ВЕЛИКАЯ ДЕКЛАРАЦИЯ ВОЙНЫ
Первый текст, раскрывающий тему Христианской Военной Машины. Принимается критика по форме и структуре, а также отдельным не раскрытым аспектам деятельности ХВМ.
- К нам поступило срочное сообщение из города N. Сегодня в полдень несколько сотен агрессивно настроенных христиан, именующих себя общиной «Воздвижения Гвоздей Господних», а также – христианской военной машиной - вышло на улицы города, раздавая листовки и карманные издания Библии. После короткого митинга у здания городской администрации они принялись раздавать людям оружие – автоматы АК-47, и брать в заложники прохожих, несогласных с их идеями. Был расстрелян отправленный на разбирательство отряд милиции, после – совершенно неожиданно - несколько отрядов ОМОН. Беспорядки в городе продолжаются, большинство мирных жителей, не скрывшихся в своих домах или скрывшихся неудачно, были взяты и под стражей препровождены на холм к северу от центра. Небольшие группы милиции и охраны различных культурных учреждений пытаются продолжать оборону в магазинах, театрах и подвалах. В одном таком подвале сейчас находится наш специальный корреспондент, Джейн Питерс. Джейн, как вы меня слышите?
- Томас, слышу вас плохо. Мы ведем репортаж из довоенного подземного бомбоубежища, где несколько сотрудников органов государственной безопасности совместно с охраной банка организовали оборону против христианских экстремистов. Они атакуют волнами, у нас осталось мало людей, боеприпасов и провизии. Больше суток мы не продержимся.
- Джейн, известно ли что-нибудь о количестве жертв?
- Томас, ты пропадаешь. Твою ж мать (громко и бесцеремонно), Стивен, протри рыло: если они подорвут дверь, нам крышка! На кой дьявол ты своей машинкой размахиваешь? Без вылазки не обойтись. У этих мудаков - крестоносцев гранаты. И взрывчатка.
- Джейн, связь восстановлена. Повторяю вопрос: известно ли приблизительное количество жертв?
- Томас, уже в настоящее время оно превышает несколько сотен человек. Большая часть населения городка захвачена в плен, на холме к северу от города организовываются массовые жестокие казни изуверского характера. Горожане горят там на крестах и насаживаются на колы, как в дикое и темное средневековье.
- Джейн, что известно о террористической христианской организации, устроившей беспорядки?
- Томас, почти ничего. Только название – «Община Воздвижения Гвоздей Господних». Также они именуют себя христианской военной машиной.
- У них есть лидер?
- Проповедник называл себя именем Иоанн, более о нем ничего не известно.
- Джейн, какова их программа и их требования?
- Томас, единственным их требованием по отношению к мирным жителям было немедленное принятие христианства и искреннее покаяние, как не странно, многие откликнулись на их зов. Программа их формулируется просто: «Будут гореть на крестах», однако существует и официальный документ, именуемый «Великая Декларация Войны».
- Джейн, спасибо. Мы будем следить за развитием событий. К другим новостям…
- Господи, Томас, мать твою, что это? Это танки! В город входят танки! Ты пропадаешь! Черт, ты пропадаешь!
- К другим новостям. Гламурная вечеринка была организована на похоронах некоего…
- Простите, пожалуйста, - Рон Каммер сунул голову в газетный киоск и приветливо улыбнулся. Газетчик, облизнувшись и поплевав на пальцы, с неохотой поднял глаза от кроссворда и поправил на голове кепку. – Вы не подскажите, где здесь община воздвижения креста Господня?
- Воздвижения Гвоздей Господних, - сразу отреагировал тот. – До конца улицы – до светофора – и того, направо. Если что – спросите там. Их тут все знают.
- Спасибо.
Мужчина кивнул, принимая благодарность, и хотел было снова углубиться в головоломку, но вдруг поднял голову и хитро блеснул глазами.
- А вам зачем? – с будничным любопытством спросил вдруг он.
- Я журналист, - свободно ответил привычный к такому вопросу Рон. – Мне поручили набрать интересный материал. А здесь, я вижу, их все знают.
- Знают, - пробормотал газетчик. – Идите себе. Разве что аккуратней там. Того они все…нездоровые. Интересуетесь – того, осторожней.
- Может быть, вы расскажете подробнее? – приветливо и цепко попросил Рон.
- Да что там рассказывать-то. Чужаков не любят. В целом – типичные хамы, религиозные. Странные, вообще. По квартирам звонят, предлагают рассказать о Боге, все отказываются, они обижаются. Хамы, говорю ж, типичные. Молодой человек! Кстати, ежели желаете к ним пройти, значит, не позабудьте им заявить понаглей: се стою у дверей и стучу. Я слышал, что именно таков их тайный пароль.
Рон улыбнулся, щелкнул диктофоном, купил пластиковый карандаш нежного травяного цвета, вежливо попрощался и, включив плеер, зашагал в указанном направлении.
