Готовлюсь к поездке по Америке. Выуживаю информацию. Мелькают только пожары в Калифорнии, тайфуны на западном побережье, вопли про финансовый кризис и злые нападки на Россию из-за войны с Грузией... Жуть! «Сдать билеты ?»
Почти двадцать часов до Сан-Франциско с пересадкой в Амстердаме, где, как в нарядной позолоченной клетке снуют пассажиры и пасется на мраморном полу голландская буренка. Всюду раздражающая глаз чистота и нарядность. Указатели через каждые десять шагов. Ленивые ленты эскалаторов.
В Сан-Франциско меня долго пытает таможенный офицер. Хочет что-то, а что, я понять не могу. Кричу громогласно в лица очередей: «Кто-нибудь говорит по русски?» А в ответ тишина. Офицер раздраженно швыряет на стойку мои документы с жирно обведенной в билете датой обратного вылета.
У выхода меня ждет Михаил – русский инженер программист. Мы познакомились в самолете. В Сан-Франциско у него семья, локальные сети, а за спиной тяжеленный рюкзак.
«Из Москвы вожу только книги, -- поясняет он. -- В городе есть район с русскими магазинами, где можно купить бородинский хлеб, селедку, матрешек, но только не книги». В этом я вскоре убедился. В столичном Сакраменто, где проживает сто пятьдесят тысяч русскоговорящих граждан, пытался найти книги американского автора Едварда Туфте. Не нашел. А уж на русском!.. Нонсенс. Похоже что эмигранты стыдятся своей русскости, открещиваются от нее, исключая детей и внуков бывших подданных Российской империи.
Николас Стрежевский родился в маленьком калифорнийском городке, но говорит по-русски предельно правильно. Во всем облике этакого гвардейского офицера, в умении держать спину, разговаривать с женщинами, -- проглядывает некий вызов, когда наперекор обстоятельствам сохраняется подлинная дворянская культура. По одной из ветвей он потомок Столыпина и возглавляет российский Фонд, названный в честь Петра Аркадьевича. Рядом с ним Джон Мэтлок в коротковатых брюках, клетчатой рубашке – этакий дремучий мужичок. Облик обманчив. Мэтлок несколько лет возглавлял американское посольство в России. Он тоже говорит по русски и тут же синхронно переводит для американцев. Говорит без подстрочника. Вспоминает надлом в российско-американских отношениях, когда ПВО сбили южно-корейский Боинг. Пытается доказать, что Америка не была заинтересована в развале Советского Союза. Приводит цитату из выступления Буша старшего в Киеве...
Джон Мэтлок похоже искренне верит, что все отладится, что мы обязаны дружить, находить компромиссы, заимствовать лучшее. Верят ли ему американцы, приехавшие на конференцию в честь 25-летия Центра гражданских инициатив – не знаю. «Но как бы тогда существовала четверть века эта народная дипломатия, институт лидеров ЦГИ, международная школа менеджмента?» Я даже горделиво вскидываю голову, проникаясь сопричастностью с общим большим делом, как и две сотни российских директоров, приехавших на международную конференцию за собственные деньги.
Уверен, что меня жестко обругал бы Александр Проханов еще двадцать пять лет назад убеждавший на семинарах в Литинституте, в неизбежности Третьей мировой войны. Что главное зло исходит от Америки. Он показывал свежие фотографии, сделанные с борта боевого вертолета, заходящего для ракетной атаки на афганский Герат. «Видите какая мощь и красота?» -- вопрошал он. А мы вежливо что-то мычали. Мы не умели возразить автору «Дерева в центре Кабула». А жаль. Но время лечит, судя по последнему роману Проханова «Надпись».
Жаль и амбициозных российских политиков, не умеющих отсеять личное от общественного, потому что не жили они в американских семьях, не общались по-настоящему с эмигрантами из Венгрии, Мексики, Украины... С Мариной из Волгограда, приехавшей по студенческой визе в Сан-Франциско. Она два месяца отработала в кафе у
39-го пирса и «заболела». Она теперь денно и нощно думает, как ей остаться в Калифорнии, как думают и многие тысячи российских инженеров, ученых, каждый год уезжающих на жительство в Америку. Они не хотят вникнуть в предельно простое: а почему?
