Начало см.http://www.proza.ru/2010/01/12/788
http://www.proza.ru/2010/01/12/1661
http://www.proza.ru/2010/01/15/114
3
К вечеру, повыглядывав из окна и не найдя ровным счётом ничего пугающего, они решились покинуть место трудов. На базе было тихо и безлюдно, и випы, и их лимузины, и секьюрити куда-то бесследно сгинули, к тихому разочарованию Тамары. Идеально стройные бронзовые стволы сосен бесстрастно уходили ввысь и хранили высокомерное молчание. Каждый шаг по хрусткому гравию разрывал прозрачный воздух целой какофонией звуков, и хотелось идти на цыпочках.
- Куда они все провалились? – озираясь, прошептала Тамара.
- Чёрт их знает, - тоже шёпотом отвечала Лариса, – растворились, как и не было… А чего мы шепчем-то?
- Не зна-аю… – комически проблеяла Тамара тоненьким голоском.
- Представляешь, ежели вся территория базы, а не только берег, под видеонаблюдением, что они там сейчас на мониторах своих видят… Две подозрительные тётки крадутся на цыпочках, вертят головами, оглядываясь… Международные террористки! Шахидки! Замышляют чегой-то! Ща как вылетят с овчарками из-за ближайшей сосны: стоять! руки за голову!
Сгибаясь пополам в приступе неудержимого нервного смеха, они добрались до своего коттеджа, вскарабкались по гладким сосновым ступенькам высокого крыльца и, хихикая, ввалились в дом. Из столовой появилась Зинаида Павловна с тарелками в руках:
- Га! А вот и наши труженицы! Весёлые! Живы? С голоду не уморились?
- Что вы, Зинаида Павловна, мы ещё и назад остатки приволокли… А где высокие гости?
- Ой, слава тебе Господи, уехали, повезли их в Покровское церковь смотреть, культурная программа… Уж и намучились мы, уж и покрутились! Велено было на три часа готовиться, и вдруг перенесли – на два! С ног сбились все, едва справились… Лёш! – позвала она с неистребимой сельской интонацией, навеки запечатлённой в меньшовских «Голубях» – «Людк! А Людк!»
В дверях кухни выросла молчаливая снежная глыба поварского кителя.
- Лёша, надо девушек наших горяченьким накормить. Тамара Николавна, Лариса Михална, что будете? Есть солянка, бульон говяжий и хаш…
- А что такое хаш? – и Лариса, и Тамара никогда не слышали этого слова.
- Ну, это армянское такое… суп вроде… – затруднилась Зинаида.
- Давайте хаш! – с энтузиазмом решила Тамара. Зинаида и повар почему-то переглянулись, и Лариса заколебалась:
- А что он из себя представляет?
- Вроде как бы студень, только горячий, – поясняла опять Зинаида, а повар Алексей молчал. «Может, наш выбор задевает его профессиональные амбиции? – подумала Лариса. Этот хаш наверняка армянские «варяги» делали. Или это что-то малосъедобное?».
Лариса с Тамарой тоже переглянулись в недоумении. Горячий студень! Сухая вода…
- Ну что, Никитина, рискнём?
- Рискнём… надо быть любознательными!
Зинаида Павловна двинулась хлопотать, и из уже кухни до них донеслось:
- Ничего, я вам в кухне накрою? И в большой столовой не прибрано, и в малой только что Виктор Иваныч и охрана откушали…
- Да, конечно, разумеется, – небрежно-любезно согласилась Тамара, но, намывая в туалетной комнате руки, вполголоса сказала Ларисе:
- Понятно? К шапочному разбору пожаловали. Не только к барскому столу не допущены были, но и водитель платоновский с бОльшим почётом питался… А мы будем на кухне господские объедки подъедать… Понизили нас в ранге.
- Да ну, пустяки какие, – отмахнулась Лариса. – Что за снобизм, Тамара?
Овальный сосновый стол в просторной кухне был сервирован по полной программе, не упущены были и бокальчики.
- Мы и пить будем? – спросила Лариса.
- А чего ж? Гулять, так гулять, – лихо отвечала Зинаида Павловна.
- Да я же не пью, – напомнила Лариса.
- А я – пью, – решительно высказалась Тамара. – Что у вас имеется?
