На фото: Маслов, Шубин, Филатов, ст. лейтенант Гриппа.
Глава 19
После возвращения в часть, я написал отчёт о поездке в Киев, и несколько раз комсорг части Гриппа возил меня в другие воинские части, где я рассказывал солдатам о слёте молодёжи. Номера всех площадок я не записал, и сейчас смутно припоминаю, что лишь одна из них была похожая на нашу — жилая № 43. Солдат пришло тогда мало, видимо, остальные находились на службе.
Я сознательно отвёл одну главу описанию молодёжного слёта в Киеве. Это было время, когда страной руководили коммунисты, и во всех мероприятиях провозглашалось единение партии и народа, прославлялась дружба народов, поддерживались всевозможные почины и движения. Я с детства воспитывался именно в такой обстановке, на материалистических идеях коммунизма. Нас воспитывали атеистами в духе отрицания церкви, в нашей семье, да и вообще, имя Бога никогда не упоминалось, про иконы я знал только из книжек.
Видимо, в том, что говорили и что делали коммунисты, было много фальши, а порой и лжи, поэтому при первых же демократических веяниях в период перестройки начала девяностых годов ХХ века вся идеология КПСС рухнула. Осталась лишь небольшая оппозиционная КПРФ, но к ней мало кто прислушивается. Я тогда верил в идеалы коммунизма, в светлое будущее, при котором все должны были жить, потому что был молодым, и многое мне виделось в радужном свете.
*****
Незадолго до окончания службы старлей Гриппа снова вызвал меня к себе в кабинет.
— Леонид, есть очень серьёзный разговор. Пройдите сейчас в штаб к майору Трапезникову, он вам всё скажет.
Майор Трапезников — невысокий, седоватый человек с тонкими, умными чертами лица — был заместителем командира части по политической работе, или, если проще, был замполитом. Когда я зашёл к нему в кабинет, он пригласил меня присесть.
— Как служба?
— Нормально, товарищ майор, — бодро ответил я.
— За время службы вы зарекомендовали себя с хорошей стороны, — сказал Трапезников, — мы присмотрелись к вам и по рекомендации комитета комсомола части предлагаем стать членом Коммунистической партии. Для вступления в партию вам необходимы будут три рекомендации от членов КПСС, мы вам поможем — их дадут офицеры, которые вас знают. Дело серьёзное — хорошо подумайте, и через два дня я жду вас в этом же кабинете.
Из кабинета замполита я вышел весьма озабоченный неожиданным, действительно серьёзным и, прямо скажу, лестным предложением: не каждому солдату такое предлагали.
Но у меня по этому поводу имелись некоторые сомнения: во-первых, скоро дембель, и кто его знает, как оно, это вступление в партию, может затянуться, во-вторых, вступить в партию — это стать государственным человеком, в том смысле, что стать подневольным: что партия скажет — коммунист обязан выполнять. Меня, в случае вступления в партию, могли направить без моего желания учиться в какое-нибудь военное учебное заведение — обо всём этом я знал. А военным я становиться не хотел: не моё это призвание — об этом я тоже знал. Моё подсознание удерживало меня от поспешности в этом деле.
Вечером решил поговорить с друзьями Жорой и Колей, чтобы узнать их мнение по этому вопросу. Мои друзья, не сговариваясь, в один голос запели:
— Ты что — больной? Куда ты лезешь?
Одним словом, через день я зашёл к замполиту и сообщил, что после размышлений понял: не готов я пока стать членом партии. Выслушав меня, майор доброжелательно произнёс:
— Хорошо. Но у вас ещё есть время подумать.
Я вышел из штаба части с твёрдым убеждением никогда не связывать себя партийными узами. Установку, данную в молодости, пронёс по жизни.
*****
Демобилизоваться мы должны были 19 ноября — ко Дню Ракетных войск и Артиллерии. Нас уже давно считали «стариками», то есть не посылали в караулы, в наряды по столовой, старшина роты делал вид, что не замечал, когда мы не ходили на зарядку. В свободное время мы иногда играли в карты, хотя в армии это не разрешалось. И я не знал тогда про существовавший в природе закон Мерфи.
О существовании так называемого закона Мерфи я узнал много лет позже. Он гласил: «Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается». А одно из следствий закона таково: «Из всех неприятностей произойдёт именно та, ущерб от которой больше».
Так вот, как-то на ноябрьские праздники, когда командир роты находился на выходном дне, я с Жорой и ещё четырмя ребятами-земляками расслабились и от нечего делать решили перекинуться в «дурачка». Только присели, а тут, откуда ни возьмись, появился начальник связи майор Кубарев. Если бы мы играли просто в казарме, может, и сошло бы с рук, но нас нелёгкая занесла в кабинет ротного (обнаглели, блин). Кубарев застал нас там и, естественно, увидев карты, наказал: мы получили по трое суток гауптвахты. Думаю, что справедливо.
За всю службу это был единственный раз, когда меня так наказали, да ещё к её окончанию. Как говорила в таких случаях моя родная матушка: делал, делал и говном запечатал. Не скрою, было и стыдно, и неприятно от сознания того, что так глупо всё получилось. Просто какой-то фатализм. Чёрная полоса.
В караульном помещении — это здесь находилась «губа» — имелись специальные камеры для провинившихся, куда нас по три человека в каждую и поместили. Вот уж где мы с Жорой нафилософствовались о «смысле жизни»!
Спали мы на голых деревянных нарах, а на стенах откуда-то постоянно появлялись тараканы. Кормили нас, правда, в специальной комнате, где питался и караул.
Дежуривший в караульном помещении старшина балагурил:
— Мужики, выше нос! Если солдат за службу ни разу не сидел на «губе», то это ненастоящий солдат.
— Спасибо, дядя, что утешил, — грустно откликнулся кто-то из нас.
Кое-как мы пережили эти три дня, а потом узнали, что из армии нас отпустят на месяц позже. Так и вышло: приказ о демобилизации был подписан 19 декабря 1968 года. Мы и этому были рады — нас вполне могли задержать дольше.
Капитан Кравцов нам сочувствовал и сказал, что накануне в штабе части готовился приказ о присвоении мне и Жоре звания сержантов запаса, но теперь приказ отменён. По этому поводу Жора не преминул съязвить:
— Сик транзит глориа мунди.
Я, конечно, знал это латинское изречение: «Так проходит земная слава».
Однажды я впервые заметил у себя на голове среди тёмных волос странные светлые волосинки: это пробилась первая седина.
Прослужил я два года и шесть месяцев. Расставался с частью и Байконуром без сожаления. Домой ехал на поезде с ребятами, поэтому скучно не было. Ехал тем же путём, каким нас везли в армию. За окнами вагона видны были бесконечные, покрытые снегом казахстанские степи. Не знаю, как остальные, а я часто задумывался о том, какая будет у меня дальнейшая жизнь? Как сложится она? Ответа, естественно, знать не мог, но не покидало ощущение, что впереди меня ждала целая вечность...
*****
Продолжение воспоминаний о послеармейской жизни находятся в сборнике
"Десять лет после дембеля". Начало здесь: http://www.proza.ru/2012/02/28/2156