Монтерей – образцово показательный американский город в сотне миль от Сан-Франциско. Известен одним из лучших на побережье океанариумов, научным центром. Но очень немногие, судя по короткому опросу, знают про писателя Джона Стейнбека, черпавшего здесь сюжеты для своих романов. Хотя американцы тщательно культивируют любой раритет. Поэтому имеются памятные доски, набережная старательно стилизована под 30-40-е годы, когда здесь ловили и коптили рыбку, хулиганили и тосковали по чему-то несбыточному. Имеется сейнер-музей с лубочными картинками, где портовая проститутка похожа на Красную Шапочку.
Монтерей и все его окрестности известны своими стабильно высокими ценами на недвижимость. Виктор Радченко «таксует» в этом анклаве миллиардеров больше десяти лет, да и сам обзавелся домом за миллион долларов, «правда на подтопляемой зоне», как пояснил он, рассказывая про американское житье-бытье. Высадил нас возле красивого пляжа, где грелись на солнышке аборигены, но не купались. Сюда подходит холодное течение и вода всегда градусов пятнадцать-семнадцать.
Вскоре на пляже собралось десятка два менеджеров из России, некоторые стали купаться, пить пиво, но, что удивительно, мусорить, как у себя дома, почему-то ни один не решился. Разговоры про русскую лень, неряшливость от лукавого. Русский человек быстро адаптируется в любой среде. И даже зачастую выбивается в лидеры, и так же как остальные начинает бегать с пакетом, сноровисто сгребая собачье дерьмо..
Лас Вегас – это знает любой россиянин – город разврата. Город дьявола. Но как же он чертовски красив, особенно ночью...
Не мыслил сюда попасть. Собирался в курортный Сан-Диего, красочно продаваемый в путеводителях. Не нашел попутчиков. А одному без языка колесить по Америке страшновато.
Продвинутый молодой директор из Нижнего Новгорода прямо в конференц- зале подобрал мне электронный билет в Лас Вегас. Принтера под рукой не было и я на листке записал код билета, время вылета, да еще пару фраз на английском.
В аэропорту нашел стойку с вылетом в Лас Вегас в 4.15, подал молча бумажку и свой паспорт. Замешательство длилось минут десять. Затем через переводчика пояснили, что меня нет в электронной базе, ничем помочь не могут, что надо заново брать билет... . Звоню компьютерщику Мише, жалуюсь: «Кэшмашина» выдала чек, что 300 долларов за билеты с карточки сняли, а тикет эти гады не дают». Он неторопливо, как истинный инженер, расспрашивает, вникает. Просит перезвонить. Вскоре поясняет, что из аэропорта Сан-Франциско в 4.15 на Лас Вегас вылеты двух разных авиакомпаний.
В самолете у меня было достаточно времени, чтобы укорить себя за паникерство, за леность к языкам, служащих авиакомпании за дебилизм.
В Лас Вегасе жарища за сорок. Давит пустыня. Такси всех мастей и окрасов бесконечным потоком в три ряда пережевывают наплыв пассажиров. Все четко организовано. До гостиницы 15 долларов строго по счетчику. На автобусе шесть. На «рецепшене» подаю заранее подготовленный с помощью разговорника текст: «Одноместный номер и пожалуйста подешевле».
-- За семьдесят два доллара подойдет?
Я киваю: «оф кос». Привычно считаю, что это 1800 рублей, как в гостинице Южной и в три раза дешевле, чем в аэропорту Шереметьево.
Номер большой, как все здесь в Америке, а установленный на полу кондиционер дует так, что сбивает с ног. В тамбуре за дверью встроенный сейф, куда я должен бы по сложившемуся ритуалу бросить сумку с деньгами. Номер на первом этаже, поэтому подешевле, но и это уже не радует. Едва хватает сил разобрать вещи. Рядом сверкает огнями высотка по имени Стратосфера, чуть подальше Эйфелева башня отеля Париж, а мне грустно и одиноко, и даже не хочется на Бродвей. «Принесло дурака!» В Волгограде раннее утро, а я укладываюсь спать.