Она выбрала виноградное вино и к десерту ликёр «Бейлис» («о-о-о, я его обожаю» – Тамара закатила глаза), Ларисе вынесли из кладовки уже знакомый ей розовый «кампари», на который она поглядела обречённо, но промолчала.
- А может, для начала по-русски, водочки? – предложила Зинаида.
- Давайте, – пустилась во все тяжкие Тамара. – Тогда уж и вы с нами, Зинаида Павловна? С устатку-то?
- Давайте, девушки, и Лёше нальём. Намаялись сегодня. Лёш! Садись с нами.
Невозмутимый, как всегда, Алексей присел к столу и стал разливать спиртное. «Неожиданная компания, – подумала про себя Лариса, – какой удар по Тамариным амбициям! Мало того, что будет на кухне вкушать яства, но ещё и совместно с прислугой… Ишь, демократкой вдруг стала. Комаровская бы нипочём не согласилась, а Тамара вечно ей в рот смотрит. Вот «заложу» её, расскажу нашей фифе, как Тамара на кухне водку с горничной и поваром хлещет… Интересно будет поглядеть, как аристократка наша вздёрнет свой курносый носик». Однако догадаться о Тамариных претензиях на барство было бы невозможно – держалась она безупречно-любезно и сходу затеяла непринуждённую беседу, расспрашивая Зинаиду о хлопотах и подробностях сегодняшнего приёма. Алексей изредка вставлял слово. «Очень ему нужно наше общество, – решила Лариса, приглядываясь, – как рыбе зонтик».
После первой рюмки им принесли аппетитно дымящийся таинственный хаш в керамических мисочках. Труженики кухни с таким интересом следили за процессом дегустации, что Лариса опять подумала: здесь что-то не так. В густом крепком бульоне плавали мясные кусочки и квадратики чего-то очень похожего на махровое полотенце. «Рубец, – догадалась Лариса. – Действительно, из субпродуктов, как и студень». На вопросы о впечатлениях они хаш похвалили, но причины такого особого внимания к нему Лариса так и не поняла. Скорее всего, хаш приняли «кисло» высокие гости. А они вот слопали как ни в чём ни бывало. Простые «девушки»!
От второго блюда они отказались, намереваясь ограничиться закусками, выставленными на стол – салат с авокадо, тарталетки с чёрной икрой… Бегать с чем-то новеньким ни Зинаиде, ни Алексею было теперь не нужно, и посиделки с застольной беседой понеслись как вагонетка по рельсам. Ну-ка, ну-ка, что ты за птица такая, повар Алексей?
Лариса научилась готовить, только выйдя замуж, и наука эта, неожиданно для неё самой, пришлась ей по вкусу. Разобравшись в основных принципах, она никогда не следовала никакому рецепту слепо, схватывая только общий подход и стремясь внести усовершенствования, приспособить к своим вкусам и привычкам. Не понимала твердолобых педантов, категорически тыкавших пальцем в кулинарную книгу: «в щи перловку не кладут!» «А вы положите, – предлагала она, – попробуйте, только называйте по-другому: это уральские щи». Истинную радость созидания доставляли ей импровизационные композиции «из наличия» и ситуации, когда простеньким, но нестандартным приёмом удавалось спасти «проблемные» продукты. Творог невозможно сухой и кислый? Протереть его через мелкое сито, сахарочку прибавить сверх предписанного, не глядя в рецепт, сметанки не пожалеть – и на сырники пустить. «Вкусняшка» - хвалил сын. То-то! А то сразу – «выбросить»!
