Мы видели этого старика уже не первый раз. В чудаковатой одежде - джинсах и клетчатой рубашке, в кожаной молодёжной куртке и с детским ранцем за плечами - он заставлял обращать на себя внимание. Им был исхожен вдоль и поперёк маршрут от Никитина до Большевистской, всегда в одной и той же одежде, он встречался нам два раза в неделю, никого не узнавал и ничего не слышал, он шёл и разговаривал сам с собой. На голове у него была чудаковатая шапка, каких сейчас и не носят. И, наверное, если внешний вид его и был странен, никто бы и не запомнил его. Но он шёл и на каждом шагу останавливался, вглядывался, внюхивался, и беспрестанно что-то говорил. Он был похож на умалишённого, но слишком осмысленны, слишком трогательно-осознаны были все его действия.
Он шёл тяжело, заметно припадая на одну ногу. Очевидно, ходьба давалась ему через силу, а возраст давно уже не позволял совершать подобные прогулки. Мы видели его, возвращаясь с института - туда он шёл решительный и радостный, и сияли его глаза. Обратно он плёлся, как ищейка, потерявшая след, снова и снова подвергая свой маршрут сомнению и, дико озираясь на проезжающие мимо автобусы.
Очевидно, он был пенсионер, где-нибудь прирабатывал. Он не производил впечатление бездомного, не нёс с собой волны тяжелого запаха немытого тела и алкогольных паров - здесь было что-то другое.
Он напоминал подбитого судьбой буревестника, который, пытается взлететь на поломанном крыле - растрепанная птичка с детским рюкзаком в нашем тревожном мире.
Мы шли как-то раз, а была уже весна, февраль, кажется на исходе. Бежал ручей, и за горизонтом скрывалось солнце. Старик, обогнавший нас своей инвалидно-кавалеристской походкой, вдруг остановился и произнёс что-то медленно, торжественно; задрожал, ноги отказали ему, и он упал.
Он немного сказал нам, пока ехала скорая:
"Была жизнь, грешная и пустая. Была карьера и была служба. Не помню.. Были там женщины.. не помню. Знаю, что в мои восемнадцать лет я шёл здесь не один, здесь МЫ шли... И так много я сказал пустых слов - о них не помню - а самые сокровенные и простые, спрятал подальше, чтобы они не сорвались. Слова эти: "Я тебя люблю". Много раз я шёл этой дорогой, повторяя их про себя.. Ведь она, она рядом, ведь я люблю её...".. Лишь солнце уходило за горизонт и засыпал говорливый ручей. Через дорогу, на стройке, застывал подъёмный кран, строители шли домой, шли мимо студенты, ехали машины. Вся жизнь шла мимо старика. А он, казалось, надолго замолкнув, вдруг сказал:
"Первая любовь не забывается".
Тогда мы поняли, что это был за помешанный.. Он день ото дня, позабыв всё на свете, вновь и вновь шёл на встречу со своей любимой и вновь и вновь ждал от себя, что произнесёт эти слова. Слова сорвались - и, кажется, что его жизнь закончена.
Его увезли на скорой, и больше мы его не видели.
Мы не знаем, что это была за жизнь, и каким ветром сломило буревестнику крылья, где и чем он жил, но последние его слова, сказанные, быть может для всего мира остались в памяти: "Первая любовь не забывается".
Где он сейчас? Увидел ли он свою возлюбленную на небесах, упокоилась ли душа его...Только кажется, что весенними вечерами ходит от Никитина до Большевистской призрак, в чёрных брюках и белой рубашке, со смешным детским рюкзаком, и продолжает помнить и верить, и продолжает не забывать.