ВАШИ ГОЛУБЫЕ ПРИЗРАКИ ЕЩЕ НАЙДУТ ВРЕМЯ О СЕБЕ ДОЛОЖИТЬ…
Сообщение в “Армитедж пост” (Южный Канзас):
“Вчера в седьмом часу вечера Энни Райт, 17-летняя школьница, возвращалась с пляжа и попала в грозу. Поискав убежища под деревьями, она чудесным образом столкнулась с шаровой молнией, которая вращалась на высоте не более ярда вблизи мисс Райт. Когда последняя протянула руку, чтобы ее погладить, то получила сильнейший электрический удар и на время лишилась чувств. Ее обнаружил уважаемый в нашем городке мистер Хенрик Педерсен, отшельник.
Сейчас любопытная леди пришла в себя, и после перевязки уже доставлена домой. Ее здоровью ничего не угрожает.
Внимание! Правила поведения при встрече с шаровой молнией. Не вздумайте…“
Майк Вуд брел по дороге в направлении дома Энни, и в голове его плыли серые, как тучи, и белые, как облака, беспокойные и насмешливые мысли. Они были такие:
…Да, треск и синее пламя, дым столбом, кругом искры… И молния уже не круглая, не шаровая и не голубая. Она съежилась от ужаса, посерела от страха. Напряжение в ней упало до вольта, температуры нет, давление раздувает ее, как медузу, – и… трах! Готово дело. Ни одного провода кругом, и некуда деться. А посередке, в центре этого фейерверка высится невозмутимая Энни. Вот она падает без чувств, с обожженными пальцами и навылет пронзенная грозой, зато в радостных снах ко всему живому. Рядом скатывается землистый ком, бывший молнией, и рассыпается, так что потом его никто не замечает.
Почему ей именно в тот вечер вздумалось идти на пляж? Ведь были предупреждения о надвигающейся непогоде. С утра дул крепкий ветер и кругом бродили тучи возраста и размера Карпатских гор. Что ей нужно было на пляже? А потом, зачем прятаться от ливня в лесу? Ее это все равно бы не спасло. Да, треск и пламя, Энн вручную изучает загадки природы, Хенриксен срывает ночной колпак и берет свой посох… Нет, надо ее скорее повидать, пока она еще не встала.
Надпись на почтовом ящике мистера Сноу:
“Просьба не бросать газеты на газон. У хозяина нет собаки, а у меня – работы”.
Не далее как неделю назад, Майк с содроганием вспоминал, Энн вздумалось потрошить подушки, взрезывая их в пух и прах, потому что захотелось посмотреть, как падает снег, который в этих местах никогда не падает. К обильному снегопаду она прибавила весь свой запас шаров (так что до сих пор еще болели щеки). Потом ей самой захотелось взмыть под потолок, в гараже нашелся природный газ, который с присадками был едва ли легче воздуха, шары сдули, накачали газом, и они камнями упали на пол. Энн начала колоть их иглой, Майк заикнулся, что огнеопасно, и тогда решено было запускать шутихи через окно в сад.
После недолгого препирательства злой Майк поднес зажигалку к струе газа, а Энни держала шар, направляя его точно в небо.
То, что случилось далее, он помнил весьма смутно. После первого взрыва Майк и Энни очутились в разных частях комнаты, в позах дольно неуклюжих и разбитных. Пух из подушек моментально взвился вверх и вспыхнул, так что показалось, будто они находятся в эпицентре грандиозного салюта, а потом начали рваться все прочие шары.
Подростки летали по всей детской, как куклы, кричали каждый на свой лад, и остались живыми и необгорелыми только благодаря расторопности мистера Райта. Он тигром ворвался в комнату, закрутил в одеяла их тлеющие одежды, после чего спусти Энни вниз по лестнице, а Майка зачем-то отправил через окно на клумбу.
Так детская приобрела несколько сумрачный вид, несмотря на успехи экстренного ремонта, сама Энни лишилась челки, ресниц и своей лиловой любимой блузки, а Майк… Ко всему подобному он неловко приземлился в саду, сильно ушиб голень и весь оцарапался в розах.
Когда в машине скорой помощи их везли на осмотр, его негодованию не было предела. Он был сам не свой от стыда и злости, расписывая Энни, как мистер Райт имел честь с ним обойтись.
– Но по-другому ведь нельзя было, – утешала его Энни, прижимаясь к нему, сама вся в слезах. – Ты ведь горел, как солома, ты был весь объят пламенем…
– Не ври. Неправда.
– А у меня пламя было еще больше, чем у тебя! – тут она зарыдала. – И он выкинул меня по лестнице, думаешь, тоже приятно?
– А меня почему на клумбу? – дулся Майк, не унимаясь.
– Потому что ты во всем виноват!
Скоро показался дом мистера Райта, куда направлял свои несмелые шаги Майк, памятуя о недавних пиротехнических опытах. Его надеждой было, что новая незадача на время отодвинула прошлый бедлам в сторону. И даже если его попросят отменить визит, то сделают это как-нибудь по лестнице, законным образом, а не через окно.
“Все-таки хорошо, что она пока безопасна, – думал Майк, разглядывая место своей неудачной посадки, а потом поднимая глаза к ее окну. – Надо ей в конце концов научиться смотреть на себя не только как на игровую площадку, тем более для других. Я хочу ей в этом помочь”.
Она была на своей постели, болтала ногами в джинсах, ладонь левой руки была перевязана бинтом.
– Привет, – сказал Майк.
Она не ответила, потом выставила руку и произнесла:
– Видишь, я болею.
Она села и поманила его к себе:
– Майк, иди сюда. Давай… Нет, сначала загадай желание. Загадал?