Я болен скепсисом, я не устаю пересчитывать доллары на рубли, хотя умные путешественники делать этого не рекомендуют. В казино, а они здесь при каждой гостинице, долго наблюдаю за рулеткой. Осторожно ставлю то на красное, то на черное, но это не горячит и фишек не добавляет. Пробую ставить на отдельные номера, сгребаю дюжину фишек и нет бы задавить беса, а я ставлю и ставлю до тех пор, пока мои фишки не исчезают совсем.
Приятели, прилетевшие ночью, живут в шикарном отеле с номерами от 400 долларов в сутки и сетуют, что даже завтрак не включен в стоимость. Приглашают на бродвейское шоу «КА» в отель Беладжио. Семь лет назад я видел хорошее представление в Нью-Йорке и уверен, что здесь обманут, покажут слащавую подделку. Поэтому мне жалко отдавать170 долларов за билет, но отбиться от компании не решаюсь.
Мой навязчивый скепсис улетучивается с первыми же балетными па хорошо отдерижированной труппы. Весь огромный зал превращен в сценическую площадку. Потрясающие танцы в с элементами китайского кун фу. Стереофоническая музыка. Сцена вращающаяся вдоль, поперек и волчком, световые и шумовые спецэффекты.
Два часа, как мгновенье, под общий выдох: «Вот это да!» Потому что за такие же деньги в Волгограде заезжий питерский бард выходит на сцену с питбулем и долго рассказывает, как они любят друг друга. Потом поет в зале, где звук так эхолотит об стены обшарпанного театра Эстрады, что порой трудно разобрать текст. И даже известные московские брэнды приезжают в провинцию, как на «хопан», не утруждая себя ни декорациями, ни свежим репертуаром.
Я не первый и не последний, кто пытается рассказать про Лас Вегас. И каждый из нас обманщик. Потому что это не просто миллионный город, это некий театр под открытым небом на площади в несколько сот километров, где у каждого свое восприятие и задачи, и деньги, и понимание красоты. Кому то нужны зазывалы с карточками проституток, что стоят вереницей на Бродвее, кому-то полуобнаженная девица, что танцует на столе в ресторане, кому-то прыщавый малец в приспущенных до паха широченных штанах, поджидающий шикарный лимузин перед отелем Монте Карло. А кому-то музыкальный танцующий фонтан, взлетающий в небо вместе с аккордами классической музыки. Кому-то скульптуры и барельефы в греческом стиле, кому-то огромный Харлей Дэвидсон, разрывающий стену отеля. А кому-то просто бассейн при отеле, жаркое солнце и ленность.
Здесь много интересных дизайнерских воплощений, великолепных работ светотехников. Здесь сплелись архитектурные решения от лубочных красот старых замков до модернистских пирамид, напоминающих черный квадрат Малевича своей тупой простотой. И за всем этим разноликим антуражем современные инженерные решения, новые технологии в условиях жаркой пустыни. Невада. Раскаленный песок, камень и разломы земной коры, превращенные в большие аттракционы под названием Гранд Каньон.
Вечером намеренно взял сто долларов, чтоб их проиграть и успокоиться. В огромнейшем казино отеля Беладжио после долгих поисков нахожу столик с карточной игрой Блэк Джек, с минимальной ставкой в пять долларов. Здесь, как и по всей Америке, мирно соседствуют бары с порцией виски за семьдесят долларов и китайские буфеты с горячим обедом в шесть долларов. Столы с мизерной ставкой и ставкой в пять тысяч «зеленых». Отели дешевые и супер дорогие. И нигде и ни разу мне не сказали, что вход запрещен, что я одет как-то не так. Только раз отказала официантка, так и не поняв, что ж за коктейль я хочу получить в три часа ночи, когда все английские слова повыскакивали из моей головы и я ее вразумлял своим: «Гив ми дринк ноу айс.
Устав от карточной круговерти, я выставил последние фишки под одобрительный жест крупье. Мне выпал туз с десяткой. А следом легли две десятки.
Поздней ночью или ранним утром мои фишки красуются ровными столбиками. Крупье – пожилая женщина лет неопределенных из-за обильного макияжа, как и я, старательно борется с зевотой. Но в отличии от нее я могу встать и уйти вместе с выигрышем, а ей метать и метать карты и улыбаться. Она даже пытается пошутить, меняя мои мелкие фишки на более крупные. Бреду в кассу, как усталый шахтер после смены в забое, получаю сотенные купюры. «Обобрал казино, такого больше не будет», -- это я понимаю. Но на следующий день снова играю и укоряю себя, что не за тем столом, что не сел под последнюю руку. Вживаясь в образ, прорисованный отчетливо Федором Достоевским.