Готовить из раза в раз одинаково, по проторенной дорожке, ей было скучно, и особым удовольствием для Ларисы было потрудиться над созданием триумфального завершения праздничного стола – торты, пирожные, десерты. Здесь она никогда не повторялась, даже если муж и сын стенали: «Что, больше не осталось? В следующий раз, уж пожалуйста, сделай опять такое же!» Обычно на это уходили вечер и ночь перед праздником; к утру кондитерский шедевр водворялся, накрытый колпаком, в холодильник; Лариса валилась спать, предвкушая завтрашние охи и ахи ценителей её работы, а на столе оставляла для проснувшихся раньше неё домочадцев записочку с названием своего творения: «Зимняя избушка», «Старый пруд», «Ларец с драгоценностями», «Серебряные коньки»… Особенно она бывала довольна собой, если удавалось заинтриговать домашних и гостей: ну поди догадайся, что скрывается за названием «Алё!» или «Фокус» – а это оказывался полностью съедобный старинный телефонный аппарат эпохи Серебряного века и шоколадный цилиндр фокусника, откуда выглядывала длинноухая красноглазая мордашка кролика из лёгкого безе…
Впрочем, подобные подвиги, относящиеся скорее к декоративно-прикладному искусству, а не к кулинарии, Лариса свершала не чаще одного-двух раз в год: идея должна была вызреть. Однако есть-то хочется ежедневно, и приходится не изысками заниматься, а стряпать, кашеварить самое тривиальное, которое, тем не менее тоже требует времени, внимания, смекалки. Выходя на кухню готовить, как на поле сражения, она словно решала красивое уравнение со множеством неизвестных и суеверно избегала говорить «приготовлю», говорила – «попробую приготовить». Лариса нещадно изгоняла с кухни домочадцев во время «священнодействия» и сурово не откликалась на посторонние разговоры, решая в голове многоходовую кухонную комбинацию. И не дай Бог отойти к телеящику, а тем паче к компьютеру (тут рекламная пауза не вернёт тебя к действительности!) – сгорит нежный лук, пересушится мясо, выпарится ароматный сок, упругая фасоль обратится в вялую бесцветную тряпку, и хлопотать дальше уже не имеет смысла. Нет! Терпи, стой у адски раскалённой плиты, пылающей жаром, зорко следи за волшебными превращениями, чутко обоняй оттенки запахов, не упусти первый пробулькнувший пузырёк, ловко и крепко хватай, точно, в единственно нужный момент, переворачивай, сливай, откидывай, промывай, растапливай, протыкай, перемешивай… Требуется сила, твёрдая рука и ловкость циркового жонглёра, скрупулёзный расчёт математика и экономиста, ясное понимание процесса, интуиция, чутьё художника – это настоящее искусство!
Его жрецы всегда вызывали у неё почтение: она прекрасно сознавала, что её умения и познания по этой части дилетантски-ничтожны; что она – так, стряпуха на домашнюю потребу, на пару часов между службой и стиркой – куда ей до сверкающих заоблачных высот профессионального поварского дела! Тут должно быть призвание, которому надо отдать жизнь, а потому расхожее и обидное для мучениц семейной кулинарии мнение «лучшие повара – это мужчины» – увы, справедливо.
Странным казалось ей, что в былые времена повара числились в «низких» ремесленниках, которым не полагалось образования, широких познаний, общей культуры. Как-то ей попалась в руки книга «Великосветские обеды». Знаменитый культуролог комментировал ежедневные меню аристократического петербургского дома позапрошлого века, писаные рукою домашнего повара. Она вдоволь похихикала над его орфографией: «минью», «тилятина», «жариное ряпчики», «крем ванильной горячей», «пирожки кислои», «асетрина», «титёрка» – и без малейшей потребности пользоваться знаками препинания. Всё это забавно напоминало нынешний ёрнический интернетовский жаргон «превед медвед». Сегодня так можно писать только «для прикола», как выражается её сын. Но в том столетии и актёры с художниками числились в ранге ремесленников, а теперь заняли место канувшей в Лету аристократии; и увенчанный учёной степенью историк-международник Похлёбкин не счёл зазорным полжизни посвятить кулинарной теме.
