Эй, - она бежала легко и стремительно, застыла в двух шагах от меня – руки по швам, носик вздёрнут, да ещё и прищурилась. Да, да, знаю, что опаздывать не …при ..лич..но , - протянула по слогам, - но зато теперь у нас романтическая прогулка. Мы будем одни. Одни! Говорить и слушать, ощущать тепло губ, рук, глаз. Мы будем жить! Душой! Её слова вылетали, как мотыльки, яркие, трепетные, стремительные.
Как она красива, порывиста, - подумал я, и в тот же миг услышал
- Молчи, не спугни..
?
-Я слышу как бьётся твоё сердце…
Она прижалась к моему плечу и мы медленно двинулись по матовой, от дождя, дорожке.
Всего неделю назад мой холостяцкий, почти спартанский быт, был нарушен неожиданным, но весьма решительным стуком в дверь. На пороге стояла бальзаковская дамочка в шляпке. Рядом с ней громоздились две огромные сумки, какая-то коробка, зонтик, целлофановые пакеты и поверх них театральная сумочка и портмоне.
- Молодой человек, вот эта дверь, моя дверь.. ой, извините, добрый вечер, ..она совсем не открывается, - и почти шепотом, – совсем…и нечего улыбаться. Везде, всё открывается карточками, а здесь какая-то гнутая железячка.
Когда она присела на один из своих баулов, я понял, что вариантов у меня нет – оказался соседом – оправдывай оказанное доверие.
Поблагодарив за помощь, соседка протянула тоненькую, гибкую, белую ручку
-Кира, так меня все зовут.
Утром, открывая комнату, я едва носом к носу не столкнулся с новой знакомой
-Ты шпионка, начал я, - мгновенно и непроизвольно перейдя на ты.
Нет, я Кира, - она пожала плачами, - если вас так это напрягает, я и одна могу пойти на завтрак. Она так вся сжалась, нахохлилась, что сразу захотелось как-то её успокоить, пожалеть.
Всю дорогу Кира непрерывно щебетала, словно хотела за каких-то десять минут ввести меня в курс всех своих проблем и интересов. Я узнал про таксиста, который её целый час возил по городу, а в нём все улицы по пальцам пересчитать можно, про филина, который целую ночь смотрел в её окно и охал, про новых знакомых. Потом легко и неожиданно она переключилась на древнеегипетского бога Ра. Прежние постояльцы, с которыми я ранее уже завёл добрые отношения, с некоторым любопытством и удивлением наблюдали за странной парочкой.
- И вот все, в чьём имени есть частица «ра» - ангелы света.
-Ну, конечно, Земфиры, Эльвиры, Глафиры… от одних имён тоска зелёная.
- Никогда так не говори, - она остановилась, как вкопанная, - я серьёзно, а ты!?
Мы не виделись целую вечность – наверно пару дней. Санаторный размеренный уклад, тишина и умиротворённость погожих осенних дней, легко заслонили суетную тревогу прежних забот. Мне легко дышалось, сладко спалось, да и какая-то лёгкая грусть в душе, предчувствие необъяснимого светлого праздника, наполняла добрым светом каждую прожитую минуту. Стопка новой рукописи росла, как на дрожжах, неожиданно возникающие образы поражали свежестью, словно я сошёл с давно проторенной дороги и узкой тропинкой углубился в непознанный, таинственный, но такой притягательный мир.
Я уже стал забывать о странной соседке, услышав, краем уха от вахтёрши, что она уехала богу каяться в какой-то монастырь. Сидя, на прогретой парковой скамейке, под нежно шелестящей ивой, как-то с интересом перелистовал новый литературный журнал и вдруг чьи-то тонкие, холодные пальчики закрыли мне глаза. В том, что это «она» сомнений не было.