Община, как выяснилось, арендовала подвал в полуразвалившейся бурой пятиэтажке довоенных времен. Или не арендовала, а занимала просто так – это журналиста не волновало и не удивляло – ему приходилось работать и в менее благоустроенных местах. Смутила его новенькая и блестящая многослойная сейф-дверь с узкой прорезью в форме креста посередине. Рядом со входом в подвал обнаружилась еще одна маленькая темная комнатка с одинокой тусклой лампочкой, полностью заваленная старыми ящиками и коробками.
Рон постучал по стене рядом с огромной стальной пластиной, и в прорезь выглянула ветхая старуха в аккуратном черном платке. Глаза ее были темными, блестящими и злыми.
- Знаю твои дела, - странным восторженным голосом сказала она, осеняя себя крестным знамением. – Вот, Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее. Ты не имеешь много силы…
- Послушайте, - дождавшись паузы, перебил ее Каммер. – Я – журналист. Разрешите, пожалуйста, задать несколько вопросов вашему старцу. Иоанну Хейтерману.
- Он не принимает посторонних, - недоверчиво оглядывая его с головы до ног, проскрипела привратница.
- Се стою и стучу, - ругнулся себе под нос журналист. – У дверей.
- Что? – опешила та.
- Извините за беспокойство. До свидания.
- Постойте. Возможно, старец захочет вас видеть.
Блаженный старец оказался нестарым еще человеком, худым и высушенным, как скелет, но твердо стоящим на ногах. Одет он был в широкую ветхую мантию пепельно-черного цвета с глубоким капюшоном с изображениями белых крестов, черепов, пик и копий. Лицо его было скрыто почти полностью, так что видны были только седая всклокоченная борода, торчащая во все стороны, и сердитая складка бледных губ. Более всего в наряде старца удивляли массивные пулеметные ленты, перекрещивающие грудь, обхватывавшие поясницу вместо ремня, и во множестве свисающие к полу, и два старых железных рупора. На груди его висело что-то вроде распятия, скрученного проволокой из пистолетных гильз.
- Это еще зачем? – не выдержал Рон, косясь на свою провожатую.
- Зачем? – кажется, та никогда не задавала себе подобного вопроса, но нашлась быстро: - Вериги, оковы. Смиряет плоть.
- Вериги мне видеть доводилось, - хмуро шепнул журналист. - Почему ленты-то?
Старуха не ответила, лишь набожно перекрестилась и рухнула перед учителем на колени.
- Здравствуйте, - сказал Каммер.
Старец словно обнюхал его взглядом и улыбнулся. Черные и гнилые зубы его торчали изо рта, придавая ему комичный и уродливый вид.
- Мир тебе, - добродушно прошамкал он. – Pax vobiscum. Ибо написано: не препятствуйте детям приходить ко мне. И еще: не собирайте сокровищ на Земле, где воры подкапывают и крадут, а ищите (сокровищ) на небеси. Ведь затем пришед еси?
- Я журналист.
- Что знаменует сие? – насторожился старец. – Ты не холоден, не горяч. О, если бы ты был холоден или горяч…но как ты холоден, а не горяч или холоден, то извергну тебя из уст моих!
- Я хочу написать о вашей общине в газете.
- Signum nostrum! – вскричал тот. – Знак нам, братья! Весь мир узнает о нас! Вот знамение, Господи, ибо речено: доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?
- Значит, вы разрешаете? – решился уточнить Рон.
- И более даже! – в экстазе заметавшись по залу, зашептал учитель. – Ты, дитя – знак нам, что слышит нас Господь наш. Без промедления ты станешь частью нас, и воздвигнешь гвозди Его на обидящих и ненавидящих тебя!
- Я всего лишь хотел задать вам несколько вопросов, - озадаченно заметил Рон.
- Да-да или нет-нет, а прочее – от лукавого, - замахал руками старец. - Чадо, не спрашивай, но делай. Вера же вместо дел не вменится нам, имеем бо дела, отнюдь оправдающие нас. Вера без дел мертва.
- Я не понимаю.
- Сейчас. Сейчас все поймешь.
Старец упал на колени, заелозив по выложенному камнем полу пещеры, и принялся рьяно что-то шептать, время от времени маша руками и крестясь.
- Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби, и в царствии, и в терпении Иисуса Христа. Время пришло! Пробил час (великой) войны! Вот знаменье. Ecce homo. Пять ангелов у пяти церквей суть пять светильников. Они станут оными, да вознесут ветра мою клятву к Господу!
Его истеричный высокий голос на мгновение стал сухим и деловитым. Иоанн поднялся на ноги и откашлялся.
- Пригласите моего заместителя, Алекса Лестера.
Заместитель старца, выплывший из бокового коридора, оказался подтянутым, крепким, наголо бритым мужчиной с военной выправкой. Одет он был, в отличие от прочих, в потертую военную форму болотного цвета, но на груди его, как и у прочих, висел маленький жестяной крестик. В плотной пластиковой кобуре на поясе был застегнут пистолет с торчащим наружу глушителем.
