Сказать, что командир нашего полка Легкоконец имел плохой характер, значит ровным счетом ничего не сказать. Он отличался просто отвратительным характером и чрезвычайной злопамятностью.
Выше среднего роста, грузноват, где-то под сорок лет или сорок с небольшим, с довольно породистым лицом с вечно брезгливой миной, он двигался не спеша, плавно, даже не двигался, а перетекал с места на место.
Комполка презирал всех своих подчиненных, солдат или офицеров. Более или менее равными он считал только своих заместителей.
В свою очередь практически все подчиненные ненавидели своего командира, что было конечно совершенно недопустимым в военное время. Ну, а в мирное время все смотрелось иначе. Артполк в дивизии был на хорошем счету. Артиллеристы на учениях стреляли на отлично.
Офицером Легкоконец наверно был знающим, а заносчивость в армии часто принимается за требовательность.
Поэтому карьера у нашего комполка развивалась стремительно и многие поговаривали, что он скоро примерит полковничью папаху.
Однако требовательность Легкоконца обычно походила на издевательство, иногда даже казалось, что перед тобой самый настоящий садист.
Частенько он проводил публичные порки. Конечно, это не было физическим наказанием.
Полк ставился в каре и провинившегося выводили из строя. Причем тяжесть проступка не имела никакого значения, главным был выбор командира.
Создавалось впечатление, что Легкоконец специально готовился к экзекуции, он знал о своей жертве самые интимные подробности и издевался с изощренным мастерством, бил ниже пояса, просто раздавливал человека.
Иногда казалось, что солдату легче было вынести любую боль, чем подвергнуться таким унижениям.
А еще любил комполка чинопочитание и выражение особо почтительного отношения к собственной персоне.
Между казармой и штабом полка было примерно 300 метров и это расстояние буквально исчерчено паутиной асфальтовых дорожек. Но имелась и магистральная прямая дорожка.
И вот любил наш командир встать посередине дорожки, а все проходящие мимо должны были образцово ему отдать честь. Будь то солдат или офицер. Редко кто из марширующих таким образом не получал едкого замечания, а то и наказания.
Это действо входило в ежедневный ритуал нашего героя рассказа.
Служивый люд, конечно, знал о таких национальных особенностях натуры комполка и по возможности искал обходные пути, но жертвы случались ежедневно.
Как-то раз мне срочно понадобилось идти в штаб, и я вприпрыжку помчался, занятый собственными мыслями. Очнулся, когда увидел на магистральной дорожке одинокую знакомую фигуру. Легкоконец стоял в своей традиционной расслабленной позе, выпятив пузо.
Я затравленно обернулся, но возвращаться уже было нельзя. И тогда я уверенно пошел вперед, благо со строевой подготовкой у меня было всё в порядке.
Я уже представлял мысленно как за три метра перехожу на парадный шаг и каким кивком в сторону выказываю свое почтение.
Неожиданно произошло то, что я не могу объяснить по сей день.
Я свернул на боковую дорожку и со спины обошел командира, не отдав ему честь, и вновь вышел на магистральную дорожку.
У комполка наступил психологический шок. По его понятиям этого просто не могло быть. Он был так ошарашен, что даже не окликнул меня.
Об этом, вроде бы незначительном происшествии почти сразу узнал весь полк.
Ну, а я осознал ужас своего положения немного погодя. Зная злопамятство комполка, можно было представить какая «веселая» жизнь мне предстоит.
Выручил меня мой непосредственный шеф по службе и он же начальник штаба полка Йофель. Это в полку был, пожалуй, единственный человек к мнению которого с искренним уважением относился Легкоконец.
Небольшого роста, обрусевший немец, он на несколько лет был старше комполка, и слыл жестким офицером. Служака до мозга костей и педант до кончика ногтей, ненавидел расхлябанность, всегда был выглажен, вычищен и благоухал дорогим парфюмом.
Йофель сразу отправил меня в бессрочные наряды подальше от глаз начальства, и я переходил из одного наряда в другой около двух месяцев.
Наверно другого пути просто не существовало. А выдано это было как суровое наказание.
Легкоконец неоднократно спрашивал, где же этот Карпешин и ему неизменно отвечали, что нарушитель в наряде. А вытаскивать из наряда какого-то солдата, комполка посчитал ниже своего достоинства.
Однако на всех совещаниях, нередко перебивая докладчика, Легкоконец, приводил мой поступок как пример распущенности и апофеоз нарушения армейской дисциплины. «Он сознательно не отдал честь своему командиру полка. Самым подлым образом миновав командира».
С тех пор в тесных армейских рядах артполка меня стали звать «личным врагом командира полка».
А я никак не мог оценить свой поступок. Что это было. Трусость, смелость или дурость. Может быть, просто выражение протеста.
За истечением времени острота момента прошла и всё забылось, но, зная коварство комполка я ожидал каверзы при увольнении в запас. Благо всё обошлось и я вздохнул облегченно, когда оказался за воротами воинской части. Дембель состоялся своевременно.