Ларисе в жизни не довелось встречать ни одного повара, и Алексей вызывал её немалое любопытство. Когда он впервые «взял слово» в стихийно возникшей маленькой компании, этим «словом» оказались анекдоты. Ну что ж, неплохо для первого знакомства в непринуждённой обстановке. Второй или третий его анекдот был ей известен, но она не закивала головой: «знаю, слышала», а, напротив, с интересом следила – как он расскажет. Сделал он это великолепно: неторопливый зачин с точным выбором слов, смачное описание ситуации и напоследок – с блеском сыгранная жирная комическая точка. «Ах ты дуся! Лицедейство отменное… В ”Белом попугае” с покойным Никулиным он был бы не в последних рассказчиках», – оценила Лариса. Эстафету перехватила Тамара, вдруг вспомнившая анекдот из серии «новый русский на шестисотом». Лариса вздохнула про себя: она знала скромные способности Тамары по этой части, и заранее скукожилась от неловкости за приятельницу. Так и есть – с воодушевлением начав, она тут же сбилась: «ой, нет, не так… как же там? А, вот…» Хуже нет, чем подобное исполнение в тонком деле рассказывания анекдотов. Заранее приготовившиеся к финальному хохоту слушатели сбиваются с настроения, теряют смеховой запал, пережидая нудные «э-э-э… то есть нет, наоборот», и удовольствие испорчено наполовину, если не напрочь. Внесла свою лепту в начавшийся «концерт» и Зинаида Павловна, но её манера была принципиально иной: этакая народная присказка, быль в неторопливом повествовательном стиле, с моралью в конце. У Ларисы в голове тоже начинала вертеться пара сюжетов «в тему», но она промолчала: для успешного исполнения недостаточно приблизительно помнить «соль», и позориться, как Тамара, она не станет. «Номер» должен быть отрепетирован. Вот у Алексея, кажется, недостатка в репетициях анекдотного запаса не бывает… Э, э, сударь, не превращайте наше собрание в пошлый застольный трёп! Анекдоты – как приправа к блюду, не более того; одна горчица или майонез – не еда, а отрава… Лариса побыстрее свернула разговор на обсуждение свойств авокадо и, выбрав момент, спросила:
- А кстати, Алексей, как вам пришла в голову идея идти в повара?
- Да, действительно, – подключилась и Тамара, – не самая популярная профессия среди мужчин! От мальчишек не услышишь: мечтаю быть поваром.
Они обе с интересом, выжидательно уставились на Алексея. Но он не спешил с ответом и выглядел озадаченным. Его большие серые «воловьи» глаза смотрели как-то растерянно. В чём дело? Ему что, никогда не задавали этого вопроса? О чём это он размышляет? Может, он находит вопрос неуместным, слишком личным? Или скучным, не стоящим внимания и разговора? Он что, приготовился безостановочно «травить анекдоты»?
Оно конечно – выглядит глупо, бестактно и мелко-эгоистично, когда врача в малознакомом обществе начинают расспрашивать о болезнях, тут же повествовать о собственных недугах и просить диагноза и назначений. С художником считают своим долгом завести разговор о живописи, с учителем – о собственных детях, с библиотекарем начинают обсуждать прочитанные книги, словно он «приставлен» не хранить эти самые книги, а читать их… Унизительно, словно ты сидишь в компании только для того, чтобы раздавать профессиональные консультации, а сам по себе ты никто, и никому не интересен.
На Западе, слышала Лариса, такой оборот разговора считается крайне неприличным. Мове тон. Можно часами вести светскую болтовню «ни о чём» и не знать в итоге, кто твои собеседники по профессии. Дескать, делу время, потехе час. Работаем только на работе, на отдыхе отдыхаем. Суп отдельно, мухи отдельно. Ох уж этот скучно-прагматичный без меры Запад! Ларисе казалось это примитивно-узким, обедняюще-пошлым. Как разделить себя непроницаемыми перегородками: вот работа, а вот – отдых? Пустой, бессмысленный, чисто физиологический, с никчемной болтовнёй? Конечно, если работа – только средство заработать на кусок хлеба, тогда – да. Пропади она пропадом, такая работа, забыть о ней немедленно, как только истекло оплаченное время исполнения служебных обязанностей. Но ведь работа – большая часть жизни, она лепит тебя, строит-перестраивает, а иногда и ломает, заставляет смотреть на мир особым образом, рождает черты характера, мысли и чувства, которые на иной службе в тебе не родились бы. Это разве не стоит разговора?
Чего он так перепугался? Я ведь не собираюсь его обременять расспросами о рецептах, не лезу с карандашом и блокнотом: «А сколько класть? А когда снимать с огня? А можно без чеснока?» Ведь спрашиваю, «как дошёл до жизни такой», о нём самом. В этом ничего обидного вроде бы нет?