- Окроплю их иссопом, и очистятся, омою их (кровью) и паче снега убелятся! Первая акция будет мирной – митинг у здания администрации плюс петиция. С подписями всех христиан области и размещением в интернете. Массовая раздача карманных Библий и брошюр должна быть организована уже через час. Костер с богопротивной литературой – через два десять, оружия – тогда же. Проследите, чтобы сочувствующих набралось достаточно для перестрелки еще до прибытия полиции.
- Какой перестрелки? – опешил Рон, опустив блокнот.
- Кто не убоится тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? – в исступлении заорал старец, снова упав на колени. – Ибо Ты един свят! Крепцие восстали на мя, и сильние взыскаша руку мою (кашель)! Выполняйте. Все по плану.
Военный коротко кивнул и удалился.
- В чем дело? – пытливо поинтересовался тронутый мрачным предчувствием Каммер, пожевав кончик пластикового карандаша. Старец опять поднялся и, хмыкнув, посмотрел на него. – Какое оружие?
- Бич из веревок, - хмуро прошамкал тот. – Много-много бичей. О, если бы Ты расторг небеса и сошел, горы растаяли бы от лица твоего, как от плавящего огня, как от кипятящего воду, чтобы имя Твое сделать известным врагам Твоим. Понимаешь?
- Нет.
- Имеющий уши да слышит, - тем же привычным ему фанатичным и восторженным тоном воскликнул старец, возложив руки на плечи Рону. – Свидетелем событий великих доведется быть тебе, дитя. Но надобно выезжать нам, дабы к часу, известному лишь Отцу, не припоздниться. Помни ж главное: жизнь твою сохранят тебе, вот мое слово, связанное на земле и связанное на небеси. Пойдем.
- Об этих и других событиях – подробнее. Развиваются события в городе N. Христианская военная машина, или «община Воздвижения Гвоздей Господних», расстрелявшая в полдень несколько нарядов милиции и весь городской ОМОН, а также раздавшая оружие – автоматы Калашникова 47 года выпуска - мирным и не вполне христианам, организовала массовые казни и пытки на холме к северу от города. Людей там жгут на крестах, колесуют, мучают и истязают всеми возможными способами. С места колесования и истязаний передает наш специальный корреспондент, Джейн Питерс.
- К сожалению, Томас, я нахожусь не вполне там, но рядом. Информацию для репортажа мне предоставил местный коллега – Рон Каммер. Он утверждает, что фактическим главой христианских террористов является некий Иоанн Хейтерман, блаженный старец, именующий себя также «Владыка Иоанн». Еще он подтвердил информацию о наличии в городе танков.
- Джейн, вы пропадаете или оговорились. В городе не может быть танков. Министр Обороны категорически это отрицает, значит, вы приукрашиваете.
- Черт побери, в городе есть танки! – заорал Рон.
- Джейн! Связь прервана. Уважаемые телезрители, мы продолжим трансляцию с места событий при первой же возможности.
Десятки и сотни старых, ржавых танков взрывают землю визжащими гусеницами. Броня их усеяна священными символами, за башней каждого укреплен высокий крест с распятым на нем обнаженным человеком – окровавленным, изорванным, ослепленным гниющим заживо, лишенным половых органов. Кресты эти, высившиеся жутким частоколом над христианской техникой, черной тенью затмевали кровавый восход.
Когда танки хрипло рычащей стаей вошли в город, люди пытались бежать. Владыка Иоанн, по пояс высунувшись из люка переднего из них, благословлял людей одной рукой, а другой швырял им вдогонку кресты с привязанными к ним осколочными гранатами вместе с пакетиками мелких гвоздей. Обрывки белой смирительной рубашки развевались на теплом, потном ветру, вырываясь из-под надетого поверх них громоздкого бронежилета, простреленного в дюжине мест, помятого и старого.
- Покайтесь! – сорванным голосом проповедовал он, тяжело дыша в фильтр противогаза. – Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное! Ибо за мной идет тот, кто сильнее меня.
Очередной фугас, брякнув об камень мостовой, покатился под ноги молодой женщине с запеленатым ребенком в руках. Та спокойно поглядела на снаряд, перекрестилась и легла на него животом, положив дитя себе на спину.
Кровавый фонтан окропил головной танк. Ребенок, только перекувыркнувшись на изуродованных останках с торчащими из них обломками костей, остался невредим.
Владыка Иоанн, истово воздев очи горе, нырнул в люк, захлопнув его за собой, и дитя исчезло под ошипованной грязной гусеницей.
- Мы продолжаем сообщения из города N. Несмотря на факт вопиющей лжи нашего специального корреспондента насчет наличия танков, мы восстановили связь. Джейн, и снова привет.
- Томас, к городу приближаются бомбардировщики. Боевые истребители с грузом бомб.
- Хе-хе-хе, - деланно захихикал диктор, роняя бумаги и пугливо оглядываясь.
- Положение очень серьезное.