- А я на тебя не сержусь…
По тону, каким это было сказано, я понял что «сердится», но какое мне до этого дело? К чему это ребячество? Мелкая интрижка от нечего делать? Уж больно откровенно, «круто» за меня берется. Неприязненно
взглянув на нахалку, я увидел смеющиеся глаза в россыпи маленьких веснушек, льняные завитки. Её радость была так светла, что всё недовольство и нарастающее раздражение как рукой сняло.
-Мне сегодня в….осемнадцать!
-Сколько, сколько?
-Ну, примерно.
? Серь …ёзно?.
Невольно, включившись в эту игру, я протянул ей руку и она мгновенно оказалась рядом. Лёгкий запах дорогих восточных духов, словно лёгкое прикосновение, пробуждал новый интерес. Её светло- зелёное платьице, с тонким пояском, плотно облегало талию, на шее искрилось ажурное, тонкое колье - она была просто обворожительна.
- У меня раз в году бывает 18 лет.
-А я уж, грешным делом подумал, что всё зависит от настроения. Есть настроение на 18 – значит 18, а нет – тут уж как фишка ляжет.
- Сухарь, - упрекнула меня,- съязвил и радуется. Задорно сморщив носик, она продолжила.
-Неужели у тебя не бывает, хотя бы один раз в году, когда ты по-настоящему счастлив? Так, на всю катушку!
Она протянула фотографию.
-Это я!
-Да это какая-то девчушка 15-16 лет.
-18-и. Я ведь почти не изменилась, посмотри – всё то же…
Кира провела ладошками по талии, мотнув головой, распустила волосы.
-Да, кстати, сегодня вечером твой концерт, я со всеми договорилась, даже к директору санатория ходила. В фойе на афише так и написано – благотворительный концерт.
Я оторопел и тут же взорвался.
- Да кто тебя просил…,- её тонкая ручка прикрыла мне рот.
-Пожалуйста, не надо … ведь у меня сегодня праздник, один раз в году. Один единственный.
К моему немалому удивленью зал был переполнен, кто-то даже привёл детей и рассадил их на первые ряды. Я определённо волновался, но как оказалось, основной удар Кира взяла «на себя» - она и вела концерт, и аккомпанировала, и пела. Голос у неё был не громкий, но чистый, проникновенный. В этой маленькой артистке всё было гармонично, она мгновенно находила контакт с аудиторией, каждую паузу, реплику выдерживала до почти звенящей тишины и тут же находила те нотки, те слова, которые взрывались аплодисментами. Я видел на ней восторженные взгляды, иногда в зале наступала такая звенящая тишина, что казалось - я слышу удары собственного сердца.
Потом оказалось, что в санаторном клубе будут танцы. Гулять - так гулять! Казалось «двести лет» я не одевал костюм. Ещё на жену обижался – и зачем она мне его положила в дорогу, и так чемодан неподъёмный. Какой из меня танцор! А теперь, с каким-то петушиным задором, кружился вокруг Киры, ничего и никого не замечая вокруг - кроме неё.
Утром я проспал зарядку. Когда Митрич, сосед за столовским столиком, постучал в дверь, я нехотя «сполз» с кровати, чувствуя себя «разбитым», что-то пробурчал в дверь и вновь завалился на койку. Уже не спалось, глядя в потолок и вспоминая вчерашний день, я с осуждением находил, что вёл себя как пацан – легкомысленно, да и просто глупо. Господи, и откуда это всё взялось – наваждение какое-то. Ни с того ни с сего и в омут с головой! Весь день я просидел за бумагами и только, когда круги пошли перед глазами, решил немного развеяться, оказалось уже вечерело.
За ужином она подошла к столику и громко сказала:
- Тебе двойка по поведению. Нет – единица, - и выскочила на улицу.
В комнате Киры не оказалось. Когда я отыскал беглянку на скамеечке возле реки, то поразился перемене, произошедшей в ней необъяснимо и стремительно. Она вся сжалась, как травинка под ветром, глаза были холодными, отчуждёнными и подозрительно блестели.
