Бессмертие отменить

 
Анна  Райнова

Бессмертие отменить

    Блестевшая полированной сталью дверь с шелестом отъехала в сторону. Ри глянула на часы – ровно полдень  и ни минутой больше в самой середине обожаемого ею яркого тропического лета. Точка отсчёта новой жизни. Прежняя останется позади, она навсегда оставит её здесь, едва покинет пределы медицинского центра. Осталось лишь подписать документы на пятом этаже, в комиссии по правам смертных. Женщина затаила дыхание, у неё есть полчаса, время еще раз обдумать давно принятое решение.
     Что будет с Клайдом, когда он узнает? Сейчас не время об этом думать. Потом, когда стрелки часов перестанут колебаться в безвременье между прошлым и будущим и в её удостоверении личности малозаметным красным ромбиком появится отметка: «Бессмертие отменить». Ри постояла, гоня прочь сомнения, затем решительно переступила порог, прошла через пустой стерильный коридор и вызвала лифт. Ощутив лёгкий толчок внизу живота, инстинктивно прижала туда руку и прошептала:
     – Привет, малыш.
     Невидимый кулачок ткнулся в неё ещё раз. Ри улыбнулась, погладила живот и потянулась, выпрямляя спину. Двери лифта неслышно разошлись. Из кабины навстречу ей шагнул Клайд. Едва не вскрикнув от неожиданности, Ри отшатнулась, но сразу взяла себя в руки. Испуг на её лице мгновенно сменился приветливой улыбкой:
     – Здравствуй, дорогой, – привычно поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать мужа. Клайд взял её за руки и долго смотрел в глаза, так, словно впервые увидел.
     – Клайд? – прервала затянувшееся молчание Ри. Её живая натура не терпела подобных неопределённых пауз: есть что сказать, скажи, а если нечего – незачем томить душу, пытаясь взглядом объяснить необъяснимое. – Как ты здесь оказался?
     – А ты не догадываешься? – он упрямо мотнул головой. – Меня вызвали сюда из экспедиции.
     – То есть, как вызвали?
     – Комиссия по делам смертных не может заключить с тобой договор, хотя бы формально не поставив меня в известность.
     – Правда? Я не знала… – потупилась Ри. – Моим делом занимался специальный агент. И что ты об этом думаешь?
     – Что думаю?! Я мчался сюда, как ошпаренный. Это на голову не натянешь, Ри! Вот так белым днём среди полного спокойствия получить такое известие? Как ты могла это скрывать? Как такое вообще могло случиться? – его глаза горели, голос срывался от волнения, сильные ладони сами собой легли ей на плечи. Ри растерялась, обмякла в его руках, но глаз не отвела:
     – Произошло, – произнесла на грани слышимости.
     – Так ты специально это сделала?
     Она кивнула.
     – Зачем? Не ведаешь, что творишь?
     – Нет, понимаю, очень хорошо понимаю, прости, – неуверенно, словно уговаривая саму себя, сказала она. И тут же, внезапно меняя тему и тон разговора, добавила. – Это невероятно, Клайд. Живота почти видно, а малыш уже шевелится там внутри.
     Ри взяла его ладонь и приложила к себе. Ощутив движение, изумлённый Клайд отнял руку.
     – Чувствуешь, ты чувствуешь, Клайд? Мне хочется летать!
     – Это невозможно, я доверял тебе, Ри, – покачал головой Клайд, но несчастное выражение на её лице вмиг остудило его праведный гнев. Увидев слёзы в её глазах,  он был готов расплакаться вместе с ней, защищать от всех неприятностей, холить и лелеять. Клайд всегда давал слабину, если у них случались размолвки. Стоило Ри приблизиться, он неизменно терял над собой контроль. Вот и сейчас смягчился, обнял, спрятал её маленькую сумасбродную голову на своей груди. Да, обманула, да, решила всё сама, но если есть еще хотя бы мизерная надежда, что он сумеет остановить её, удержать от необдуманного шага в бездну… Он глубоко вздохнул и понизил голос, стараясь говорить как можно спокойнее:
     – Пожалуйста, объясни мне, зачем тебе ребёнок?
