Когда я сидел в кафе в Нижнем Новгороде, мне попалась на глаза газета со статьёй о парне, который заболел раком. И о том, как его друзья решили сделать проект, чтобы собрать деньги на его лечение . Мне сложно дойти до врача даже по причине простуды – там всё время в коридоре огромное количество бабок, которые толпятся, сморкаются и зорко следят за тем, чтобы никто не пробрался вперёд очереди. Всё это вызывает такое отвращение, что я тут же бегу оттуда.
Стал бы я бороться за жизнь, если бы заболел раком? Если бы знал, что моё лечение потребует таких огромных усилий?
Я впервые серьёзно задумался о том, что успею сделать. Что бы я сделал? Может быть, я взял бы отцовскую двухстволку и отправился на ТНТ, где перестрелял бы всех, кто имеет отношение к «Дому-2». До последней девочки – администратора, котороы получает свои завшивленные 400 евро, у которой прыщ на носу и которая тоже мнит себя «работающей в ящике».
Или приехать в Подмосковье, на сбор скинят и здоровых скинхедов, которые поют песни в стили «ска», хвалятся, кого забили в электричке и вскидывают руки в нацистском приветствии и едят пиво с мясом? Я бы бросил две гранаты в самую гущу событий – шкварчащие шашлыки и куски скинятского мяса в воздухе – что может быть прекраснее? Вам не надо боятся милиции или спецслужб – вам надо боятся тихой мести очкарика, которых бесит то, что вы делаете.
Вся моя ненависть – плоть от плоти и кровь от крови того, как построена моя жизнь. Многое ли изменит то, если я действительно сделаю то, что сделаю? Ведь все мои акты мести – порождение медиа.
Но больше всего я ненавижу того, кто отправил в эфир ОРТ лет 12 сюжет про отстрелянные пальцы. С него началось всё зло. Облечённые серьёзностью лица ведущих, программа «Время» - вся страна смотрит. Просьба увести своих детей от экранов телевизоров. Потом размытая плёнка, типа, изъятая у чеченских боевиков. Отрезают голову. Хлюпающие звуки, ничего не вида, но всё очень явно представляется. Следующая плёнка – солдат с мокром, в дерме и навозе камуфляже. Откормленный чеченец. Солдат уже не говорит, а жалобно подвывает и резко взвизгивает, когда чечен стреляет и пальцы разлетаются в стороны. Ещё выстрел – вой нарастает до предела.
С тех пор у меня болит мизинец Он болит фантомными болями, эта слабая боль из-за дня в день. Все эти скинята и желание пустить очередь в спартаковских фанатов в метро, всё эта зримая ненависть, которая чувствуется, когда входишь в метро, когда смотришь в лица этих серых тёток, которые много едят плохую, низкокачественную жрачку. Всех этих бабок с колясками, всех этих парней с бутылками пива в метро – всё это вышло от тех отстрелянных пальцев. Какую цель преследовали эти люди? Они хотели, чтобы мы поняли, зачем была нужна та война? Они хотели, чтобы мы ещё больше ненавидели чеченцев? Но как мы должны были работать с этой ненавистью?
Они добились своего. Ненависть разлилась везде. Она – в ощущении безнадёжности. Она на улицах, у игровых автоматов, она в церквях, она по всей стране. У меня эта ненависть сидит в пальце.