Отмечу, что поездка в Лас Вегас обошлась мне дешевле, чем в Санкт Петербург, где гостиниц по семьдесят долларов за номер давно не существует, где обед в ресторане обходится, как минимум, в пятьдесят долларов, а любая поездка на такси в сорок, без счетчика и сдачи, под хамоватое: «Я тебя взял от бордюра, а ты мне еще кобенишься». И литр бензина в Калифорнии стоит 90 центов, не взирая на кризис и дорогую нефть. В родной же стране с меня взимают по доллару за литр и все дуют и дуют в уши, как в России стало жить хорошо, какие негодяи американцы. Как сорок и двадцать лет назад кормят информационной тухлятиной. Поэтому даже мне, человеку патриотичному, все труднее и труднее отыскать что нибудь положительное, что согрело бы сердце, как грели родные березки Василия Шукшина.
Удивительно, но березки растут даже в Сакраменто, где солнышко жарит немилосердно. Растут рядом с мандариновыми деревьями и пальмами.
В столице Калифорнии я оказался случайно. Набрал в аэропорту телефонный номер малознакомого мне человека по имени Петр и когда услышал от него раздумчивое, где вы сейчас, то подумал, что он соображает, как бы отделаться от меня поскорей с привычной американской любезностью. А он настойчиво требовал номер рейса и время прилета. Когда выдал, что будет через два часа в аэропорту Сан-Франциско, то я лишь промямлил: «Только, пожалуйста, не торопись. Подожду».
Ждать не пришлось. Вскоре мы сидели за обеденным столом и вели с его тестем беседу, под насмешливое, ну как там раша? Хотя знали они, как там, не хуже меня. У Петра спутниковая антена и пять российских программ ежедневно на выбор.
На десерт порезали аккуратно огромный арбуз, купленный тестем за четыре доллара. И мое: « А вот у нас в Волгограде...» было тут неуместно. Как неуместно было бы хвалиться квартирой, почти сопоставимой по стоимости, как это ни абсурдно, с его большим домом вместе с гаражом и ухоженным участком при нем.
Петр работает помощником менеджера в муниципальном гараже за 2900 долларов месяц с шести утра до часа дня, выбрав для себя удобный режим. У него здесь маленькая конторка-аквариум с продолговатыми вертушками стеллажей, крутящимся стулом и компьютером, чтобы оперативно обрабатывать документы по ремонту автомобилей.
В семь приносят первые заявки. Изредка заглядывают начальники. Все отлажено за годы работы, впереди следующий шаг – должность менеджера, чьи обязанности он давно уже выполняет по сути, а не по должности. У него есть возможность брать отпуск в любое время года, чтобы съездить на жаркие пляжи Сан-Диего, в Мексику...
-- Недавно летал к другу в Германию вместе с детьми и все удивлялся тамошней дороговизне, -- рассказывает Петр. Пока мы едем ранним утром в Сакраменто неторопливо, перескакивая с одного на другое, он вспоминает, как начинал уборщиком офисов десять лет назад, как купил полдома за 110 тысяч долларов, а затем удачно продал. Как предельно просто оформить машину без хождений в полицию. Регистрационный бланк можно отправить по почте. Что так же просто устроены здесь и другие законы, дорожные правила..
-- По американским меркам доходы у нас женой небольшие. Из зарплаты моей вычитают налог с учетом того, что трое детей, где-то процентов двенадцать. Один процент от стоимости дома, а это 3000 долларов в год, плачу за недвижимость, порядка 250 за коммунальные услуги, еще тысячу за банковский кредит... Но нам хватает и на детей и на поездки.
Он не упоминает взносы на церковь, на помощь малоимущим, к коим себя, конечно же, не причисляет. Петр искренне верует в Бога отца, сына и святой дух. Верует спокойно и неоспоримо, как верует иной человек в то, что солнце всходит всегда по утрам и в этом есть большое благо. Так же верит его жена Лена, собирая с молитвой детей в школу или втыкая помидорные семечки на своем крохотном огородике. И особо не удивляется, что овощей так обильно, что их впору раздаривать ближним.