     – Хорошо, только потом, сейчас меня ждут, – выпросталась из объятий Ри. – Давай встретимся в лобби через полчаса, – и, куда только делись слёзы, наградила его самой очаровательной из своих улыбок.
     Если бы он не знал её столько лет, мог подумать,… нет, она не играет. Ри всегда живо реагировала на малейшее дуновение ветерка эмоций, испытывала чувства, неподвластные его расчетливому уму. В первые месяцы знакомства он часто думал о том, как такая восприимчивая, она вообще умудряется жить, и, удивляясь этому, привязывался к ней всё сильнее. Ри понимала, что сейчас ему больно и пыталась увильнуть от прямого разговора. Хотела сгладить углы.
     – Нет, подожди, ты должна меня выслушать,– вскинулся он.
     – Хорошо, дорогой,– кивнула она. – Но только после того, как подпишу документы. Я всё равно это сделаю, к чему оттягивать развязку? Думаешь, мне легко? Он живой, понимаешь? Ты понимаешь, Клайд? Я не смогу убить малыша.
     – А убивать себя ты можешь?
     – Почему убивать? Я буду жить ровно столько, сколько мне отмеряно природой.
     – А я останусь?
     – Клайд!
     – Что?
     – Не трави мне душу.
     – Так это я, оказывается, травлю тебе душу? Ты не понимаешь, что это значит для меня? Для нас. Правда, не понимаешь?
     – Хорошо, давай поговорим, но у меня мало времени.
     – Я буду краток, – он подтолкнул её в лифт.
Ри облокотилась на стенку кабины и закрыла глаза. Клайд разглядел тень усталости на её нежном лице, словно за два месяца его вынужденной отлучки жена провела в одиночестве многие годы. Мысли путались, занозили душу тысячами острых болезненных иголок и отражались от пластиковых стен замкнутого пространства стремительно летевшей вниз кабины.  Клайд глубоко вздохнул, главное – спасти её, удержать от безумного шага.

    В этот момент лифт затормозил и услужливо распахнул двери, за которыми открылся просторный светлый холл. День встретил их солнцем и прохладой великолепного кондиционированного парка. Деревья гнули  ветви под обилием плодов, роняя на землю созревшие, вдоволь напитавшиеся солнцем.
     Кладй забрал у жены тяжёлую сумку, обнял Ри за талию и повлёк по аллее туда, где в рамке из камышей блестел квадрат искусственного озера. Жена послушно шагала рядом, и в её нарочитом послушании было нечто пугающее.
     – Ри, – стараясь заглушить словами тревожную паузу, заговорил он.  – Зачем тебе ребёнок? Чего тебе не хватает, скажи?
     – Не понимаешь? Ты видел мои последние работы?
     – По-моему красивые картины.
     – Красивые? Ничего подобного, они яркие, как пятна случайно пролитой краски, но в них нет души.
     – Я не заметил, – пожал плечами Клайд, – они отлично продаются, твои выставки проходят по всему миру, друзей полный дом, я, в конце концов, чего ещё желать?
     – Я пустая, Клайд. Пустая уже давно. Поверь, я старалась, очень старалась понять. Искала что-нибудь такое, что смогло бы меня зацепить, разбудить, заставить дышать полной грудью, искала много лет. Безуспешно. Ты помнишь Лизи?
     – Эту сумасшедшую? Да.
     – Я навещала её в Городе смертных после того, как она родила свою дочь. Примерно полгода назад.
     – Ты ничего не говорила мне об этом.
     Значит, всему виной последние каникулы. Ри любила проводить отпуск в живописных уголках планеты. Клайд заказал тогда домик на маленьком острове в Карибском море. Две недели радостного единения с природой жена была особенно обворожительной. Она собирала ракушки, в свои густые тёмные волосы живые цветы и с удовольствием ходила нагая, поставляя ласковому солнцу изгибы точёного тела. Кладй терял голову, и носил её на руках. точно маленького ребёнка.  Они часами резвились в тёплом море и засыпали в своем бунгало только под утро, когда на далеком горизонте, разгоняя предрассветные сумерки, появлялись первые сполохи зари. Значит, она уже тогда всё для себя решила. А он… Неожиданное известие из комиссии по делам смертных сбило с ног, ошарашило, оглушило. Клайд  подумать не мог, что Ри способна на такое. Решив, что в комиссии перепутали адресата, дважды  требовал подтверждения и, получив его, всё равно не мог поверить…
     – Милый? – нежный голос вывел его из задумчивости.