Заминка в разговоре ширилась, и Лариса сочла нужным объясниться:
- У нас вот одна коллега есть, её бывший муж – повар… Это я про Олю Кравченко, – мельком бросила она Тамаре. – Удивительная, знаете, история! Поженились в семидесятых годах, когда студентами были. Муж на третьем курсе учился, в серьёзном техническом вузе. А жена и тёща отлично готовили. Этак со страстью, с интересом, «с чувством, с толком, с расстановкой». Ольга и сейчас всё какие-то изыски кулинарные изобретает, на работу приносит, угощает. Рассказывает, как делала – глаза горят, облизывается. Даже слушать вкусно, слюна течёт. И вот молодой муж ужасно полюбил сидеть на кухне и наблюдать, как дело делается. И досиделся! На четвёртом курсе – трах-бах, всё летит к чёрту – а на четвёртом курсе редко кто назад поворачивает, там уже диплом на финишной прямой просматривается! – муж бросает свой технический институт и идёт в повара! И это в ту пору, когда вся страна хихикала над хазановским недотёпой из «калинарного техникума»! И вот муж техникум этот самый заканчивает, и уж сколько лет в поварах, достиг степеней известных. Правда, в институт профильный всё собирался, но так и не собрался – он в Москве только, один на всю страну, не знаю, как сейчас… И работает шеф-поваром в ресторане крупной гостиницы. Вроде бы о таком своём выборе не жалеет, но признаётся, что работа тяжёлая очень – чисто физически…
Её рассказ опять не вызвал у Алексея ни оценок, ни замечаний. «Так и будет сидеть пнём?» – подумала Лариса с досадой. Может, что не то говорю?
- А почему, интересно, – поддержала разговор Тамара, – они-таки разбежались? Наверное, стало тесно дома на одной кухне. Не сошлись в кулинарном мировоззрении! Два спеца вместе… Алексей, а у вас в семье кто готовит?
- Жена, – нераспространённо отвечал Алексей (что вам до моей жены? – мысленно перевела Лариса) и, помедлив, добавил внушительно:
– Дома я питаюсь так: картошка в мундире и пельмени.
На сей раз онемела Лариса. Понятно: случай с четой Кравченко – не про него. Жена Алексея готовить не умеет или не желает. Скорее, не желает; было бы желание – не одни бы пельмени и картошка в доме водились. Лариса представила себя в роли жены повара. Щекотливая ситуация для женского самолюбия! Традиционное женское умение, а твой муж занят этим профессионально, и ты рядом с ним – жалкая неумеха. Чёрт побери, она, Лариса, уж научилась бы у мужа готовить, воспользовалась бы возможностью, не посчитала бы за унижение, не пестовала бы свои гендерные амбиции. Эк он с вызовом сказал: «дома я питаюсь так…» Дескать, уж не ожидаете ли вы от меня, что, отслужив на работе кулинарную каторгу, я и дома стану надрываться для собственной семьи, уже бесплатно? Дудки, слишком жирно будет, дома пусть жена хлопочет, это ваше бабье дело. Только вряд ли добровольно можно согласиться на такое жалкое, скудное меню – у семейного-то очага, который должен быть местом отдохновения и уюта. Или она у него на своей работе надрывается?
- А кем ваша жена работает? – это спросила Тамара, словно услышав Ларисины мысли или следуя своим, аналогичным.
- Она восемь лет вообще не работала, – приподняв брови, он со значением поглядел почему-то не на Тамару, а на Ларису.
Почему не работала? – пронеслось в голове у Ларисы. Сокращение штатов? Обычная безработица девяностых? Или какое-нибудь несчастье, болезнь, травма?
- А сейчас? – продолжала допытываться Тамара.
- Сейчас работает… – нехотя признался Алексей.
- А кто она у вас по специальности? – приставала Тамара.
- Медсестра. Но теперь она по другой части.
- А где? Бизнес, что ли, какой-нибудь?
Господи, да что она к нему прицепилась, просто до неприличия! Разве не видит, что не хочет он жену свою обсуждать…
- Ну… в строительной фирме. Менеджером…
А! Лариса про себя усмехнулась. Как теперь говорят: ничего не умеешь – иди в менеджеры. В так называемые «менеджеры». Это только лет десять назад слово «менеджер» звучало таинственно и важно; за ним чудились заморские нравы и большие деньги. Пока дело не дошло до того, что бригадира грузчиков стали помпезно именовать «менеджер по погрузке».
- А в медицину… что, не захотела вернуться? – Ларисе всегда казалось, что, потратив немалые силы и время на медицинское образование, эту стезю уже не покидают. Уж медики-то, любого ранга и профиля, всегда найдут себе применение.
- Ну вы же знаете, какие у них зарплаты.
- А-а-а, – Лариса кивнула, хотя не имела ни малейшего представления о зарплатах медицинских сестёр. Но спрашивать и обсуждать не стала: она всё вдруг поняла.