Я выбрал несколько ярких помидорок, нарвал пучок петрушки, чтобы сделать простейший салат и лишний раз удивиться, что по вкусу помидоры лучше некогда знаменитых волгоградских. Особенно в этом году, когда наплевательское отношение к сельхозпроизводству, обернулось невиданной помидорной болезнью.
Лена готовит гостевое блюдо – картофельные дранники и рассказывает, как боялась лететь в Америку, как потерялась в Нью-Йоркском аэропорту на девятом месяце беременности. Смеется: «А Петя нашел когда, так его аж трясти начало от переживаний». Рассказывает она с милым украинским акцентом по-русски, тут же переходит с детьми на украинский, хотя они ленятся и предпочитают отвечать по английски. «Несмотря на переживания и долгий перелет – родила легко, без осложнений». По ее лицу тенью пробегает осознание настоящей опасности, которой она подвергала свою дочь... «Нет, нет, теперь бы уже не решилась».
Начинала вместе с мужем с уборки квартир и офисов, рабочей в магазине... Теперь стала начальником смены в большом супермаркете с суточным оборотом в сто тысяч долларов в пригороде Сакраменто. Где цены, особенно на вещи, в два-три раза ниже российских, а на продукты разнятся совсем незначительно. А есть еще знаменитый сакраментовский рынок, особенно любимый выходцами из Союза, где можно сделать закупки еще дешевле.
«Но не хлебом единым», -- успокаиваю я себя снова и снова. Но за державу обидно. За жену. Она пятнадцать лет отработала муниципальным служащим в соцзащите, но имеет зарплату в 370 долларов (в пять раз меньше, чем у Лены), монитор на столе такой древний, что через пару лет ей обеспечена инвалидность по зрению. В довесок еще имеет бесконечный поток страждущих, с их проблемами и болезнями, от которых она беззащитна, как и от прихотей начальников, имеющих зарплату и премиальные сродни американским.
Столица калифорнийского штата зарождалась у реки с одноименным названием. В семь утра на набережной только уборщики мусора, да молчаливый всадник с сумкой через плечо -- «пони экспресс». Деревянные тротуары приглушают шаги, когда я прохожу мимо старого вокзала и состава с вагонами, -- все такое с детства знакомое по фильмам про жизнь на Диком Западе. Как и колесные пароходы, что стоят у причала, превращенные ныне в музей, и двух-трех этажные дома, старательно отреставрированные в стиле 19-го века.
Через стекло шоколадной лавки, разглядываю большой чан-жаровню с толстым слоем шоколада внутри и с начищенными медными боками, где на заводской табличке значится 1908 год выпуска. В одном из баров Сан-Франциско я сфотографировал кассовый аппарат, времен Золотой лихорадки. Он не был декорацией. Как и сто лет назад хозяйка пробивала на нем чеки и раздавала официантам, которые с подчеркнутой торопливостью сновали между клиентами. А в России, что ни год, то новый Указ либо Закон по кассовым аппаратам, и надо снова менять шило на мыло, и платить по 300-400 долларов в рублевом эквиваленте. В Америке после такого «закона» люди вышли бы на забастовку. Они бастуют порой и по меньшему поводу.
Сакраменто тих и спокоен во всем. Нет устрашающе огромных рекламных щитов и растяжек, лишь подчеркнуто строгие вывески. Порой странные: курить нельзя в здании и ближе 20 метров от него. Памятников немного. Видимо это претит вольному духу калифорнийцев. Им гораздо приятней приметы времен добычи золота, бурлеска, романтики. Они не возражают, когда бетонный туннель ярко освещен и расцвечен настенной росписью то ли под индейский, то ли мексиканский мотив. Возле отеля Плаза большой монумент из толстых ржавых труб в виде арки из кривоватого сердца, а может голубя или цветка...
Шагаю по центральной авеню в сторону Капитолийского дворца, чтобы навестить Арнольда Шварцнегера. Но губернатор в эти дни подписывает очередной бюджет и я одиноко брожу по дворцу. Красиво. Лестничные марши, как произведение столярно-прикладного искусства. Можно бы заглянуть к одному из сенаторов, но они ведь тупые, как рассказывает про них шутник Задорнов, «по русски говорить не умеют». Бравый полицейский разрешает сфотографировать антураж приемной губернатора и его самого. Узнав, что я из России, весело хохочет, поясняя напарнику, что его фото появится в русской газете. Они все тут часто смеются, даже полицейские.
