Лист 17
3 октября 1941 г. Утром состоялось заседание Обкома, на котором было постановлено уничтожить все объекты военного значения. Когда я в семь часов утра явился на работу, то счетовод Кащавцева стала просить, чтобы я отпустил ее, т.к. по ее заявлению здоровье ее сильно расшаталось и она не может дальше работать при налете фашистских бомбардировщиков, излагая свою просьбу она сильно плакала.
На ее заявление я ответил отказом, т.к. вообще нельзя увольнять, а в особенности, когда необходимо составить платежные списки на зарплату. Я изъявил согласие на то, чтобы они в этот день занимались составлением списков на квартире у Павловой или у отца Масленниковой – Иванова и они пошли: Жилина, Кащавцева и Масленникова. Явившихся расценщиков Сидорину и Неверову, у которых не была распределена премия я свел к себе на квартиру, куда свел [Коложбенкову?], Овсянникова, Мызникова.
Володина, Авдюкович, Эдер и Ноздрачева в этот день не явились на работу.
Когда я шел на вокзал, то выяснил, что Жилина, Кащавцева и Масленникова занимались на квартире у кузнеца Иванова.
По возвращении домой с сотрудниками выяснилось, что бабушка с Нюней собирались с Феоктистовой выехать в деревню, т.к. по рассказам Вани в этот день на Орел будет большой налет самолетов. Я уехал
Лист 18
в банк за получением денег на уплату зарплаты, где пробыл до тринадцати часов тридцать минут, порываясь несколько раз сходить к Зотовым, но так и не сходил.
Придя домой я никого не застал дома. Дверь с улицы была закрыта на задвижку, а со двора открыта.
Идя в депо я встретил Григорьеву, которая сильно плакала, рассказывала, что кладовая минирована и подготовлен бензин для поджигания. Назарова я застал за уничтожением архива. По его распоряжению я начал уничтожать архив бухгалтерии, но не управился уничтожить весь, получил распоряжение помочь погрузить личные дела. Мы поехали на автомашине на вокзал.
Завод № 9 горел и раздавались взрывы. В воздухе летали самолеты. Неизвестно чьи наши или фашистские. С трудом мы погрузили личные дела в подготовляемую для отправления летучку и я с разрешения Назарова пошел домой. Перелез через забор, открыл дверь и начал производить сборы, уложив в мешок старое негодное одеяло и шинель, и в сетку хлеб, сыр, яйца и помидоры, оставив бабушке и Нюне сухари, капусту, пшено, овсяную крупу и песок.
Забил ставни стомиллиметровыми гвоздями, кур оставил открытыми, покрошив им побольше хлеба и совершенно забыл высыпать им овсяную крупу и забить дверь в погребе.
Явился Овсянников за разъяснением, куда направиться. Я
Лист 19
порекомендовал ему идти на вокзал, не зная, что поездов на станции уже не было. Закрыв дверь дома я направился на вокзал. В Вагонном депо я никого не застал, не было никого ни в Постотделе, ни в Отделении эксплуатации движения, ни на станции. Я не знал, что предпринять. Находящийся на станции техник Отделения Мызников сказал, что Отделение Движения находится в Стальном Коне и рекомендовал и мне пешком направляться туда.
Поразмыслив я пришел к выводу, что идти в сторону Ельца мне выгоднее, т.к. туда нет ни большака, ни шоссе, тогда [как] к Стальному Коню (вернее к Оптухе) идет шоссе и меня могут нагнать танки, а также возникал вопрос Могу ли я застать где либо летучку.
А поэтому я направился через Выгонную улицу мимо посадок к лесу Андрябуж. Возле десятой казармы я встретил [Лялина?] Николая, который потерял жену и дочь.
Когда я прошел Выгонную улицу в воздухе неоднократно появлялись самолеты. Чьи были самолеты разобрать было трудно, т.к. от охваченного пожаром Орла [расстилались?] глубокие тучи дыма, а поэтому пришлось несколько раз ложиться в ботву картофеля и в посадки.
В посадках перед Андрябужем я встретил бойцов истребительного батальона. В посадках было много народу. При подходе к лесу
Лист 20
я увидел пламя. От чего было пламя я не знал, но когда я вошел в лес, то начали раздаваться взрывы снарядов. Можно было предположить, что был подожжен артиллерийский склад. Свист взрывов был настолько силен, что становилось страшно и я перешел на правую сторону железнодорожного пути, т.к. за насыпью было безопаснее. Движение из Орла происходило по жел. дороге, на автомобилях, лошадях и пешком. Вскоре я встретил [Лялина?], который так и не нашел семьи.
Мы сели с ним закусить и перекурили. Когда мы окончили пробегающие около нас ребята сказали, что на посту [11?] километра стоит поезд.
Хотя мы имели тяжелую ношу, но тоже побежали. Действительно на посту стоял поезд. Мы сели на платформу и скоро поехали. При подъезде к станции Домнино у нашего поезда завалилась одна цистерна и две цистерны сошли с рельс от чего произошел сильный толчок, и мы подумали, что было произведено экстренное торможение. Мы начали слезать с платформы и [покидали?] свои вещи. Кое-как подобрали вещи и пошли к голове поезда, где и уселись на паровоз. Орел был охвачен пламенем.
На ст. Золотарево мы нагнали поезд и пересели в вагоны. [Лялин?] слез на станции [Воротино], а я с этим поездом доехал до ст. Верховье. На ст. Верховье мы нагнали еще поезд. На тендере этого поезда я устроился и спал до Ельца.