Всё это время они говорили о разном. На разных языках. Она хотела поговорить о деле, о профессии, а он говорил о деньгах, и его «восемь лет не работала» подразумевало только одно: я! Это Я восемь лет содержал её… Я восемь лет зарабатывал достаточно для того, чтобы моя жена не утруждала себя работой и сидела дома домохозяйкой. Отчего ж тогда картошка и пельмени? Повар Лёша, да любит ли вас жена?
4
Зинаида Павловна между тем шустро собирала посуду, загружала ею машину, сновала туда-сюда, а остальные вышли на улицу на перекур. Тамара продолжала оживлённую беседу с Алексеем, выясняя-таки его извилистый путь в повара. Лариса вслушалась: они почему-то говорили о спорте. При чём тут спорт?
- Знаете, что такое регби? – повар повернулся к Ларисе.
- Регби? Ну да… вроде футбола, только руками, и мячик такой длинный, как среднеазиатские дыни.
- Вот-вот! – он увлёкся, взор его сверкал, куда только подевалась сонная пелена в глазах… Он рассказывал о каких-то сборах, тренерах, играх; так и сыпались сочные байки о тяжкой доле спортсмена в средней школе:
- Приезжаю со сборов, сижу на уроке. У соседки тихо спрашиваю: слушай, а чего это училка по-английски пишет? Вроде математика сейчас? Она по лбу себе стучит: болван, это синус и косинус…
Лариса посмеялась. Она сразу вспомнила свою школьную подружку, мастера спорта по художественной гимнастике, без конца колесившую по стране с выступлениями – где уж тут учиться! Славная, добрая была девчонка, но в пятнадцать лет писала «коблук» и «порик»…
- На литературе сижу, дают тему для сочинения. Стал писать, вожу, вожу ручкой по бумаге… а в голове игра вчерашняя, и строчки так как-то сами незаметно вбок заворачивают, буквы разбегаются… вот ворота… бросок!.. защита противника… наши атакуют… Весь лист испортил.
Лариса слушала его и не узнавала. Он был красив! От него исходила сила, энергия, вдохновение. В нём светился неподдельный азарт, билась сама жизнь – могучая, неукротимая, радостная.
Боже мой, боже! Что заставило этого античного Геракла оставить свои подвиги, облачиться в белую хламиду и смиренно встать к кухонному очагу? «Строчки заворачивают вбок… буквы разбегаются…» Она почуяла, как в сердце вошла тонкая игла, пронзив его горьковатой невесомой болью. Она знала эту боль…
- Алексей, – она заглянула ему прямо в глаза, – ведь у вас призвание… А сейчас вы не играете?
Он сразу пригас, словно уменьшился, взор его вернулся из мысленных кущ утраченного рая и упал вниз. Он шумно, как все здоровяки, вздохнул.
- Нет. Теперь поздно. Столько лет без настоящих тренировок. Да и возраст…
- А сколько вам лет?
- Тридцать семь… тридцать восемь будет.
- Да? А мы думали – двадцать пять, – брякнула Тамара.
Что она несёт, изумилась Лариса. Совсем обалдела со своими виртуальными мальчиками. Он, конечно, выглядит моложе лет на пять, но не на двенадцать. Ещё подумает, мы такие древние старухи, что нам всё едино – что двадцать пять, что тридцать пять…
- А почему вы оставили спорт?
- Вернулся из армии – что делать? У спортсмена зарплата сто шестьдесят. А тут приятель, на мясокомбинате работал, позвал к себе в напарники. Прихожу договариваться. Главный спрашивает: какую зарплату хочешь? У приятеля было триста. Я нагло так говорю: четыреста! А он, не моргнув глазом: будет тебе четыреста. И не надул. У меня мать всю жизнь инженером сто двадцать имела, а тут пацан зелёный, и сразу четыреста!
Его налитые плечи распрямились, и глаза снова блеснули, но этот блеск был Ларисе неприятен. Самодовольство ловкого пройдохи. Слышала она эти пошлые мелкие американские хитрости: каждый стоит столько, сколько сам за себя даёт; проси больше – получишь, сколько хотел… Набей себе цену… Истинная-то цена не в деньгах измеряется. Деньги-деньги. Вот что тебя скрутило-повязало, Геракл. Всего-то навсего.
- Так вы мясником работали? – гнула своё Тамара. – А как же в повара попали? Это ж вещи разные!
