2. Тихий голос внутри тебя
Патриарх умел скрывать свои чувства, и никто из сидевших с ним за утренней трапезой не догадывался, какой невероятной тяжести груз лежит у него на душе. Трапеза проходила в полном молчании, Авраам не любил разговоров за столом. Только когда служанки унесли последнее пустое блюдо, он поднял глаза на сына и сказал:
- Собирайся. Возьми двух отроков и осла. Мы пойдем в землю Мориа и совершим там всесожжение.
Голос его звучал ровно и обыденно, и у присутствующих не возникло ни малейшего подозрения, разве что Сарра, прожившая с мужем несчетные годы и научившаяся распознавать незаметные для других оттенки его голоса, бросила быстрый взгляд на его лицо и тут же опустила глаза. Нет, она не была безропотной супругой вождя, не смеющей сказать слова поперек мужу, но общение с Господом и все с этим связанное - молитва, обряды, жертвоприношение - было той областью, где она, как и все, кто достаточно близко знал патриарха, беспрекословно признавала его авторитет пророка. Конечно, Мориа - это не близко, полных три дня пути, и никогда раньше жертвоприношение не совершалось так далеко от дома, но если таково веление Бога, то о чем спорить? Ну, а неясная тревога, охватившая ее в этот момент, тоже вполне объяснима: дороги нынче неспокойны, мало ли кто может встретиться им на пути? И она пошла собирать припасы в дорогу для мужа и сына.
Сборы кочевника недолги. Не прошло и получаса, как маленький караван уже вздымал пыль на каменистой дороге. Шли налегке; Авраам нес огонь, а дрова для жертвенного костра и припасы были навьючены на осла. То, что они не взяли с собой барашка для заклания, никого не удивило: стада Авраама пасутся на огромной территории, и по крайней мере в течение первого дня пути им неоднократно представится возможность обзавестись жертвенным животным. Однако к концу дня стада стали попадаться все реже, а патриарх по-прежнему шагал вперед, глядя перед собой и не обращая на них ни малейшего внимания. На второй день пути местность стала более пустынной и суровой, но и здесь им еще попадались легкие шатры бедных кочевников, у которых можно было купить ягненка. Патриарх все так же молча проходил мимо. Вид его, сосредоточенный и непреклонный, не располагал к разговорам, и ни сын, ни тем более слуги не решились указать ему на такое явное упущение. Вечером, после захода солнца, они остановились в небольшой кедровой роще. После ужина патриарх велел всем спать, а сам остался сидеть у костра, черный и неподвижный, как каменный утес. Только когда все его спутники уснули, он дал волю слезам. Ни стона, ни всхлипа не вырывалось из его груди, только слезы катились по изборожденным аравийскими ветрами щекам и беззвучная молитва возносилась к звездному небу. Не о снисхождении молил он Господа, глядя в юное лицо спящего и не подозревающего о своей страшной участи сына. Познать волю Господню, понять, почему при всей своей милости Он поступает с рабом своим так жестоко - вот чего просил он у Бога. Но небеса молчали, и как ни вслушивался патриарх внутрь себя, ни одна из натянутых до предела струн души не дрогнула от прикосновения божественного перста.
К середине следующего дня они достигли перевала, с которого открывались гористые необжитые пространства земли Мориа. Авраам остановился и оглядел окрестности. Ближайшая к ним гора, поросшая кустарником, с пологими склонами и плоской вершиной, была как бы срезана с одной стороны глубоким ущельем с почти вертикальными стенами и бурным потоком внизу. "Здесь" - камнем упало слово с неба. Авраам оглянулся. Спутники молча смотрели на него, ожидая указаний. Никто не слышал Голоса, громом прозвучавшего для патриарха. Он молча повернулся и, не оглядываясь, пошел вниз в безумной надежде, что они не последуют за ним и повернут обратно. Но они пошли за ним.
Недалеко от подножия горы Авраам остановился, снял с осла вязанку дров и взвалил себе на спину. Вязанка была не очень тяжела, но тот невидимый страшный груз, что он нес, не снимая, почти трое суток, настолько подточил его силы, что патриарх пошатнулся и едва не упал. Увидев это, Исаак быстро подскочил к отцу, перехватил веревку из его ослабевших рук и подставил спину под вязанку. Авраам не хотел, чтобы сын сам нес дрова для костра, на котором будет сожжено его тело, но чувствовал, что его сердце может просто не выдержать долгого подъема. "Что ж, это было бы наилучшим выходом" - мелькнуло в голове, и тут же патриарх одернул самого себя: "Кого ты хочешь обмануть? Всевидящего Бога?" И он, коротко бросив слугам: "Ждите здесь", взял огонь и зашагал рядом с сыном к подножию горы.
По дороге Исаак несколько раз бросал косые взгляды на суровое лицо отца, пытаясь привлечь его внимание, и наконец решился нарушить молчание.
- Отец мой! - нерешительно начал он.
-Вот я, сын мой. - отвечал Авраам, продолжая избегать взгляда сына.
- Вот огонь и дрова, а где же агнец для всесожжения?
- Бог сам усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой.