-Ты чего?
-Ничего, они сами….., - она тоненьким пальчиком показала на глаза, - от этого вечного ожидания ..нежности… я один раз сойду с ума. Вам, мужикам, этого не понять, - она вскинула на меня глаза.
-Мне уйти? Непонятливому?
-Нет, сиди… и обними меня, что-то холодно стало, - в голосе прозвучали тёплые нотки.
Кира забилась под куртку и затихла.
Река была широкая и полноводная, по пологому берегу густо поросшая уже пожелтевшей осокой, по высокому - ивняком, спадающим к самой воде. Возле берега то плескалась мелкая рыбёшка, то вдруг дружно бросалась врассыпную, предчувствуя приближение опасности. Иногда из речных глубин поднимались, пенясь, широкие круги. Их воронки затягивали в бурный водоворот, , проплывающую листву, мелкий сор. За стремительно пролетевшими байдарками, тяжело фырча, натужно воя турбинами, обшарпанный буксир толкал длинную, плоскую баржу, гружённую щебнем и арматурой, а навстречу уже неслась, поднимая высокую, узкую волну, моторка.
Мне показалось - она задремала, но когда я наклонился к воде, чтобы подобрать прибившийся листок, услышал:
-Я люблю реку, выросла на Урале, и по знаку – Рыба. Есть что-то завораживающее в этом стремительном течении…
- Золотая рыбка, что нос повесила? Замёрзла? – она благодарно посмотрела в глаза, прижала мою ладонь к груди.
-Нет, вспомнила, где-то читала, что рождение это взрыв. Всплеск космической энергии – так рождается новый мир, новый человек, а потом он бездумно тратит всё, что составляет его сущность, до уровня песчинки, точки - с которой начинается новый виток новой жизни. Это я о точке опоры.
Мне не хотелось втягиваться в философский спор, тем более что неожиданно предложенная тема несла отпечаток безысходности и тоски.
- А, может быть, ты щука? - попытался я перевести разговор.
- Все мы и караси, и щуки - и в течение одного дня. Мнишь себя рыбой, а сам и на рака непохож.
Я улыбнулся.
-Ты чего?
-Да, я Рак - по знаку зодиака.
-Рак, рак, рак, - мгновенно рассыпался звонкий смех,-
Ну, хотя бы Овен, какой-то. Рак, где твоя интуиция? – она скинула на скамейку куртку, волчком закрутилась передо мной.
Кира вновь настояла на своём. Впрочем, у меня и выбора не было. Женская логика – как полное отсутствие всякой логики, в случае с Кирой, «имело место быть», и, тем не менее, я чувствовал в каждом её слове, в каждом взгляде, в каждом поступке определённую закономерность, последовательность и смысл. Это как отголосок звука, который могут различить лишь те, кто насторожено прислушиваются, кто жаждет это слышать и распознавать.
С одной стороны, приученный творческой работой к жёсткому распорядку, я испытывал некий душевный дискомфорт. Работа над рукописью остановилась, а тексты переводов вообще лежали нераспечатанными. Но с другой – меня не оставляло необъяснимое, доброе и, даже шутливое, расположение духа, как у ребёнка попавшего в сказку, где всё в диковинку – яркое, удивительное, непознанное. Я всё чаще вспоминал наши встречи и разговоры, разбивал их на более мелкие отрезки, пытаясь вновь прожить и прочувствовать их с особым сладостным наслаждением. И всё это на фоне необъяснимой, но исподволь нарастающей тревоги. Мы шли к развязке, но думать об этом не хотелось. Её итог непредсказуем, во всяком случае, так мне казалось.
Наши встречи становились всё чаще, продолжительней и желанней. Кира любила читать наизусть Гомера и Сафо, восхищалась Марциалом, потом перескакивала на Шелли или Вийона – к моему удивлению внешняя хаотичность её воззрений, произрастала, как ветвистое дерево, из корней чувственности. Манера самозабвенно говорить, сопереживая, смыслу каждой фразы, стиха подчёркивали бы глубину и трагизм чего-то ею пройденного, пережитого, если бы не всплеск улыбки, лёгкость в смене «декораций» и явное удовольствие от произведённого впечатления.