– Ну…
– Правда, загадал?
– Да.
– Ну и какое это желание?
– Я… не помню. То есть я не загадал.
– Но ты ведь сказал, что загадал?
– А как я мог это сделать, если ты мне все время “загадал, загадал”?
– Ну ладно. Давай… знаешь что? Ну, представь, давай, как будто мы муж и жена, ну, в самом деле, хотя бы ненадолго.
– Не хочу.
– Я, значит, теперь миссис Вуд, а ты мой мистер…
– Не хочу, Энн. Как твоя рука?
– Да ну ее. Вот, я лежу поутру, – она опустилась на постель и накрылась пледом, – а ты уже бреешься. Бери бритву. Ну, что-нибудь бери, иди к зеркалу и брейся.
Майк нехотя подошел к зеркалу и посмотрел на себя.
– Дорогой, говорю я, подойди и поцелуй меня в обе щеки. Нет, сначала я говорю…
– Энн, я не уверен…
– В чем ты не уверен, дорогой?
– Я беспокоился, твоя рука…
– Да, милый, тут ты попал в самую точку: вчера я как-то неправильно закрыла машину и дверью прищемила себе… пальцы. Так ты подойдешь? Поцелуй же меня!
Майк неверной походкой подошел, наклонился и попытался это сделать, но Энни ловко убрала лицо в последний момент.
– Да… М-м… Вот что, я сейчас не хочу; дорогой, принеси мне сперва стакан воды и килограмм сахару. Я хочу пить сироп.
Он отошел в сторону и взял со стола книгу.
– Ну и как поживает твоя рука… д…дорогая? – спросил он, пытаясь подыгрывать, но вид у него все равно был кислым, а голос неубедительным. Он был не любитель подобных затей.
– Ты знаешь, что значит, если человек уходя не оборачивается? – внезапно спросила Энни.
– Нет.
– Я думаю, ничего хорошего, так мне кажется. Потому что он не оборачивается с намерением. Как призрак.
– С чего ты взяла? – удивился Майк.
– Я что-то видела там, на пляже…
– Что?
Она не слушала, о чем-то задумавшись.
– Нет, не знаю ни одного призрака, который бы так мог, – пробормотала наконец Энн, потом вновь загорелась: – Ну вот, значит, ты мой муж, я в постели, ты встал и бреешься, а мне почему-то душно, а когда я разворачиваюсь, становится холодно, это томит меня, я не пойму в чем дело, дорогой, спрашиваю я, дорогой, – ты брейся, брейся, – а почему у нас так душно, отчего такие сквозняки… и вообще, что у нас сейчас на дворе – март, февраль, сентябрь или июнь?!.
Майк неспешно уселся в кресло, посмотрел через окно на улицу, но ничего не сказал. Он все хотел узнать про руку, которая изящно помогала речи Энн, но та, видно, была в порядке, и он успокоился.
– Что ты должен ответить мне, Майк?
– Ну… например, я говорю тебе, что снега уже нет, а лед в холодильнике весь потаял.
– Ну, так и говори. Как по-настоящему. Давай. Давай про лед.
– Идет снег, – начал Майк, – снег с дождем, пыль, светит солнце, мороз и еще гроза… Да, гроза…
– Издеваешься?
– Как это случилось? – спросил он.
– Что?
– С молнией.
Она надула губы.
– Не знаю. Да прочитай газету, там все правильно написано. Пришел сразу репортер и снял все подробности. А больше я ничего не помню. Даже из того, что в газете, не все помню.
– Но ты ведь видела ее?
– Угу.
– И какая она?
– Какая? Да обычная лесная молния. Неуравновешенная. Майк, а хочешь, я сейчас буду диктором телевидения, хочешь?
– А зачем ее было хватать, если она неуравновешенная?
– Ты что! Это такое чудо! Я хотела положить ее в карман, а потом показать тебе.
Майк изумился:
– Тебя ведь могло убить.
– Наверное, – пожала плечами Энн. – А знаешь, как меня ударило, думаешь, мне было приятно?
– Не надо было ходить в грозу на пляж. Что ты там делала?
– Это секрет.
– Болит рука? – спросил Майк, присаживаясь на край постели.
– Немного.
Энни накрылась пледом, закрыла глаза и затихла.
– Что-то мне больше не хочется играть, Майк. Давай потом. Я, может, завтра в школу приду. Вот все удивятся. Ни за что не пропущу занятия. – Она зевнула. – Шон, мне что-то спать захотелось, увидимся завтра.
– Шон?!
– Ой, прости, это у меня… из прошлых снов. Я тебе не говорила, своего принца я почему-то всегда так звала.
– Какого принца?
– Ну, из снов, который должен был прийти за мной и меня стащить…
– Это повод, чтоб меня путать с ним.
– Но ведь я уже почти сплю. Кто знает, может, ты и есть мой принц, поэтому тебя я так назвала. Хотя вы не похожи.
Майк поднялся с постели.
– Я придурок, да?
– Ты не придурок, Майк, просто вы разные, а он вообще вымысел, он такой хороший.
– Чем же это он хороший?
– Он исполняет любое мое желание.
– Во сне?
– Угу.
– А наяву?
– Наяву – нет.
– Так зачем он тебе нужен?
– Чтоб ночью было не одиноко.
– Во сне?
– И во сне тоже.
Майк подошел к двери, но задержался у выхода.
– А Шон Макферсон к тебе случайно по ночам не приходит?
– Не знаю, – бормотала Энн. – Я не знаю его фамилии. У него нет фамилии. А кто такой Шон Макферсон?
– Так… есть такой принц… из параллельного класса.
Майк вышел за дверь и, оглядевшись, по стеночке направился вниз.