Итак, мы снова на полустанке. Снова недельное ожидание паровоза, снова погрузка в вагоны (а с большими сундуками-чемоданами это сделать ой как не просто!), несколько часов отдыха на полу вагона под перестук колёс, снова выгрузка, снова ожидание, погрузка, перегон. Мы выехали в первой половине сентября, когда солнце ещё жарило по-летнему. Когда на пароме переплывали Керченский пролив, уже дул неприятный северный ветер, и солнечные лучи лишь изредка пробивались сквозь почти обложные облака. Возле города Керчь наш поезд постоял пару дней. Подъехали несколько машин и увезли десятка три семей. Поезд медленно потянулся дальше, останавливался на каких-то разъездах, подъезжали машины, забирали несколько семей, и мы двигались дальше, как мне казалось, по бескрайней серой степи.
Наконец, во второй половине октября мы приехали в тупик, а именно – в Феодосию. Дальше рельсов не было, поэтому из поезда выгрузились оставшиеся несколько сотен людей. Расположились тут же около насыпи напротив развалин гостиницы Астория. Дул ветер, и с неба уже сыпалось что-то моросящее. Чемоданов с нашим скарбом уже не было – по дороге всё обменяли на еду, да и той едва хватало, чтобы «заморить червячка». Только у мамы на руке висел маленький узелок, в котором она хранила корочки на всякий голодный случай. Мужчины выяснили, что сегодня машин не будет, и придётся ночевать под открытым небом. От ветра ещё можно было спрятаться за обгорелыми стенами, а от моросящего дождя спасения не было – в ближайших домах все перекрытия обрушены. Мужики натаскали досок и брёвен из разрушенных зданий и жгли всю ночь костры. На другой день пришли три машины, увезли полсотни «счастливчиков», остальные снова сутки грудились вокруг костров. Зима ещё не наступила, но шёл мелкий всепроникающий дождь, и дул ветер. Костры помогали не замёрзнуть совсем, но просушить одежду не удавалось. Вокруг слышен был сплошной кашель простуженных. Если в начале путешествия мы, дети, бегали и смеялись, то к этому моменту уже чувствовали общий пессимизм окружающей толпы. Мы плотно прижались к маме, держась за её юбку, она гладила руками наши головы, а по щекам катились крупные слёзы.
На третьи сутки, наконец, и нашу семью погрузили в открытую бортовую машину с самодельными скамейками. Ехали долго по дороге, вьющейся серпантином по склонам гор. Двигалась очень быстро, и встречный ветер продувал до костей. Родители положили нас на пол кузова и распростёрли над нами свои телогрейки, но всё равно у всех, как говорится, зуб на зуб не попадал. Потом колонна машин свернула на раскисшую от избытка влаги, дорогу. Скорость уменьшилась, в некоторых местах мужикам приходилось выталкивать машину из луж. Долго ли, коротко ли, но, в конце концов, дорога кончилась.
Остановились в долине между гор посреди татарского аула. Дома-сакли прилепились к скальному склону горы одна над другой. Нашей семье (девять человек) выделили саклю, состоящую из одной большой комнаты и прихожей, которая служила кухней. На этом забота государства о нашей семье закончилась.
Нас привезли в село с русским названием Ворон (татарского не помню) в преддверии зимы, фактически бросили на произвол судьбы, и государство совсем не озаботилось обеспечением хотя бы провизией. Началась зима, начался голод. Во многих семьях дети первыми пухли от голода и умирали. Родители пошли по соседним деревням, пытаясь обменять оставшуюся после переселения одежонку. Удавалось мало, потому что одежда была ношеной. Две старшие сестры (16 и 14 лет) тоже ушли просить милостыню. Слава Богу, мы хоть и пухли с голоду, но все выжили.
Много лет спустя, когда крымским татарам разрешили возвращаться в Крым и дали особый статус – депортированный народ, я вспомнил наше переселение и задал себе вопрос: в чём разница между нами и ими? Ведь нас так же, как и крымских татар, заставили бросить всё нажитое, так же мурыжили на полустанках, везли, как свиней в хлеву, завезли в самый дальний угол от цивилизации, бросили в зиму фактически без работы и без продовольствия. А разница вот в чём: крымские татары имеют статус – депортированные, то есть, пострадавшие. И государство им обязано! И они требуют! И получают. А мы имеем статус – переселенцы, то есть, «захватчики». Мы сейчас «повинны» перед крымскими татарами. Нас можно выгонять с обжитых мест, потому что это чья-то вотчина. Нам невозможно приватизировать землю, которую обрабатывали 65 послевоенных лет. И многое другое «нельзя».
Хорошо, что русских в Крыму пока ещё большинство! А то пришлось бы стать беженцами.