Она могла вдруг вспомнить детские шалости, походы с подружками по ягоды, заспорить о политике и вдруг тут же затащить меня на базар, где затевала замысловатый, шутейный торг. В храме становилась на колени и истово крестилась – слезы текли по её щекам, лицо белело и, казалось, ещё немного и ей будет нужна медицинская помощь, потом высыпала нищенками всё содержимое своей сумочки и тут же, через пару минут, беззаботно, в ближайшем бутике, мерила новую шляпку.
Странным было и её отношение к одежде, обладая чувством меры и изысканным вкусом, она могла прийти на завтрак в дорогущем, роскошном наряде, фланируя между столовских столиков заставленных закусками и потёртыми алюминиевыми чайниками, вызывая удивлённые взгляды и шёпоток. И в то же время, наверно только я не удивился, когда в собор на концерт органной музыки, она влетела, с первыми аккордами, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, излучающая довольную улыбку (успела-таки) в кожаной кепке, тельняшке, каких–то ободранных джинсах и кроссовках.
Итак, она без стука заскочила в мою комнату, ойкнула (я после процедур и душа в полуобнажённом виде почил на кровати), шмыгнула за дверь и оттуда уже слышалось:
- Подъём, у тебя сорок пять секунд на сборы, такси под окном, счётчик включен…
- Какое такси? Что за новости?
-Свежее не бывает – в новом отеле заказан столик на двоих. Ты не догадываешься для кого?
- Ей, богу, я..
Она меня тут же перебила
-Никаких я, зарос здесь мхом и бумагами. Когда меня не будет – можешь хоть сутками дрыхнуть, а сейчас – подъём!
Только теперь я начал осознавать красоту «осенней» женщины! Совсем недавно сорокалетние казались мне старухами. Она была абсолютно другой – и, прежде всего, по духу, стилю, манере, взглядам. Длинное, тёмное матовое платье, с большим узким вырезом на груди, оттенённым ажурной мелкой вышивкой, пересекали к низу наискосок несколько тонких серебристых ниток, на талии тонкий ремешок замыкала замысловатая пряжка. Цепочки из белого золота на руке и на тонкой шее, подчёркивали стиль. И только причёска казалось несколько странной – словно маленькие, тонкие, пепельные змейки свивались в причудливый клубок.
-Гуляем по-французски, - этой фразой она приветствовала накрытый столик.
- Запечённые воробушки, маринованные лягушки, устрицы в собственном соку…
-И это только начало, - не придав значения моей реплике, - шампанское рекой, коньяк фужерами, розы корзинами, танцы до упаду, а вообще, - вдруг она резко переменилась, - я хочу смотреть глаза в глаза слушать стихи и танцевать… танго. Я так много хочу – ты даже себе не представляешь!
И вечер удался, мы пьянели не столько от выпитого коньяка, как от той желанной близости, которую принимали с волнением и нежностью, будь то прикосновение наших тел или взглядов.
Движимые каким-то необъяснимым, звериным желанием близости, мы бежали по полутёмному, узкому коридору, натыкаясь на стены, на какие-то подставки с цветочными горшками. Наконец дверь распахнулась, загрохотала падающая обувь, на пол полетели платье, костюм, нижнее бельё. Мы спешили, непрерывно натыкаясь друг на друга, касаясь телами, ощущая жар каждого прикосновение и всё нарастающий озноб. Лишь туго сплетясь телами, на жалобно скрипнувшей постели, мы смогли самозабвенно отдаться одолевавшей нас страсти.