Через десятка два улиц от Капитолия, начался массив разномастных частных домов с обязательным газоном и парадным входом в стиле пятидесятых годов прошлого века. Вдоль бордюров, под стать им, огромные Линкольны, Бьюики, лупоглазый Форд-пикап тех давних времен, когда даже радиоприемники ставили на машины не часто. Возле мусорных баков редкий для этого города бомж. Он не отозвался на русское приветствие, а залопотал что-то на неведомом мне языке. В Калифорнии много языков в употреблении.
В кафе бармен предложил общаться помимо английского на испанском или норвежском. На русском он выдал «карашо, до свидания» и громко расхохотался. А вместе с ним трехлетний малыш, не желавший доедать свой брэкфаст. Следом его испаноязычные родители, ну и я, конечно же, хранивший до этого мрачновато-настороженный вид.
Под кофе попросил кекс, слово вроде бы из английского, но непонятное американцу, как и множество других английских слов, которые заучивают наши дети в университетах. Пришлось незатейливо ткнуть пальцем.
Кекс оказался восхитительной свежести, как и воздух в Сакраменто, где с утра поливали газоны и парки, где все цвело и зеленело, не делая скидок на лютую летнюю жару, на то, что шесть месяцев не было ни одного дождика. Где люди так охотно смеялись. И только мне было грустно. Я невольно дергал картинки из российской действительности, где вот уже двадцать лет беспрерывно демонтируют орошение, прут и прут длинномерами выкопанные из земли трубы. Поэтому в богатом некогда селе Горный Балыклей запустение и разор. В большой школе работавшей не так давно в две смены заполняемость на одну треть. А земская больница, построенная всем миром в 1914 году, построенная крепко, на совесть, зияет пустыми глазницами окон. На самой нижней улице села, названной словно в насмешку именем Ленина, провалившиеся крыши домов. От былой состоятельности сохранилось лишь несколько кирпичных амбаров и пятистенников с высоким нижним этажом, да кусок булыжной мостовой от Волги к центру – извоз. И так по многим волжским селам.
На другом берегу Волги в Рахинке был построен современный молочно-товарный комплекс с балансовой стоимостью более миллиона рублей (ныне это сродни миллиарду). Теперь здесь километровые руины, как декорации для фильма ужасов. Есть даже конкретный человек, который комплекс, якобы, приватизировал и конкретные люди, которые ему помогали. А глава администрации села Рахинка Наталья Петровна плачет, глядя на эти руины. Она обошла множество разных кабинетов вплоть до ФСБ и никто и нигде не помог. Ее укоризну воспринимали легко, с усмешками. Поэтому и в большом селе Мачеха, расположенном не на тощих суглинках, а на жирных черноземах, от развалин молочно-товарной фермы тянется улица Степана Разина, заросшая бурьяном выше человеческого роста. Здесь на один из домов рухнул вяз, да так и лежит поперек дома и поперек улицы.
Объезжая ближние и дальние села, пытался отыскать приметы новых производственных отношений. Но только остовы ферм, развалины заводов, домов культуры, да старый выщербленный асфальт времен социализма. А среди строек бандитского капитализма в каждом райцентре огромные дворцы-особняки Государственного пенсионного фонда, безжалостно проедающего накопления малоимущих. Но им уже не хватает на огромные зарплаты, «откаты» и дворцы, и теперь решено производителей обложить новым десятипроцентным налогом. Теперь, когда в России старательно прикормлена армия, милиция и прокуратура – это делать можно совсем безбоязненно. А потом с экранов ТВ можно ханжески удивляться: чего это все мрет и мрет российский люд, так и не дожив до пенсии.
Вечером стал собираться в дорогу, а подарки не помещаются в чемодан. Петр предложил поехать в супермаркет и поменять «на побольше».
В очередной раз удивился, как здесь просто, разумно, не надо ничего объяснять. «Не понравился цвет – верните деньги».
-- Ноу проблем.