- Этого быть не может, - веселился Томас. - Откуда возьмутся истребители в демократической свободной стране? У нас в свободном пользовании только пневматическое оружие для самообороны. Да здравствует президент! Да здравствуют наши добрые и милосердные вожди!
- Пошел ты.
- Связь прервана. А мы возвращаемся к гламурной вечеринке.
И черным осиным роем с востока хлынули истребители, отмеченные знаком кровавого креста и буквами «CWM». На листовом железе их брони были видны пятна ржавчины, конструкция их безнадежно устарела, но летать они еще могли, и нашлись христиане, умеющие ими управлять.
Из люков посыпались бомбы. Устаревшие.
Но взрывающиеся и убивающие не хуже новых.
Война. Война никогда не меняется.
У подножия крестного холма выстроилась рядами огромная, необъятная человеческая толпа. Мужчины, женщины, подростки, старики. Руки всех были забиты в тяжелые кандалы, соединенные друг с другом массивными цепями. Люди устали, были вымотанными, высушенными и разбитыми, закопченными, окровавленными и покалеченными. Покалеченными скорее духовно, чем физически – то, что казалось светлым и добрым вдруг обернулось океаном крови в городе, этим холмом с безумным жертвоприношением и сотнями распятых истерзанных трупов в противогазах и респираторах. Обернулось несколькими тысячами озверевших фанатиков в пепельных робах и матово-серых касках вроде нацистских, вооруженными АК-47, похожими, как близнецы, и страшными, как сам суд. Обернулось сумасшедшим стариком, изрыгающим яд цитат с башни одного из танков.
- Дьявола вашего нет здесь! – надрывно орал владыка Иоанн, брызгая слюной в искажавший его голос рупор. – Всю мощь христианской военной машины познайте! Все, что Бог может противопоставить вашему дьяволу, он противопоставит, и величие Его таково, что он может послать десять легионов светлейших света ангелов, чтобы сокрушить вас! Ангелы бо грозние возьмут тя и в вечный огнь введут! Но милосерд есмь. Ибо рекл еси: милости хочу, а не жертвы. Милости, скоты! Милости! Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие!
Пророк закашлялся, раздраженно сплюнул в сторону.
- Не мир принес я вам, но меч! – тонким ломающимся голосом продолжил он. – Я пришел, чтобы разлучить родителей и детей, жен и мужей.
Проповедник вылез из люка, сошел на землю, аккуратно спрыгнув с гусеницы. Опираясь на железный посох и шаркая, подошел к ближайшему кресту. Выхватив у одного из своих людей длинную пику с широким наконечником, похожим на лезвие, он вонзил ее в сердце распятого.
Рон где-то слышал, что кровь, хлещущая из пробитого сердца, бьет фонтаном на несколько метров в высоту. Кровь же несчастного, словно обретя наконец свободу, кипящей пузырящейся рукой заструилась по его ногам. Рухнув на колени, пророк собрал густую темную жидкость в заранее приготовленную пустую консервную банку с неровными острыми краями и странной кривой ручкой снизу. Вслед за этим он аккуратно поставил ее на землю, отошел на несколько шагов и швырнул в человека гранату.
Переполненную чудовищной субстанцией банку он бережно поднял с земли, отряхнул от лишних ошметков плоти и с надрывным хрипом воздел к небесам.
- Придите, едите, - продекламировал он, - сие есть тело мое, ныне ломимое во оставление грехов! Сия есть кровь моя, ныне изливаема. Кровь – это жизнь.
Владыка быстрым шагом подошел к какому-то высокому мужчине, и ткнул чашу ему в лицо, заляпав его рванье алыми пятнами.
- В преддверии Конца Времен, - заорал он, - каждый из нас станет Христом! Каждый из нас должен вытерпеть его муки и принять Его в себя, чтобы стать им! Во мне убо пребывает, в нем же и Аз есмь!
- Пей! – зло хихикнув, пригласил старец мужчину. – Причастись истинного тела и крови Христовой!
Мужчина молчал, тяжело уставившись в лицо безумцу.
- Desiderum diaboli, еретик, - просипел тот, царапая острым краем его лицо.
Тот отреагировал правильно. Напряг мышцы, до хруста сжал челюсти, с трудом поднял закованные в кандалы руки, вывернул крепления цепей и с криком ненависти закинул их за шею Иоанна. Закрутил на запястьях так, что чугунные звенья сомкнулись на шее пророка.
Когда голову мученика разнесла короткая очередь из АК-47, толпу обрызгал его мозг, а он непроизвольно дернул руками, шея пророка захрустела. Треснула, свесилась набок. Он обмяк и ничком упал на землю, как мешок с костями.
Один из обвешанных автоматными рожками фанатиков – судя по всему, женщина - небрежно закинул оружие на плечо и подошел к останкам пророка. Поднял консервную банку, жадно высосал всю кровь и плоть, что в ней остались. Поднял с земли рупор, перевернув его, хладнокровно слил с него отвратительную массу.