Кира была неуёмной. Стоило расслабиться, как её губы начинали скользить по моему телу. Она то сжималась, словно пружина, то резко распрямлялась, мгновенно находя мои губы. Немного остыв, шептала:
-А ты умеешь по-другому?..
-Как?
-Смешной, правда не умеешь? Неужели жена не научила? А может ты ещё мальчик? Ах, я тебя совратила? Неужели?
И тихо смеялась.
-Я тебя научу, это так прекрасно. Ты много потерял в своём пуританстве.
Заснули мы только под утро, как-то одновременно, свернувшись «калачиком» друг к другу, соприкасаясь головами и коленками.
Я проснулся от ругани грузчиков с вахтёршей, которая наотрез отказывалась впустить их в здание «без приказу». Открыв глаза, увидел Киру – она сидела на коленках перед кроватью, легонько касалась моего тела рукой, а потом подносила, ещё не растаявшее тепло, к своим губам. Её лицо выглядело усталым и бледным.
- Я решила тебе всё рассказать.
-Всё – это что? До нас ничего не было, - я сразу попытался закрыть тему.
-Нет, я очень любила своего мужа. Не перебивай!
Она села напротив меня на стул. Глаза её горели каким-то странным, горячечным огнём.
-Мы поженились когда мне не было и восемнадцати. Он был физиком-ядерщиком, очень успешным учёным. Весь «засекреченный», но мы много ездили, жили в штатах, во Франции, в Израиле. Мы были близоруки в своём счастье! А потом «грянула» перестройка, институт прикрыли. Муж с трудом нашёл работу лаборанта, но всё равно пытался работать над своей «темой», что-то, на свой страх и риск, экспериментировать и - облучился. И тут же – все от него отвернулись – списанный материал. В то время людьми двигали исключительно шкурные интересы, все цеплялись за жизнь. Кто как мог. Денег не было. Совсем. Я всё продала – дачу, машину, мебель, украшения, тряпки. Всё! Помимо библиотеки работала на трёх работах, а денег всё равно не хватало. И тогда я в первый раз вышла на панель, но он умер, а придя, после похорон домой, я в ванной нашла свою Яну. Она была в коме от передозировки наркотиков.
В воздухе висела гнетущая тишина, я не решался её нарушить первым. Да и что я мог сказать! О чём спросить, в чем упрекнуть – она не желала никакого утешения, никакого понимания. Ей просто нужно было ЭТО сказать. Во всяком случае, в тот момент, я считал именно так. И, вдруг, Кира улыбнулась и, медленно подойдя ко мне, положила свою тёплую, тонкую ладонь на плечо.
-Ты смог бы совершить безумный поступок?
Её вопрос застал меня врасплох. Нужно было отвечать сразу, прямо, честно, однозначно, а я потупил голову, пытаясь сосредоточиться и найти такие слова, которые разрядили бы обстановку. Но не успел. Она мгновенно почувствовала моё состояние.
- Уходи, немедленно, - голос был резким, холодным.
В дверях я обернулся – Кира, всё еще обнажённая, стояла возле приоткрытой балконной двери, сизая полоска с тонкой сигареты стекала ей на плечо, смешивалась с распущенными волосами.
Через пару часов, спустившись в вестибюль нашего корпуса, я вдруг увидел её – она спускается с лестницы, а следом двое мужчин несли знакомые, огромные чемоданы. Я бросился вослед, но был остановлен резким окриком вахтёрши.
-Стой! Куда?
Она резво вылетела из своего укрытия – большая, пышногрудая, в цветастой, вязанной кофте , этакий блюститель законности.
-Не дури, мужик, вчера она телеграмму получила – муж с дочкой приезжают.
Подойдя к дверям, я увидел как, от остановившейся напротив машины, к нашему корпусу направились высокий седовласый мужчина и худенькая, стройная девчушка, удивительно похожая на Киру.
Эй, - послышался звонкий девичий голосочек, и в ту же секунду ему навстречу метнулись, словно лёгкие крылья, тонкие женские руки.