Случайность: приятель-повар перепил пива, и Алексей, словно статистка из кордебалета, заменившая занемогшую весьма кстати приму, получил поварской дебют. В смутные девяностые терял работу, а здесь выжидает открытия базы, ему обещано место шеф-повара в ресторане, с очень неплохими деньгами, тогда и жену с дочкой сюда перевезёт… Когда прозвучало слово «профессионал», он вдруг решительно сказал: «нет».
- Как? – опешила Лариса. – Готовить-то вы любите?
- Нет.
Он стал описывать тяготы поварской доли, а Тамара небрежно, как знаток, рассуждать о достоинствах национальных кухонь. Лариса слушала невнимательно, но вдруг споткнулась о взгляд замолчавшего Алексея.
Неужели он перебрал? Трезвые так откровенно не глядят. Геракл, ты идёшь по стопам Гагарина? У неё перехватило дыхание. «Эти упорные и несытые взгляды твои» – это Анна Андреевна. «Алчные», «застенчиво-голодные» – это ещё у кого-то. Врёте вы всё, сестрички, невинную жертву из себя корчите, а сами ищете и жаждете этих взглядов. Ах, эти ВЗГЛЯДЫ, избирающие тебя, среди всех, многих, царицей – пусть на день, на час, на минуту! Это наслаждение большее, чем физическое удовольствие. Она отвела глаза.
Вышла Зинаида Павловна, зыркнула быстро на всю компанию:
- Пойду уже. Устала, силушек нет. Надо ещё в хозблок сходить…
Вслед за ней зевнула Тамара:
- Я тоже, с вашего позволения, пойду завалюсь. Пора! Спасибо за компанию. Почитаю на ночь дюдик. Никитина, жду тебя…
- Ещё покурим? – предложил Алексей.
Синие сумерки густели, опутывая частокол сосновых стволов. Налетавший вечерний ветер раскачивал наверху пушистые хвойные ветви.
- Вы не знаете, это правда, что в здешних озёрах такая чистая вода, что её будто бы можно пить прямо из озера?
Он стал рассуждать об озёрах, о здешних местах и – к её удивлению – довольно складно, верно и точно излагать древнюю историю северо-запада страны, толковать о роли недалёкого Старого Городища. Кажется, он вздумал показать ей свой интеллект. Где это он поднабрался? Сказать ему, что ли? Или потерпеть? Уж пусть распустит хвост. Лариса покорно слушала, ощущая растущую неловкость и стыд. Она поёрзала, коротко вздохнув. Ну нет её сил изображать простодушную и восторженную слушательницу. Обман получается. Вдруг потом всплывёт – будет ещё хуже. Непереносимо. Она решилась, сказала как можно мягче:
- Алексей, вы не напрягайтесь. Я всё это знаю. Я ведь по образованию историк, два года в школе учителем истории была. Отмучилась. Думала, школа неудачная попалась, в другую перешла, потом ясно стало: не моё. Бросила всё, сменила и профессию, и специальность. Забыла всю эту историю, как страшный сон. Что это за наука такая, если вчера декабристы какие-нибудь – герои, овеянные романтикой, а сегодня – террористы-смертники, и весь их героизм, оказывается, бессмысленный, никому не нужный и даже вредный! Каждый историк толкует своё, и доказательства собирает «под» свою теорию, и поди проверь эти доказательства… я теряюсь! То ли дело – точные, достоверные факты собрать, данные упорядочить, систематизировать… вот тут я на коне, это мне по нраву! А в студенческие годы у нас именно здесь, в Старом Городище, была археологическая практика.
Глядя на его мимолётно озадаченное и расстроенное лицо, она ощутила острое чувство вины, горячую волну нежной жалости и бросилась поскорее развлекать его студенческими байками времён «археоложки»: как раскапывали курганы; как дурачились, наряжая скелеты и вкладывая им папироски в разверстые рты; как впервые в жизни напились всей группой, а мальчишки пугали их, бегая в белых простынях по разрушенным монастырским стенам… Сигареты давно погасли, он обогнул столб крыльца – положить свою в пепельницу, и оказался в полуметре от неё. Пауза пульсировала и разбухала. Никитина, чего ты ждёшь? Бежать, так немедленно.
- Пора, – она решительно повернула к двери, – Тамара Николаевна меня уж заждалась, наверное. Спокойной ночи!
(Продолжение см.http://www.proza.ru/2010/01/17/130)