- Око за око, зуб за зуб, - совершенно спокойно объявил фанатик женского пола, прорвавшись сквозь стену помех. – Я пришел… пришла, чтобы не нарушить закон, но исполнить его. Удушить сотню из этих червей. Их же цепями.
- Стоп, - вдруг добавила она. – Пред Богом все равны, помните? Детей не щадить. Не жалеть женщин. И даже вовсе: вспомните про блудницу и кровоточивую, и осознайте, что для них ближе покаяние. Покайтесь. Ибо приблизилось Царствие Небесное. Антихрист при дверях.
Рон зажал руками уши, выронив блокнот с карандашом, и зажмурился. Но даже эта мера не спасла его от режущих ухо и впивающихся в душу воплей боли и четких, мерных вскриков огнестрельного оружия, кромсавших горожан на части.
И еще – от чьего-то тихого, спокойного голоса, скрипучего и монотонного, точно фоновый шум в радио. Дрожащего и дерзко громкого, неторопливо проговаривающего слова молитвы, очевидно, где-то услышанной, но незнакомой: живой в помощи высшего, в кров Бога небесного…. воцарится…
Голос оборвали раскрошившим зубы ударом приклада в челюсть, а его владельца потащили на крест.
- Иоанна убили, - грустно хлюпнула носом Джейн Питерс. – Может быть, теперь власти смогут прийти нам на помощь. Подтянуть войска.
- Не он здесь главный, - пожал плечами Каммер, передавая журналистке небольшую плоскую фляжку. - Иначе бы его так просто не убили. Он лишь инструмент.
- Чем докажешь? – недоверчиво отвинчивая крышку, брякнула она.
- Я попросил сохранить тебе жизнь у его заместителя Алекса Лестера, когда он отказал. В то время как всю бывшую с тобой милицию и охрану казнили на холме, ты осталась в живых.
- Ты с ним на короткой ноге?
- На длинном стволе винтовки. Просто они связаны клятвой владыки и из-за страха кары небесной не могут меня убить.
- Может, поговоришь с ним, чтобы нас отпустили? – хмуро поинтересовалась Джейн.
- Почему бы и нет.
Каммер нашел Алекса Лестера в подземном бункере с развевающимся над ним черным флагом «CWM».Завидев его, тот встал.
- Что скажешь, свидетель великих событий? Что скажешь о Великой Декларации Войны? Я вижу твое возмущение.
- Я слишком устал, чтобы возмущаться. Скажу лишь одно: вы пролили слишком много крови. Зачем нужны были все эти танки, все эти убийственные бомбардировки? Что вам это дало?
- Ты придерживаешься точки зрения этих запуганных цензурой демократов в телевизоре?
- Нет. Я просто против смерти невинных. В частности – женщин и детей.
- Послушай меня! – крикнул Алекс, сжав плечо Рона. – Думаешь, мне нравится убивать невинных? Думаешь, бесцельное разрушение доставляет мне удовольствие?
- Отчего же бесцельное, - холодно дернулся тот. – Ведь вы полагаете себя спасителями. Мессиями и пророками, предвестниками Царствия Небесного.
- Всеми ими считает себя лишь один безумный старик, без устали изрыгающий бессвязные цитаты из Писания, - возразил военный. – Он был нужен нам, чтобы зажечь народ тем фанатичным духом, которым, как огонь, горит каждое его слово. Духом радикализма и ревности по Богу, уснувшим в обществе, но необходимым нам для того, чтоб победила справедливость. Сотни лет христиан гнали. Их мучили, пытали, истязали, запрещали, цари издавали против них документы, их храмы сжигали, их преследовали даже в катакомбах. Их распинали, колесовали, терзали крючьями, водой и пламенем, гвоздями и свечами, печами и прутьями. Когда христиане своим терпением, смирением и непоколебимой верой доказывали свое превосходство над язычниками и их признавали и признавали даже правители на государственном уровне, их предавали свободомыслием, либеральными идеями и атеистическим бредом. Когда христианство праздновало свое бескровное торжество и приглашало прочих радоваться вместе с ним, прочие на протяжении всех двух тысяч лет истории били ему в спину. Доморощенные графоманы, из-за своих грехов отринутые Церковью, распространяли свои гнусные тлетворные идеи среди сопливых подростков, по молодости склонных к экстремизму, по глупости – к доверчивости и анархии. Мы же могли лишь советовать: не верьте им. Нас не слушали. Из-за цареубийц и потерянной молодежи христианство вырождается. Вырождается в тихих идиотов, пускающих слюни в отведенных им резервациях и заповедниках. Господи, Рон, неужели мы такие? Неужели мы слабы, хоть не раз побеждали? Неужели мы ошиблись в Господе? Или, может, пришла пора перерасти молитвы и бесконечные посты? Враг силен, и одержимы те, кто ополчился на нас, так неужели же мы не имеем права достойно ответить им? Неужели мы должны ждать, пока нас уничтожат, а паству Господа сведут в Геенну? Поэтому мы объявляем им войну. Мы не можем больше ждать, это было бы предательством самого Христа, понимаешь? Мы должны обернуть против них их же