     – Последний отпуск?
     – Да.
     Он развернул жену к себе и долго вглядывался в её изменившееся лицо, полнившееся чужим, незнакомым светом.  Тем самым, который он заметил ещё перед отъездом. Энрика льнула к нему весь день, ластилась, не желала выпускать из объятий, потом отстранилась, сказав, что ему, наверное, уже пора. Он увидел мокрые дорожки на её щеках и обещал скоро вернуться. Удивленный, ведь легкая и жизнерадостная Ри, провожая мужа в экспедицию, раньше не плакала, но, слишком хорошо зная переменчивость её эмоциональной натуры, он ничего не заподозрил. А ведь она прощалась. Прощалась и молчала о том,  чем уже тогда были заполнены все её мысли и устремления. Ждала его отъезда, чтобы официально заявить о своём решении. Будь Клайд рядом, может и не решилась бы …
     – Ты хотела, чтобы я вернулся в пустой дом и только потом узнал, что произошло?
     – Прости, – прошептала Ри. – Я думала, так будет лучше. Лизи, – внезапно ободрившись, продолжила она, – ты не представляешь, она держала младенца на руках и я вдруг поняла, что её жизнь наполнена смыслом, тем самым, который я так безуспешно искала. Я написала Лизи с дочкой, вчера закончила работу. Пожалуй, это единственная стоящая вещь из всей моей мазни. Тебе не кажется, Клайд, что в бесконечной жизни мы утратили нечто очень важное.
     – Что мы утратили, Ри? Кладбища, гробы, потери, что?
     – Ценность каждого мгновения, – она замолчала, ожидая, пока смысл сказанных слов проникнет в его сознание, но, видимо, не найдя в его взгляде поддержки, сказала. – Наш сын будет похож на тебя и на меня, ты представляешь? У него будет твой голос и мои глаза, или наоборот, неважно. Он будет живым продолжением наших чувств, разве это не стоит того, чтобы однажды постареть?
     – Не знаю, я никогда не думал об этом, – опустил глаза Клайд,  ведь не привык отказывать ей даже взглядом.
     – Вот именно, мы перестали думать. О нас, об этом, обо всём,  – продолжила напирать Ри. – Потому что времени у нас хоть отбавляй и в любой момент можно полностью изменить свою жизнь: обрести новую профессию, сменить десяток мужей и до бесконечности ходить по кругу. Замкнутому кругу, Клайд! Я этого не хочу. В Городе смертных я видела немало мужчин, они отказываются от бесконечности за право иметь второго ребёнка. Многие живут семьями, на улицах слышны голоса детей. Там я поняла, что старость вовсе не так страшна, как нам её рисуют. А у нас, что есть у нас? Сообщество вечно молодых и безумно уставших от жизни фарфоровых статуэток?
     – Что ты хочешь этим сказать? – напрягся Клайд.
     – Ничего, дорогой, – вздохнула Ри, он опять её не понял или не захотел понять. – И съёжилась под его осуждающим взглядом. – Ты не подумай, кроме Лизи я там ни с кем не говорила, но, уверяю тебя, ты перестал бы презирать смертных, если бы хоть раз увидел их лица.
     – Иди ко мне, – он заключил жену в объятия. – Как я буду без тебя жить?
     – Ты сможешь навещать нас в Городе смертных. В любое время, когда захочешь.
     – Нет, я не желаю видеть этого зверёныша.
     – Зверёныша? Ты серьёзно, Клайд?