К большому выбору и низким ценам я уже притерпелся. Так нет, тут тебе за сорок долларов предлагают огромный чемодан-матрешку, в котором еще чемодан, сумка на колесах, да еще две сумки поменьше. Сладострастье вещизма. Вдруг рядом топот и грохот. Увлеченно дерутся два темнокожих парня.
Кричат продавцы, кричит жена одного из парней. Петр смотрит молча. Явно удивлен, чего не скрывает.
-- Второй раз вижу драку за все годы.
Но примечательно не это. А то что через пять минут, когда мы вышли из супермаркета к машине, с парнем в разорванной футболке беседовал полицейский. Составлял протокол. Через две-три минуты подъехать к месту происшествия или аварии – для Калифорнии дело обычное.
В Сан Франциско прямо на центральной улице Мэкит небольшой рынок. Но кругом чистота и порядок. Наблюдаю, как офицер полиции терпеливо беседует с бомжами развалившимися на тротуаре. Сюда же на тротуар они вываливают из карманов разные пузырьки, бумажки, так и не поднявшись перед ним. Тогда он опускается на одно колено и начинает составлять протокол...
Беседовать с бомжиком или приехать за две минуты к месту происшествия!.. Такое только в страшном сне может привидеться российскому менту. У большинства жизнь сладка и обильна на государевой службе без всяких официальных зарплат. И только редкий бедолага-участковый бедует. На ТЗР в Волгограде, к примеру, не то чтоб приехать (у него машины нет), он стола своего не имеет и ютится из милости в полуподвальном помещении поликлиники. Потому что «пономаревы»* и «цукруки»** покупают места в губернских городах за очень большие деньги, а их надо быстро вернуть. Нужно обустроить кабинет свой за миллион рублей, купить пару-тройку джипов, а главное отгородить резиденцию от народа шлагбаумами и кованными оградами. Это к Арнольду Шварцнегеру можно прийти в любое время без пропуска, а в России захудалый райотдел милиции охраняют автоматчики, бетон, перегороженные улицы и, похоже, скоро в ход пустят танки.
В Сан Франциско рай земной для бомжей. Тепло круглый год. Полиция лояльна. Жители терпимы. В мусорных баках много еды. Уличные фонари в Сакраменто горят даже при солнечном свете. Можно бы написать Арнольду Шварцнегеру про светодиодные элементы, позволяющие экономить... Но поймет ли? Американцы пока еще не готовы себя ущемлять, экономить, пересаживаться на маленькие авто. Они не ощущают кризиса, они не верят, что что-то может нарушиться в их очень стабильном мире, где любое происшествие, как и драка, большая редкость, сразу собирает зевак. Ну и дай-то им Бог жить как нравиться дальше. А нам терпения. Потому что смотреть на это американское благоденствие российскому человеку, конечно же, мучительно.
В самолете рядом со мной сидела москвичка лет тридцати пяти, прожившая в Калифорнии больше года. Она рассказывала, как сложно начинать бизнес на новом месте, что бумаг надо писать не меньше, чем в России. Что она очень соскучилась по родителям, сокурсникам...
-- Так может вернетесь?
-- Что!? -- ее лицо порозовело от гнева. -- В этот узаконенный государственный рэкет, поборы, где правит всем лужковская мафия!..
Я уже был не рад. Я успокаивал ее своим: «Хватит. Не надо о грустном». Мне не хотелось ломать ощущение праздника, которое возникло за две недели жизни в Америке и которое, я это знал, лопнет, как резиновый шар, едва я окажусь в терминале аэропорта Шереметьево-2, где тележку под чемоданы в драку или за двести рублей, где водитель автобуса отстаивается и невозмутимо прессует пассажиров так, что едва закрываются двери. А самолет из Шереметьево-1 полетит, но конечно же с опозданием, хотя я за билет заплатил больше, чем рядовой американец. И потянутся чередой бестолковые проблемы от коих в России не застрахован ни публицист, ни правитель, ни бомж по кличке Веник, собирающий по утрам алюминиевые банки.
А что люди все братья, что человек только гость на этой земле, так это лишь для красного словца или для той минуты, когда отскочит Душа от бренного тела, не сумевшего произнести последнее: «Спаси Бог».
*Понамарев – министр МВД Хакассии, обвиняемый в хищениях госсобственности,
**Цукрук -- бывший начальник ГУВД Волгоградской области, осужденный за банальное «злоупотребление служебным положением».