Ей недостаточно сердца, чтобы любить.
Ей недостаточно рук, чтобы удержать.
Ей недостаточно глаз, чтобы помнить.
Она думает о том, что мёртвым он был бы ей ближе, когда кладёт в сумочку револьвер. Он небольшой, но достаточно тяжёлый, и пахнет от него горько-кислым металлом, почти также, как от свежей крови.
Она приходит к нему позднее обычного и застаёт его уснувшим на диване в гостиной. Телевизор тихо смеётся голосами несуществующих персонажей. Его расслабленное лицо кажется почти детским в своей открытой доверчивости. Она проводит кончиками пальцев по его волосам, по виску, спускается по скуле и резко срывается вниз, заставив сердце забиться у самого горла. Последнее прикосновение было слишком волнующим и даже болезненным.
Медленно, но уверенно она извлекает из дамской сумочки старый ржавый револьвер, когда-то принадлежавший её отцу. К слову, сказать, он ни разу из него не стрелял. Она не умеет тоже. Но когда-нибудь же придётся начать?.. Она смеётся от глупости и неуместности этого невольно прозвучавшего в голове вопроса.
Он просыпается от звука её надрывного истеричного смеха. Может, потому, что он слишком громкий. Может, потому, что не принадлежит эфирным химерам. Может, потому, что принадлежит только ей.
А она принадлежит ему. Ему. Не смеху. Ему. Человеку, в расслабленной позе застывшему на диване в тёплом вязаном свитере.
Он открывает свои пустые глаза и смотрит мимо её головы с лёгкой сонливой улыбкой. Она же, не дрогнув, наводит револьвер ему прямо в лицо. С лёгким щелчком снимает оружие с предохранителя. Даже после этого его взгляд всё ещё безмятежен. Она улыбается ему, горько и злобно.
За окном идёт дождь. Он стучит почти также, как её каблуки по его полу, её ногти по его столу, её сердце, почти соприкоснувшееся с его собственным. Он всегда говорил ей, что во время дождя чувствует себя особенно счастливым.
Особенно счастливым. Будто остальные моменты также наполнены ненавязчивой радостью. Как такое возможно?.. Он ничего не знает о ней. Не знает, как тихо, но неистово она его ненавидит. За доброту. За наивность. За чистоту. Он ничего не знает о красоте этого мира. Красоте рассветного неба. Красоте благоуханного цветка. Красоте человеческих лиц.
Он слеп.
Она даже не может спросить у него, какого это - смотреть в дуло пистолета? Какого это - встретиться со смертью лицом к лицу?.. Может, из рая пишут письма, тогда она обязательно спросит потом.
- Ты всегда можешь присылать мне в посылке свои крылья, я буду стирать и гладить их на выходных, - говорит она, понимает, что плачет, и утирает слёзы револьвером, пахнущим металлической кровью.
И ей отвратительна мысль, что сейчас в ответ на её слова он сменит улыбку на хмурую смятённую мину.
Нет. Только не сейчас. Не сегодня. Не завтра. Давай никогда?..
Выстрел чем-то похож на взрыв петард. Обычно эти незамысловатые штуки приносят людям безудержную инфантильную радость. Ещё в этом году они вместе запускали их во дворе и громко заразительно смеялись, поднимая к небу восхищённые огромные глаза.
И она чувствовала... она чувствовала...
...что...
Ему недостаточно любви, чтобы подарить ей своё сердце.
Ему недостаточно поводов, чтобы остаться.
Ему недостаточно памяти о ней, чтобы не покидать её никогда.
Револьвер больше не был у его лица, но он почувствовал странный металлический запах, но вместо ужаса его лицо отразило слегка обеспокоенную растерянность.
Тогда он позвал её, но она не откликнулась.
П/А: Буду крайне признательна тому читателю, что героически прочтёт до конца оплот моей неистовой фантазии и при этом не только не деградирует, но и не останется равнодушным. С удовольствием приму любую оценку, в том числе конструктивную и обоснованную критику, так как именно она ведёт по пути к совершенству.