оружие, мы должны отомстить за первых христиан, мы должны показать им кошмар. Показать им мучения мучеников. Показать им, что христианство – это религия сильных духом. Сильных в их понимании. Наша военная машина сокрушит их кости, они будут гореть на крестах, страдать на колах, жариться на каленых решетках, их плоть будут терзать крюки наших священников, их кровь обагрит землю, их вопли вознесутся к небесам. И тогда мы возродимся. Христиане превратятся в активистов нового движения – движения, которое продолжит дело святых и дело Божье. При этом должны пострадать люди, должна пролиться кровь – океан крови. Но разве не пролилась кровь пророков Ваала? Разве не были изгнаны торгующие из храма? Разве не были стерты с лица земли Содом и Гоморра, разве мало ждал Господь перед их сожжением? Разве не были казнены те, кто поклонился Золотому Тельцу, разве перед их казнью не были разбиты скрижали? Мы должны на время отбросить наши законы, чтобы восстановить справедливость, чтобы умерли те, кто есть тьма пред лицом Господним. Лишь Он мог уничтожать идеально, подвергая мучительной смерти лишь тех, кто был неугоден Ему и грешен. Мы же, по несовершенству нашему, вынуждены жертвовать невинными, чтобы восстановить справедливость; мы не можем считать праведников и спасать Лота, мы не имеем права терпеть богохульство целого народа ради десяти святых. Понимаешь?
- Ваш Бог страдал за вас, убийцы, - тихо проговорил Рон, сглотнув. – Вы предаете его скорее своими убийствами и своим беззаконием, своим бездумным упоенным милитаризмом, чем своей активностью и своими оправданиями. Если бы Он хотел крови, Он бы ее организовал, как организовывал десятки раз. Но ведь Он хотел милости, а не жертвы. Разве увенчались успехом Крестовые Походы?
- Господь хотел милости две тысячи лет назад. Теперь не то время.
- Для Него нет времени. Для Него и твои две тысячи, и четыре дарвинских миллиона антропогенеза – всего лишь одно мгновение.
- Для Него – да. Но не для Его творения, не для тех людей, в чьих душах горит огнем Его слово. Точно так же мы должны покарать тех, кто за две тысячи лет Его не услышал. Проповедь Евангелия прошла по всей Земле, и нет прощения или оправдания тем, кто не принял слова Христова. Тем паче нет прощения тем, кто открыто выступает против него, попирая свои же гнилые идеи о демократии, вседозволенности и всеобщем равенстве. Все они должны увидеть силу христианства. Они не видят чудес святых, не веруют в то, что видят своими глазами, не признают Господней морали и регулятивной функции религии. Они делают вид, что всего этого нет, они все ставят под сомнения, они оскорбляют нас, кощунствуют и святотатствуют, они считают жизнь по прихотям нормой. Судя своим судом – судом пьяниц, блудников, мужеложцев и злодеев – они называют нас слабыми. Но вот они горят на крестах. Вот они страдают, пронзенные колами, вот они закапываются заживо, вот они сорванными пропитыми шепотками молят нас о пощаде – вот они видят нашу силу. Вот они видят гнев Господень. Все газеты, журналы, все телевидение, вся всемирная сеть – все переполнено свидетельствами нашей победы, нашего возрождения. Мучения христиан были публичными – их избивали, над ними смеялись и надругались, их обступали стаи зевак. Распни его! Это кричали все. Так почему не должно быть соответствующего возмездия? Почему на мучения мучителей должны смотреть немногие? Пусть трубят. Пусть пишут. Иоанн Хейтерман начал запланированную операцию раньше, ибо счел твой приход знаком. Обрати внимание, Рон: все началось мирно, ибо мы надеялись договориться с властями.
- Раздачей оружия, - зло бросил Каммер.
- Если человек убил, а потом пошел на попятную и сказал, что осознает свою вину, достоин ли он полного помилования? Может быть, судьи должны пожать ему руку и сказать, что раз уж он признался и осознал, что он хороший и честный человек? Нет. Кровь вопиет от земли, и нет им прощения. За то, что пролили кровь пророков, Он дал им пить кровь и вино ярости Божьей – вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его. Разве не так?
- Нет. Не так. Вы сами превратили свою веру в богохульство. Вы сами распинаете своего Бога. Вы сами предаете свою веру, ведь после того, как вас сгноят в тюрьмах или спалят на электрических стульях, вашу веру запретят и будут гнать, как в былые времена. То, как вас будут гнать, хорошо описано в вашей любимой книге. Только вам предрассудки помешают принять в руку и лоб электронный чип, и вы передохните от голоду.
- Видишь, на древах догорают грешники? – чуть поостыв и сняв руку с плеча Рона, ледяным душным голосом сказал Алекс. – Ты достоин, нет, ты должен гореть рядом с ними. Я надеялся, что ты поймешь нас.
