Кто-то узнал обо мне что-то такое, чего можно было бы и не знать. Может, я сам обронил случайно, может, спровоцировал — так, из любопытства. Вот он знает обо мне что-то, я уязвим, но уязвим ли? Вот он смотрит на меня, что-то предвкушая, я тоже смотрю. Мне немножко смешно, потому что ничего из своего знания он сотворить не сумеет. Он бездарность, память у него лучше моей, знает он больше меня, но знания не идут ему впрок. Нет, он что-то придумал. Ах, делится знанием обо мне со своим приятелем. Пошло, стало быть, в народ. Но это тоже смешно, они такие же. Вот они обступили меня, смеются, кто-то пальцем показывает. И это всё? Они смеются, я тоже смеюсь, так, смеясь, мы расходимся. И я вспоминаю «Волшебную ночь» Цвейга: «...Пусть волею судьбы смерть вторгнется в мою ожившую жизнь и эти страницы попадут в чужие руки — такая мысль ничуть меня не страшит и не мучит. Ибо тот, кто не изведал волшебства таких мгновений, не поймёт, — как не понял бы я сам еще полгода тому назад, — что несколько мимолётных, на первый взгляд почти не связанных между собой происшествий одного вечера могли каким-то чудом разжечь уже угасшую жизнь. Перед таким читателем я не стыжусь, потому что он не понимает меня. А тот, кто постиг всеобъемлющую связь явлений, тот не судит, и гордость чужда ему. Перед ним я не стыжусь, потому что он понимает меня».