     – Это невыносимо, да, не смогу. Не смогу наблюдать, как ты стареешь, становишься слабой и немощной, – он упёрся взглядом в её прикрытый тонкой материей чуть округлившийся живот. – Его я уже ненавижу, ненавижу за то, что он лишил тебя жизни. Так что, если ты всё же решишься подписать себе смертный приговор, давай расстанемся прямо сейчас.
     – Ты в этом уверен?
     – Да. Милая, пожалуйста, поехали домой.
     – Ты ничего не понял, да? Я не шучу.
     – Я вижу и мне не до шуток. Ведь ты не подозреваешь, что с тобой будет Городе смертных.
     – А что со мной будет, Клайд? Я столько думала об этом. Продолжай, если начал, какие ужасы ожидают меня в Городе смертных? Говори! – заволновалась она.
     – А ты не догадываешься?
     – Нет, я была там много раз и ничего пугающего не заметила. В конце концов, что плохого в том, что наш сын будет жить? Жить вечно, если захочет. За ним останется этот выбор, я узнавала,  – занервничав, быстро заговорила она.
Он понял, что сумел, наконец, вбить клин в её уверенность и решимость. Нельзя позволить ей вновь обрести прежнее равновесие:
     – Вот именно, жить вечно. Я более чем уверен, что, когда вырастет, он не захочет остаться в Городе смертных.
     – Ну и что? – пожала плечами Ри.
     – А то, дорогая моя, – затаил дыхание, прежде чем сообщить ей главное. – Твой вожделенный сыночек через каких-нибудь двадцать лет покинет тебя навсегда. Он уйдёт, а ты останешься… одна, совсем одна, я не стану повторять, что не желаю принимать участия в этом безумном предприятии. Вот скажи мне, ты мать свою помнишь?
     – Нет, – растратив последние остатки уверенности, насупилась Ри. – Зачем ты спрашиваешь? Наш сын меня забудет?
     Клайд угрюмо кивнул.
     – Как же так, – растерялась Ри.
     Клайд привлёк её к себе, и, пока она содрогалась в немых рыданиях, нежно гладил разметавшиеся по спине волосы.
     – Вот видишь, милая моя, – шептал он ей. – Никуда друг от друга нам уже не деться. Успокойся, я тебя не оставлю. Поехали домой, ты даже не представляешь, как я соскучился. Не плачь, всё позади. Завтра же назначим процедуру и вместе переживём этот кризис. Ну, всё, всё… успокойся.
     Ри резко выпрямилась, точно через её тело пропустили электрический ток, оттолкнула его и замерла:
     – Я поняла, теперь поняла, – срывающимся от волнения голосом произнесла она.
     – Поняла что, Ри?
     – Благодарю. Прежде не могла понять, а теперь… Дело тут не в ребёнке, не в том, уйдёт он или останется…
     – А в чём, дорогая? – насторожился Клайд.
     – Милый, – она погладила его лицо, чуть задержавшись на губах. – Всё просто. Наверное, тебе будет трудно это понять, но я пережила своё бессмертие. Медленно и постепенно оно утратило для меня всякую ценность. – О, Клайд, – на её лице появилось выражение мраморного спокойствия, – я причиняю тебе незаслуженные страдания.
     – Прошу тебя, идем. Да что же это такое? – он что было сил сжал её охладевшие ладони.
     – Нет, Клайд, – она взглянула на часы.  – У меня осталось пять минут. Пять, или моё дело закроют.  Надо вернуться в институт, договориться о переезде, ведь жить в нашем доме мне больше не позволят. Значит, не будешь навещать?
Клайд мотнул головой.
     – Это твоё последнее слово?
     Нет ответа. Яркий мир сжался в болезненную точку, а в голове пульсировала, преследовала, спутывалась сама с собой лишь одна навязчивая мысль: «Это – конец»!
     – Дай сумку, вещи отправишь потом, я пришлю тебе адрес, – не позволила ему вставить ещё хотя бы слово Ри. – Последнюю картину дарю, она сохнет в мастерской.
     – Останься!
     – И не подумаю.
     Ри сдернула сумку с его плеча и помчалась к институту. Слёзы текли из глаз, размывая чёткую картину. Надо запомнить её такой, чтобы написать потом, когда всё закончится.