- Еще не поздно все исправить, - ядовито заметил журналист. – Прикажи своим головорезам схватить меня и повесить рядом.
- Хейтерман обещал тебе жизнь, и я не нарушу его слово. Но держи покрепче свой диктофон и блокнот, Рон. Иди и смотри. Просто иди и смотри глазами, если они у тебя есть. Позволь себе роскошь идти и смотреть, в то время как мы вместо одного креста взяли два – один для врага – и автомат, и последовали за Христом. Все равно наши ветхие танки будут разбиты правительством, наши истребители сбиты. Я реалист, я не надеюсь на всемирное господство, но даже с террористами власти ведут переговоры. Мы прольем столько крови, сколько сочтем нужным, но пусть они знают, что мы готовы пролить в десять раз больше, если они не примут наши требования.
- Какие требования?
- Они поймут нас и встанут на нашу сторону. Они будут жечь и вешать грешников – злодеев, мужеложцев, пьяниц и прелюбодеев, терзать их тела и пить их души. Они станут христианами и забудут про свои еретические демократические идеи. Они сожгут мосты и уничтожат все, что связывало их с прошлым. Сила духовная станет силой реальной, действительной, политической. И тогда – когда христианство придет к власти и уничтожит, растопчет, обезглавит проклятую демократию - на Земле воцарится Он.
- Ты только что сказал, что ты реалист, - брезгливо и демонстративно сплюнул в сторону Рон. – Ты думаешь, что твой безумный план осуществим?
- А еще я сказал, что мы готовы убить в десять раз больше. Что мы будем сражаться. На костях уродов и еретиков мы создадим город, и генофонд его будет воплощенным христианством. Мы будем распространяться. И убивать. И пусть те, с кем мы столкнемся, помнят: человек, несущий имя Господне на устах своих и в плоти своей, умирает лишь после трех обойм разрывных пуль, выпущенных в голову, и после двух – в сердце. И после этих двух они возьмут наши сердца и увидят там выгравированное золотом имя: Иисус Христос.
- Наверное, Бог плачет, слушая тебя, - очень спокойно произнес Каммер. – Он вряд ли думал, что Его поймут столь превратно.
- Думай, что тебе угодно. Я сказал все. Ты – лишь свидетель. Ты – тот, кто опишет все произошедшее глазами участника, но не виновника, глазами наблюдателя. Когда все закончится, ты будешь отпущен.
- Не боитесь, что я донесу властям о ваших безумных проектах?
- Надеемся, - обезоруживающе открыто улыбнулся Алекс. – Мы действуем в открытую и отвечаем за каждое слово.
- Все-таки ты ничем не отличаешься от Иоанна. Ты такой же сумасшедший, как и он. Разве что не устраиваешь кощунственных причастий горелым мясом. И не выкрикиваешь нацистских лозунгов о рабах и господах.
- Рабы должны служить. Видел я зло под солнцем: раб ехал на коне, а господин шел пешком. Я могу ошибаться.
- Неужели?
- Но лишь в точности цитаты.
Рон замолчал, безнадежным и пустым взглядом уставившись во вращающееся колесико диктофона, наматывающее на себя темную глянцевую пленку. Диктофон остановился, перестал что-то шептать про себя, и, наконец, удовлетворенно щелкнул. Все, что должно было быть сказано, было сказано.
- Смени пленку, - отвлеченным будничным тоном порекомендовал Алекс, глядя в сторону.
- Закончилась, - точно так же ответил Каммер.
Алекс протянул руку и включил маленький телевизор, уютно уместившийся в стенной нише бункера. Шли новости.
- Мы продолжаем получать сообщения из города N. Перед окончанием прежнего сеанса связи наш специальный корреспондент Джейн Питерс успела сообщить, что в город вошли танки. К сожалению, эти сведения подтвердились. Министр Обороны позволил их подтвердить. Террористы, которые, как выяснилось, не имели ничего общего с христианами…
- Что? – тяжело выдохнул Лестер.
- Центр, Цензура, Церковь, - злорадно улыбнулся Рон.
Алекс зло выругался.
- …захватили несколько старых танков и истребителей довоенного производства и с их помощью возобновили свою разрушительную деятельность, организуя бомбардировки. К сожалению, мы не можем восстановить связь с нашим специальным корреспондентом, поэтому мы пригласили в нашу студию Юрия Вернера, ведущего политолога. Юрий, здравствуйте.
- Привет всем телезрителям.
- Юрий, пожалуйста, прокомментируйте сложившуюся ситуацию.
- Конечно, эта самая секта…
- Юрий, - со странной политической улыбкой произнес диктор, глядя в камеру, - о религии речь уже не идет.
- А, не идет, - толстый добродушный политолог встрепенулся, поскольку, как оказалось, не успел мыслью за цензурой. – В таком случае с этой организацией должен быть налажен диалог так же, как с любыми другими террористами. Необходимо узнать их требования, удовлетворить их, а после разбираться с помощью армии.