Дальше они шли молча до самой вершины. Выбрав ровную площадку, Авраам начал собирать камни и складывать жертвенник. Привычную работу он выполнял бездумно, в каком-то отупении. Сложив дрова, он взял веревку, которая ранее связывала поленья, и подошел к сыну.
- Сын мой, - сказал он, положив руку на плечо Исаака и глядя поверх его головы, - ты хотел знать, где я возьму агнца для всесожжения? Этот агнец - ты. Такова воля Божья. Господь повелел мне принести тебя в жертву.
Слабый крик вырвался из груди мальчика, слезы блеснули на глазах, но он даже не попытался вырваться и убежать. Непререкаемый авторитет отца, помноженный на внушаемое с раннего детства благоговение перед именем Господа, лишили его собственной воли. Он безропотно дал отцу связать себя и положить на жертвенник. Прикрыв левой рукой глаза сына, Авраам вытащил нож. "Осталось совсем немного", - устало подумал он, - "надо только точно, чтобы он не успел ничего почувствовать, ударить ножом, разжечь костер, а потом... Обрыв всего в пятидесяти шагах, острые камни внизу принесут душе желанный покой. Бог простит мне этот грех, Он понимает, что после этого мне никак невозможно жить дальше".
И вдруг новая, неожиданная мысль пронзила его: "А почему, собственно, невозможно? Ведь если бы мой сын пал от руки врага или свалился в глубокий колодец, скорбь моя была бы велика, но мысль о самоубийстве никогда бы не пришла мне в голову! Так в чем же разница? Не в том ли, что тот самый тихий голос изнутри, голос самого Бога, никогда не простит мне убийства сына? Но ведь я делаю это не по своей воле, а повинуясь громкому и властному Голосу с неба. Значит, или Господь противоречит самому себе, наказывая меня за то, что я делаю по Его повелению, или... Или Голос с неба - не Его голос?!" - озарение пришло внезапно, как вспышка молнии. - "Это не Его голос! Как я мог подумать, что это Бог приказывает мне совершить такое страшное злодеяние! Нет, этот голос может принадлежать только тому, по чьей вине прародители людей были изгнаны из рая на грешную землю. Он, принявший некогда образ змея, чтобы соблазнить первую женщину, теперь пытается ввести в страшный грех меня, представившись Гласом Господним! Ну нет, Сатана, на этот раз у тебя ничего не выйдет!"
Одним взмахом острого ножа Авраам перерезал веревки, связывающие сына, и заключил его в свои объятия. Долго они стояли так, пока патриарх не услышал робкий голос:
- Отец мой!
- Вот я, сын мой, - ответил он, отступая на шаг и держа сына за плечи на расстоянии вытянутой руки.
Исаак поднял на него полные тревоги и не изжитого еще до конца страха глаза:
- Ты... ты не исполнил волю Божью, отец?
Авраам задумался на мгновение. Что сказать сыну? что он, отец, вождь и признанный пророк, едва не убил собственного сына, приняв голос врага рода человеческого за Глас Божий? И это несмотря на то, что слова Сатаны противоречили всему, что внушал ему Всевышний на протяжении целой жизни! То есть признаться, что никакой он не пророк, а выживший из ума старый дурак. Это будет концом его власти и вообще всякого уважения к нему. А может быть, и началом распада всего рода, мир и порядок в котором в значительной мере зиждятся на непререкаемом авторитете вождя. Конечно, правда могла бы уберечь кого-то от повторения ошибки, которую чуть было не совершил он, но люди, в том числе и его соплеменники, еще так далеки от того понимания воли Божьей, какое доступно ему, и этот опыт вряд ли им пригодится. И Авраам, твердо встретив взгляд сына, медленно и торжественно произнес:
- Я исполнил волю Божью. Бог испытывал меня, и когда увидел, что я не пожалел ради Него тебя, моего единственного сына, послал ангела остановить мою руку.
* * *
- Видишь, Сатана, ты опять поторопился объявить себя победителем. Слепую веру ты научился использовать в своих целях, но стоило человеку призвать на помощь разум, и ты проиграл. Авраам первым из людей понял, что единственный голос, которому надо подчиняться всегда и во всем - это тихий голос внутри себя. Неважно, как его будут называть - велением Божьим, голосом совести или моральным законом, но когда люди научатся жить в согласии с ним, они не станут слушать голоса, призывающего ко злу, откуда бы он ни исходил. Это будет конец твоей власти, Сатана.
Князь Мира Сего опустил голову, скрывая усмешку. Да, люди преподнесли ему неприятный сюрприз. Как хорошо, что в последний момент он нашел спасительный выход и тем самым избежал печальных для него последствий, о которых предупреждал Создатель. Пожалуй, он приобрел даже больше, чем потерял. Легенда о жертвоприношении Авраама, записанная в священных книгах, будет учить людей совсем не тому, о чем говорил Создатель, а прямо противоположному - покорности и беспрекословному послушанию любому голосу, имеющему власть. Нужно только позаботиться, чтобы старик до конца жизни придерживался внушенной ему версии об ангеле, который остановил его руку в последний момент, и никому не открыл правды о том, чей голос на самом деле требовал от него столь чудовищной жертвы. Это будет не так уж трудно.
продолжение http://www.proza.ru/2010/01/18/1381