расстилалось другое море – тайги…
В Курагинском районе кончилось его детство, здесь же он выучился, пошел работать. И здесь же пришла к нему любовь к этим краям. Настолько сильная, что зовет его сюда снова и снова – через тысячи километров…
На пенсию особо не разгуляешься – вот почему он просто покупал билет до Журавлево, а уж тут ждал попутную лодку. Его многие знали, и часто брали с собой. Кто до Первого порога добросит, кто – подальше. Когда я его встретил, ему шел 72 год…
На Первом пороге ко мне в лодку сел второй старый человек. Он был тяжелым от выпивки, и я уже чуть было не стал его презирать – как можно так напиваться на реке… Но тут справа мелькнула обширная поляна, и мой попутчик отчаянно закричал:
– Командир! Эй, командир! Тормозни, слышь! Родина тут моя!
Лодка вильнула к берегу и старик, споткнувшись, вышел на берег. Я опаздывал на вечерний поезд, но что-то заставило меня промолчать.
- Дьячково – бормотал старик, пошатываясь и обводя окрестности руками. – Вот здесь на пригорке дом наш стоял. А по этой тропке мы пацанами к лодкам бегали. А огороды вон там были…
Перед нами расстилалась заросшая высокотравьем поляна. Мы с лодочником молчали, а старик стирал загрубевшей рукой с лица слезы. Ветер колыхал стебли белоголовника там, где когда-то стояла деревня…
И снова лодка билась днишем о волны. А старик все думал о чем-то своем, порой машинально шаря в кармане, где была фляжка. Да только не помнил, что сам же переложил ее в другое место – и рука замирала, а потом безвольно падала вниз…