- Я хочу вам напомнить, что террористы активно используют танки и бомбардировщики.
- Ну и что?
- Спасибо за комментарий, Юрий. Уведите. Уведите, с глаз моих… (шепотом). Мы пригласили еще одного политического обозревателя, Джона Кацмана. Джон, здравствуйте.
- Здгавствуйте, уважаемые гадиослушатели.
- Джон, каково ваше мнение о произошедшем в городе N?
- Газумеется, это в высшей степени возмутительно. Эти теггогисты покусились на самое догогое, что есть у человека в нашем замечательном демокгатическом обществе – на конституцию, котогая декгагигует нам все пгава и свободы, в том числе свободу слова, свободу вегоисповедания и совести. Таким обгазом, все действия этих теггогистов гнусным обгазом попигают все эти ногмы, в связи с чем они должны быть подвеггнуты междунагодному суду.
- Спасибо за комментарий, Джон, я забыл вам напомнить, что о религии речь уже не идет. К другим новостям: продолжается гламурная вечеринка продолжается на похоронах некоего…
Алекс раздраженно выключил телевизор.
- Значит, ты за них? – настойчиво спросил он. – За этих бесхребетных скотов и ублюдков, которые без конца, по поводу и без, жуют свои демократические свободолюбивые сопли?
- Они никого не убивали, - твердо ответил Каммер.
Алекс повернул колесико старенького радио – пожалуй, еще военных времен. Говорил какой-то амбициозный мужчина, впавший в теплую анархичную юность, в детство или в кризис среднего возраста.
- Общеизвестно, моя система ценностей…
Забарахлило, зашумело, восстановилось.
- Все знают, что моя система ценностей значительно отличается от системы ценностей «цивилизованного мира», «христианского мира» или «светского общества», а иногда и диаметрально противоположны. Жизнь для меня – не то, что видимо глазами или то, что жизнью называют другие люди, это часть информационного поля вселенной, часть того самого божественного. Я протестую против всех общественных норм, выдуманных слабоумными жидами, я верю в сатану как в символ моей свободы. При этом я атеист, я не придерживаюсь ничьих правил, я сам для себя авторитет, при этом нацист, антифа, творческая личность, писатель, художник, поэт, блоггер, я автор статей, текстов и постов, нагл, независим, циничен, анархист, сатанист, атеист и самоубийца.
- Самоубийца? – заинтересовался ведущий.
- Да. А еще феминист и бисексуал. Я верю в сатану, атеизм, нацизм и протест, при этом я протестую против общепринятой системы. При этом я ненавижу национализм, расизм, патриархальный семейный уклад, религию, фундаментализм, традиционные устои, мракобесие, ханжество, цензуру…
Алекс, с отвращением поморщившись, повернул колесико обратно, убоявшись чудовищного по длине списка ненависти, и с кислым видом замолчал.
- Может быть, тебе с ними по пути? С теми, чей протест ограничивается очками и двадцатью часами в сутки во всемирной сети? Или с теми, кто избивает слабых, путает понятия и увлекается глупостью тех, кто увлекался травой? Или с теми, кто рисует пятиконечные квадраты на изумрудном поле мелками и плачет оттого, что мир не понимает его уникального творчества?
- Ты сам ответил на свой вопрос. Они никого не убивали. Разреши мне идти. Вместе с Джейн – это моя коллега, за которую я тебя уже просил.
- Как знаешь. Если хочешь идти – идите. Тем более что у тебя кончилась пленка.
- Твои боевики нас выпустят?
- Пожалуй, нет. Я вас провожу.
Бывший военный и журналист вышли из бункера. Вокруг высились тлеющие руины взорванных зданий, вдали – холм с горящими на нем крестами. То тут, то там догорали костры из книг и бумаг, признанных еретическими и богопротивными. Рядом с ними стояли люди в серого цвета робах и касках, держа в руках автоматы, и следили за горожанами, стаскивающими в смердящие кучи обнаженные трупы.
Рон смотрел на них пустыми глазами, машинально шагая за Алексом к ограждению из колючей проволоки, помеченному закопченными желтыми табличками с алыми крестами.
- Дальше выберетесь сами. Моих людей там уже не так много, на всякий случай наденьте кресты и возьмите в руки автоматы.
- Придется.
- И еще – возьми это, - порывшись в карманах, военный передал Каммеру небольшой толстый томик. После этого шутливо отдал ему честь и удалился.
- Что это? – безучастно поинтересовалась Джейн Питерс, заглядывая Рону за плечо. Тот открыл книгу на первой попавшейся странице.
«Будьте милостивы, и помилованы будете».
- Ну-ну, - грустно пробормотал Рон, захлопнув Библию. С сожалением он сравнил маленький золотой крестик на обложке с воющим на горизонте распятием и кровавым символом на оградительной табличке, и бросил томик в ближайший костер.
Взял Джейн за руку и, покачиваясь от усталости, пошел прочь.